Блаженный Августин - Константин Томилов

Константин Томилов

Блаженный Августин

 Человеческая жизнь, как смертельная болезнь передающаяся половым путём или мёртвые души, том второй.

Посвящается всем девам Руси, чьи души поглотил Антихрист. Бедные, вы, Бедные – лучше бы вам сгореть на кострах инквизиции.

Реанимация.

Толкование: Реанимация (лат. re – приставка, выражающая: возобновление, повторность + лат. animator – дающий жизнь) – совокупность мероприятий по оживлению организма, находящегося в состоянии клинической смерти, восстановление резко нарушенных или утраченных жизненно важных функций системы. Термин введен В.А. Неговским.

"Аминь (бо) глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси: и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех.=Правду вам говорю: когда вы будете судить здесь на земле, то это будет суд Божий. И когда пообещаете прощение здесь на земле, то это будет прощение Божье."

(Евангелие от Матфея 18:18)

"И страшно ей; и торопливо

Татьяна силится бежать:

Нельзя никак; нетерпеливо

Метаясь, хочет закричать:

Не может; дверь толкнул Евгений,

И взорам адских привидений

Явилась дева; ярый смех

Раздался дико; очи всех,

Копыта, хоботы кривые,

Хвосты хохлатые, клыки,

Усы, кровавы языки,

Рога и пальцы костяные,

Всё указует на неё,

И все кричат: моё! моё!

Моё!– сказал Евгений грозно,

И шайка вся сокрылась вдруг;"

Предисловие:

«Я ищу, Отец, не утверждаю; Боже мой, помоги мне, руководи мной. Кто решился бы сказать, что трёх времён – прошедшего, настоящего и будущего, – как учили мы детьми и сами учили детей, не существует; что есть только настоящее, а тех двух нет? Или же существуют и они? Время, становясь из будущего настоящим, выходит из какого-то тайника, и настоящее, став прошлым, уходит в какой-то тайник? Где увидели будущее те, кто его предсказывал, если его вовсе нет? Нельзя увидеть не существующее. И те, кто рассказывает о прошлом, не рассказывали бы о нём правдиво, если бы не видели его умственным взором, а ведь нельзя же видеть то, чего вовсе нет. Следовательно, и будущее, и прошлое существуют» (Авре́лий Августи́н Иппони́йский; Исповедь. 11, XVII).

РОСТОК

– Андрей! Андрей! Ты слышишь меня? Просыпайся уже, мне на работу надо, а ты дрыхнешь и дрыхнешь! – голос мамы становился всё громче и громче, приближаясь из кухни к лестнице ведущей на второй этаж, – давай просыпайся, умывайся и завтракать, сейчас же! Или я поднимусь к тебе сама!

– Иду, мам, иду! – торопливо выпутался из одеяла Андрюшка, сразу, ещё спросонья сообразив, что сегодня мешкать с подъёмом не следует ни в коем случае. Кубарем скатившись по крутой деревянной лестнице, мельком втянув в себя, в сразу заурчавшую утробу, запах жарящихся оладий, нашмыгнув свои галоши вывалился из тёплой дачи в туманную рань. Тихое, ещё не проснувшееся утро изредка простреливалось посвистом нетерпеливых пташек. Подрагивая от сырой прохлады, шипя от прикосновений к голым ногам седой росистой травы, семилетний мальчишка, лавируя между грядок, добрался до деревянной будки. Не закрывая дверь, чтобы меньше ощущать, обострённым от свежего утра чувством, доносящуюся из дыры вонь, помочился в болотнобулькающую жижу. Прихлопнув дверь и крутнув, закрывая её, деревянную вертушку, пошлёпал к висящему у входа в дом рукомойнику. Как-то, мало-мальски почистив зубы и умывшись, подрагивая от прохлады ввалился назад в дачный домишко.

– Ну вот. Молодец, – довольно проговорила мама. То и дело поглядывая на постукивающие стенные часы, мимоходом вытерев засаленным полотенцем мокрые Андрюшкины ноги, толкнула его на кухню, к столу, – садись, ешь.

Пухлый, раскормленный, похожий на поросёнка, белобрысый Андрюша торопливо просеменил к парящей на столе горе только-только поджаренных жирных лепёшек. Бухнувшись задом на стул, быстро поёрзав по нему поудобнее устраиваясь, безошибочно выхватив из горки менее горячую оладушку, ткнул в тарелку, с густой как повидло, домашней сметаной.

– Уй, ты, моя умница, – довольно замурчала мать, – запивай, а то подавишься, – поставила рядом с тарелкой полную поллитровую фарфоровую кружку горячего свежезаваренного чая с молоком.

– Угу, – согласно хрюкнул Андрюша, чавкая до отказа набитым ртом и отхлебнул до невозможности насахаренного питья.

– Так…, сейчас я тебе, ещё вот, чуть не забыла, – метнувшись к холодильнику, любвеобильная мамочка, достала оттуда банку свежесваренного клубничного варенья и бухнула пару ложек в яростно уничтожаемую сметану, – вот, чтобы повкуснее было!

Чуть отстранившись, полюбовавшись на сладостное зрелище насыщающегося сыночка, очень довольная собой и потомством, Надежда Николаевна, спохватившись, глянув на часы и ойкнув, торопливо укутала Андрюшу своей вязанной кофтой и потопала в соседнюю комнату.

– Ешь, не торопись, это всё тебе, – донеслось из родительской спальни, – отцу я отдельно, в кастрюле там. Как поешь, можешь ещё немного прилечь, поспать, – переодевшаяся из домашнего в служебно-рабочее как солдат, мать торопливо чмокнув, измазанную сладким, пухлую щёку сыночка, ещё раз взглянув на настенные, а потом на ручные часы, тяжко вздохнув, – ну всё. Пошла я, – высыпалась из дачного домика. Досеменив до калитки помахала, наблюдающему за ней в окно, тщательно чавкающему сыночку, и вновь тяжело вздохнув, быстрым шагом, вприбег, посеменила на электричку, то и дело поглядывая на ручные часы.

Родители Москву ненавидели, оба, дружно. Приехав сюда из разваливающегося колхоза, пробыв положенный срок "лимитой", досыта наслушавшись "говняных плевков" от коренных москвичей, получив наконец, вместе с квартирой, заветную прописку, они жили только сыном, в котором души не чаяли, и дачей, которая тоже была для них предметом неистового поклонения. Все свои силы и мысли они направляли только на то, как улучшить этот клочок земли в шесть соток. Приезжали сюда весной самыми первыми и уезжали самыми последними, когда уже было совсем невмочь терпеть всепроникающий холод, когда уже не спасали, вовсю палящие электричество, самодельные обогреватели. Вернувшись на зимовку в городскую, тёплую, но неуютную, неухоженную квартиру, сразу же начинали готовиться к новому дачному сезону. Никогда не забывая, то поодиночке, то вместе, раз в неделю, обычно в выходные, смотаться за город, по снежной холодине, посмотреть – как там?, всё ли цело?, не полазили ли хулиганье из близлежащих подмосковных посёлков или бомжи. И несмотря на все эти меры предосторожности, один раз, когда Андрюше было пять лет, на их даче, зимой, всё же, побывали "новогодние гости". И один-единственный раз, именно тогда, сын увидел своего отца таким, каким ранее не видел никогда в жизни.

– Суки ментовские! – комментировал, своё отношение к вялой и безынтересной реакции на его заявление в поселковую милицию, отец. С колотящимся от ужаса сердечком, Андрюша выглядывая из-за коридорного угла, лупая глазёнками, наблюдал как невдалеке, при свете тусклой лампочки, обычно вялый и трусливо лыбящийся отец мечется по городской, замызганной кухне. Приехавший, добравшийся домой уже за полночь,