Голубой велосипед - Режин Дефорж

Режин Дефорж

Голубой велосипед

Памяти князя Ивана Вяземского

Пролог

Пьер Дельмас обычно поднимался первым, выпивал скверный кофе, который служанка держала для него подогретым на старой плите. Затем свистнув собаку, выходил. Зимой еще в полной темноте, а летом в тоскливом предрассветном полумраке. Он любил почувствовать запах земли, пока вокруг все еще спит. Наступающий день часто заставал его на террасе, где он сидел, повернувшись в сторону моря, к темной линии Ланд. В его семье говорили, что сожалел он только о том, что не стал моряком. В Бордо еще ребенком он долгие часы проводил на набережной Шартон, глядя, как причаливают или уходят в море суда. Он воображал себя капитаном одного из этих кораблей, рассекающих волны, несущихся навстречу бурям, единственным хозяином на борту после Бога. Однажды его нашли спрятавшимся в трюме отправляющегося в Африку угольщика. Ни лаской, ни угрозами его не заставили рассказать, как ему удалось забраться на борт, и почему без всяких видимых причин он решился бросить обожавшую его мать. С той поры он больше никогда не бродил по набережным, заваленным грузами, пахнувшими ванилью, асфальтом и приключениями.

Как и отец, Пьер Дельмас стал виноделом. Может быть, неудовлетворенная страсть к морю заставляла его год за годом прикупать гектары сосновых лесов, обдуваемых западными ветрами? В тридцать пять лет он почувствовал потребность обзавестись семьей. Несмотря на предлагавшиеся ему прекрасные партии, он отказался взять жену из бордоского общества. В Париже у одного из своих друзей, торговца вином, он познакомился с Изабеллой де Монплейне и влюбился в нее с первого взгляда.

Ей недавно исполнилось девятнадцать лет, но выглядела она старше из-за грустного выражения прекрасных серых глаз и тяжелой копны черных волос, оттягивавшей назад ее голову. К Пьеру она была нежно внимательна, хотя временами и казалась меланхоличной и далекой. Ему хотелось согнать выражение тоски с ее лица, и он бывал остроумен без нарочитости. Когда же она смеялась, он чувствовал себя счастливейшим из людей. Ему нравилось, что в отличие от большинства уважаемых бордоских дам она не принесла в дань моде свои пышные волосы.

Изабелла де Монплейне была единственной дочерью богатого землевладельца с Мартиники. До десяти лет она воспитывалась на этом острове, на всю жизнь сохранив присущие его жителям певучий выговор и грацию движений. За внешней беззаботностью скрывался сильный и гордый характер, еще больше окрепший с годами. После смерти матери, очаровательной креолки, горевавший отец доверил дочь своим сестрам, Альбертине и Лизе де Монплейне, двум живущим в Париже старым девам. Через шесть месяцев скончался и он, оставив в наследство дочери огромные плантации. Не слишком надеясь на удачу, Пьер Дельмас очень скоро признался ей, что любит ее и мечтает на ней жениться. К его удивлению и радости, девушка ответила согласием. Через месяц в церкви Святого Фомы Аквинского состоялся пышный обряд венчания. Новобрачные совершили длительную поездку на Мартинику, а затем поселились в Монтийяке вместе со старой гувернанткой Руфью; Изабелла не захотела с ней расстаться.

Несмотря на то, что она не была местной уроженкой, ее быстро приняли и родственники мужа, и соседи. Ко дню свадьбы она получила солидное приданое, которое потратила на украшение своего нового жилища. Как старый холостяк Пьер использовал лишь две-три комнаты, совершенно забросив остальные. Все переменилось меньше, чем за год, и к рождению их первой дочери, Франсуазы, дома было не узнать. Через два года родилась Леа, а еще три года спустя — Лаура.

Хозяина поместья Монтийяк Пьера Дельмаса считали самым счастливым человеком в крае. От Ла-Реоли до База, от Лангона до Кадийяка было много тех, кто завидовал его спокойному счастью в окружении жены и трех очаровательных дочерей.

Усадьбе Монтийяк принадлежало немало гектаров плодородных земель и леса, но главным образом виноградников, дававших очень недурное белое вино, близкое к прославленным сотернам. Оно удостоилось многих золотых медалей. Получали здесь и красное вино с прекрасным букетом. Назвать усадьбу дворцом было бы, пожалуй, слишком для этого здания, окруженного винными погребами, с расположенными рядом фермой, амбарами, конюшнями и сараями. Дед Пьера сменил чудесную местную округлую черепицу розового или темно-коричневого оттенка на считавшийся более шикарным шифер. К счастью, погреба и хозяйственные постройки сохранили старые крыши. Серый шифер придавал дому почтенный и чуть тоскливый вид, отвечавший мещанскому духу бордоского прародителя.

В поместье, великолепно расположенное на холме над Гаронной и краем Лангонне, между Верделе и Сен-Макером, въезжали по обсаженной платанами дороге, рядом с которой торчала старая голубятня. Аллея проходила мимо фермы и хозяйственных построек по улице (так издавна назывался проход между фермой и хозяйственными постройками, ведущий к огромной кухне, на деле служившей главным входом в усадьбу). Только посторонние входили через заставленный разностильной мебелью вестибюль с огромным ярким ковром на черно-белых каменных плитах. Радостную ноту привносили старинные тарелки на белых стенах, миленькие акварели и прекрасное зеркало в стиле Директории. Миновав эту гостеприимную прихожую, посетитель оказывался во дворе, где росли две большие липы, под которыми с наступлением хорошей погоды располагалась обычно вся семья. О более тихом уголке невозможно было и мечтать: огороженный почти со всех сторон зарослями сирени и бирючины, двор меж двух каменных столбов ворот выходил к длинной лужайке, спускавшейся к террасе, откуда виден был весь край. Справа — небольшая рощица и утопающий в цветах сад, а дальше, до самого Бельвю, — виноградники, окружавшие усадьбу со всех сторон.

Пьер Дельмас научился любить землю и поклонялся ей почти так же, как своим дочерям. Он был вспыльчив, легко уязвим. Слишком рано умерший отец оставил Монтийяк на его попечении, потому что братья и сестры Пьера пренебрегали поместьем, находя его и слишком удаленным от Бордо, и малодоходным. И он твердо решил преуспеть. Чтобы выкупить у братьев их долю наследства, он занял деньги у своего друга Раймона д'Аржила, богатого землевладельца из окрестностей Сент-Эмильона. Вот так, не став единственным хозяином после Бога на палубе корабля, он превратился в единственного хозяина Монтийяка.

1

Август подходил к концу. Вторая дочь Пьера Дельмаса, Леа, которой недавно исполнилось семнадцать лет, сидела, полузакрыв глаза и болтая ногами в полосатых тапочках, на еще горячей каменной ограде террасы Монтийяка. Ее лицо было обращено к долине, откуда вечно тянуло запахом моря и сосен. Оперевшись руками о камень ограды, она целиком отдалась радости ощущения жизни своего тела под легким белым платьем. Блаженно вздохнув, она, медленно изогнувшись, потянулась, совсем как ее кошка Мона, когда та просыпалась на солнце.

Леа, как и отец, любила поместье, знала все его уголки. Ребенком она пряталась за связками виноградной лозы, за рядами бочек, гонялась за двоюродными братьями и сестрами, сыновьями или дочерьми соседей. Ее неразлучным товарищем по играм был сын мастера-винодела Файяра Матиас. Преданный ей всей душой, будучи старше на целых три года, он таял от малейшей ее улыбки. Вьющиеся волосы Леа были вечно спутаны, коленки расцарапаны, а на лице горели огромные фиолетовые глаза, прикрытые пушистыми черными ресницами. Ее любимой забавой было испытывать Матиаса. В день, когда ей исполнилось четырнадцать, она попросила его:

— Покажи, как занимаются любовью.

Опьянев от счастья, он обнял ее, нежно целуя утонувшее в сене лицо. Полуприкрытые фиолетовые глаза внимательно наблюдали за каждым движением юноши. Когда он расстегивал ее белую блузку, она приподнялась, чтобы ему помочь. А потом с запоздалой стыдливостью прикрыла наметившиеся груди, почувствовав, как поднимается в ней незнакомое желание.

Откуда-то из-за хозяйственных построек до них донесся голос Пьера Дельмаса. Матиас замер.

— Продолжай, — шепнула Леа, прижимая к себе курчавую темноволосую голову юноши.

— Твой отец…

— Ну и что? Испугался?

— Нет, но если бы он нас застал, мне стало бы стыдно…

— Стыдно? Почему? Что дурного мы делали?

— Сама прекрасно знаешь. Твои родители всегда хорошо относились к моим и ко мне.

— Но раз ты меня любишь…

Он пристально на нее посмотрел. Как хороши были ее золотые волосы, в которых застряли травинки и засохшие цветы, сверкающие глаза, мелкие зубки меж приоткрытых губ, девичьи груди с торчащими сосками. Сейчас она была прекрасна.

Матиас протянул и снова опустил руку. Словно обращаясь к самому себе, он произнес: