Путь туда - Василий Мидянин
- Категория: Фантастика и фэнтези / Социально-психологическая
- Название: Путь туда
- Автор: Василий Мидянин
- Год: 2004
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Песах Амнуэль
Да или нет
Никто и никогда не подумал бы, что он еврей. Русые волнистые волосы, голубые глаза, худенький, правда, но с кем не бывает. И нос коротковат для семита. Но главное — звали мальчика Сергей Ипполитович Воскобойников.
Я не думаю, что национальность имеет такое уж большое значение, чтобы ее стоило упоминать, тем более — в начале рассказа. Но у истории свои законы. Историю почему-то интересует, как записать в своих анналах: выдающийся русский физик или известный еврейский ученый. Бывает и покруче: русский ученый еврейской национальности. Истории виднее, поскольку пишет ее не личность, не толпа, но время. Люди только готовят материал. Или сами становятся материалом. Кто на что способен. Я-то могу лишь описать, чему был свидетелем. И, помогая истории, просто обязан уточнить: мать Сергея была еврейкой и звали ее Циля Абрамовна Лейбзон. Каково, а? Как ни тряслись у чиновников в министерстве внутренних дел руки, когда они печатали в удостоверении «Воскобойников, Сергей, имя отца Ипполит, национальность еврей», но выхода у них не было, ибо мать — Циля, бабушка была Хая, прабабушку звали Фридой, а прочие предки по материнской линии, к сожалению, были скрыты во мраке времен. Во мраке той же истории, к слову сказать.
В восьмом классе Сережа полюбил девочку Таню. Таня была русской, но для истории это неважно. Была бы Таня башкиркой, ничего бы не изменилось. Они принадлежали к одной тусовке, виделись часто, вместе ходили на дискотеки в кафе «Уют», что на Московском проспекте, а однажды Сергей проводил Таню домой и поцеловал на прощание, метил в губы, попал почему-то между ухом и глазом, но это уж совсем никакого значения не имеет.
Сережин отец работал в «ящике» на Южной площади, около памятника блокадникам, всем этот «ящик» был знаком, и о том, что выпускают там электронное оборудование для атомных подлодок, тоже знал весь город, не говоря уж об американских шпионах. Сергей перешел в десятый класс, когда отец стал одной из многих жертв конверсии. Мать в то время тоже оказалась без работы, поскольку обувную фабрику закрыли из-за нерентабельности. Наверно, можно было перебиться с хлеба на воду, надеясь на лучшие времена, ведь они, эти времена, действительно были не за горами в те смутные девяностые годы. Но кто знал? И супруги Воскобойниковы решили уехать.
Прощание у Сергея с Таней получилось тягостным — они не понимали друг друга. Таня искренне радовалась — «вот, — говорила, — будешь жить в приличной стране, без талонов и коммуняков. Может, даже машину купишь». «Я люблю тебя, — пытался Сергей перевести диалог в духовную сферу, — я люблю тебя и не хочу ехать!» «Глупости, — уверенно утверждала Таня. — Там тоже можешь любить. Присылай посылки.»
Читатели почтенного возраста (скажем, старше двадцати пяти) вряд ли помнят себя шестнадцатилетними и, значит, просто не поймут, как это горько, как нелепо, и жить не хочется, и что за деревня этот Израиль, а родители ничего не понимают, им бы только квартиру подешевле снять, а Таня не пишет уже третий месяц… В общем, как говорил классик, правда, по совершенно иному поводу, «зову я смерть, мне видеть невтерпеж…»
К языкам у Сергея были способности. К общению способностей не было. Иврит он выучил легко, в школе имел средний балл «девяносто два», но какое это имело значение, если одноклассников он не видел в упор, а они — ребята и девчонки, не только сабры, им то сам Бог велел, но и свои же, олим, — думали, что Сергей умом тронутый. А как иначе, если на все вопросы, не связанные с учебной программой, он отвечал одно и то же: «савланут» и «ло хашув»?[1] Родители Сергея представляли собой любопытный феномен, свойственный алие конца прошлого века. Все помнят, как в девяносто девятом году на израильские рынки вышла никому дотоле не известная американская фирма «Найк» со своим напитком, продлевающим жизнь. На рекламных плакатах изображен был старичок, который держал у губ бокал с «Найк дринк» и улыбался широкой улыбкой маразматика — «я прожил сто двадцать лет, спасибо „Найк“…» Блестяще. Что он пил первые сто пятнадцать лет до появления напитка, никого не волновало. К тому времени уже стих ажиотаж с «Хербалайф» и швейцарским страхованием, люди готовы были к очередному штурму клуба миллионеров. Ипполит Сергеевич Воскобойников способностями к бизнесу не обладал (что и продемонстрировал, уехав в Израиль в самый разгар российского рыночного бума), но «Найк» — это ведь…
Короче говоря, родители с утра до позднего вечера искали покупателей, желающих продлить жизнь, Сергей был предоставлен сам себе. И любимым его занятием стала совершенно бессмысленная игра «что было бы, если». Некоторые знатоки литературы утверждают, что вся фантастика является попыткой ответить на этот вопрос — «что было бы, если бы изобрели резиновые гвозди» или «что, если бы Ленин упал с кровати в младенческом возрасте». Я с таким определением фантастики не согласен в корне, но речь сейчас не о том. Если бы Сергей направил свой талант на литературное поприще, мы, возможно, жили бы в ином мире. Этакая мелочь.
Что, если бы я остался в Питере, а родители уехали? Что, если бы Таня писала мне письма? Что, если бы Таня приехала в Израиль по туристической и осталась? Сергей бродил по улицам, а чаще просто сидел за своим трехногим столом, и воображал. С воображением у него все было в порядке. Он не уехал, Таня уговорила родителей приютить любимого мальчика, они вместе ходят в школу, или нет, они вместе школу бросают и идут торговать. Они живут долго, спасибо «Найк-дринк», и умирают, как сказал классик, в один день… А что? Очень может быть.
«Тамара Штейнберг. Мысленный контакт. Снятие сглаза. Гадание. Телефон 03-676398.»
Почему он обратил внимание именно на это объявление? Почему не на огромный, в половину газетного листа, призыв «лечить стрессы и депрессии нетрадиционными методами космической энергетики»? Сергей об этом не думал. Просто взгляд упал именно в этот угол страницы — когда рассеянно просматриваешь газету, можешь увидеть совершенно неожиданные вещи.
Он отложил газету и включил телевизор, пробежал по всем пятидесяти кабельным программам, ни на одной не остановился, да и не собирался, собственно. Как обычно, не хотелось ни смотреть, ни читать, ни, тем более, перелистывать ивритские учебники. Хотелось домой, в Питер, чтобы Таня, и чтобы они вдвоем. Смотреть друг на друга. Господи…
Сергей поднял упавшую на пол газету. Тамара Штейнберг. Мысленный контакт. Интересно — она молодая или старая? Представилась женщина средних лет, с гладкой прической, огромными голубыми глазами, почему-то очень полная. Добрые люди не бывают худыми, как сказал какой-то классик. Но даже если она добрая, ей все равно нужно заплатить, чтобы она… Что? Мысленный контакт.
Денег нет. Даже шекеля.
Сергей поднял трубку и набрал номер. Только спрошу — и все. За спрос денег не берут.
Голос в трубке оказался мужским, каким-то надтреснутым, будто говорил не живой человек, а старая заигранная граммофонная пластинка.
— Слушаю вас, молодой человек…
— Я… — Сергей растерялся. Одно дело — воображать себе как он позвонит и спросит, и другое — открыть рот и… ну что он может сказать? Что девочка, которую он любит, осталась в России, что она никогда не будет здесь, и он там — тоже никогда, и что она уже и не помнит о нем, не пишет, не отвечает, не думает, а он не живет здесь, потому что как жить, если у тебя отняли что-то, названия чему он не знал, но был уверен, что без этой малости, невидимой глазом и не ощущаемой никем посторонним, даже родителями, жить невозможно, а лишь только дышать и принимать пищу?
— Это печально, — сказал надтреснутый голос, будто по старой пластинке провели тупой иглой. — Но это бывает со всеми. Собственно, если бы этого с вами не случилось, мой молодой друг, то это следовало бы выдумать. Так-то и становятся мужчинами. Видите ли, чтобы стать мужчиной, нужно не взять женщину, а потерять ее. Впрочем, многие ли это понимают?
— Я…
— Ни слова больше! К сожалению, моей жены нет дома, вы ведь ее спрашивали, верно? Тамару Штейнберг? Она вернется… э-э… к девяти часам.
В девять дома будут родители, Сергей не хотел, чтобы они знали…
— Я, — в третий раз сказал он, и лишь теперь ему удалось закончить фразу. Впрочем, сказал он вовсе не то, что собирался, — я не согласен с вами. Самое страшное, когда теряешь то, что еще даже и не получил.
— О, — сказал голос в трубке, — вы философ, молодой человек. Уважаю: вы даже не спросили, откуда мне известно о вашей Тане.
— Я думал… Мне показалось, что вы говорили вообще…
— Вообще говорит обычно моя жена Тамара, поэтому ей и удается зарабатывать на жизнь. Все. На другие вопросы не отвечаю. В газете есть адрес. Жена вернется к вечеру. Ваши родители на работе. Жду вас.