Тройной одеколон. Стихи, проза, пьесы - Геннадий Миропольский

Тройной одеколон

Стихи, проза, пьесы

Геннадий Михайлович Миропольский

Фотограф Геннадий Михайлович Миропольский

© Геннадий Михайлович Миропольский, 2017

© Геннадий Михайлович Миропольский, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-4666-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Агитационные песни – 1

* * *Впереди какой-то планетарий —разноцветные спирали и жгуты.Позади клоповник и шиповник.А в хуйне посередине – ты.

Что есть «ты»? – не спрашивай напрасно.Невозможен мягкий переход.Твой билет меж разных двух отверстийоплатил учебник и народ.

Так иди ж, посланник геометрий,в ту страну из той страны, кудане везут олени и дилеммы,где Нет-нет такой же, как Дада.

Не ругайся, не шуми, не требуй,не качайся, не вставай, не пей, —все равно надел на шею проводи висит разбойник-Соловей.

Он висит, и все ему неймется —дым над планетарием стоит.В том дыму с магнитом расстаетсяпарный, ему свойственный, магнит.

* * *Национальные проблемы кошеки расовые требы муравьевменя волнуют.Как там с государствому бурых тараканов дело обстоит?Где Макбет псов?На что решился суслик-Гамлет?

– Молчат газеты птицна средиземноморьиоб этом.И кошки ведут себя не по-граждански.

***Отсутствие блодинок (нераспространяется на кошек).Петух кричит не в качестве метафоры– бесплатно.Садится солнце. Фонари– гостями ранними —окраинами зала голубого поджидают ночь.Единство черных кошеку мусорного бака.Беспартийно.Преддверье Пасхи. Африка.Прохладно.

***На берег, обжимая волосы, выходитта, что с закатом медленным купальниксравнить решилав синем море.Чем ближе, тем определенней, старше возраст.Вытряхивает воду из ушей,подпрыгивая на одной ноге,в песок впечатывая капли и ступню.Трепещет бражник на веранде.Бредет старик ПриходитВечер. За столомбасок мальчишеский, фальцет девчоночий.Смех детский колоколит. Полнолунье.Подать ребенку руку – проще.

Восход

Растерянность овладевает Питером Тарсом, финансовым директором International Ridicule Inc, оглядывающим Манхэттен со своего 42-го этажа невдалеке от Таймс Сквер. Рак. Ему сказали, что у него рак.

Не приговор. Здесь это не приговор. Дева. Весы. Скорпион. Стрелец. Козерог. Ноусмокинг. Фамилия. Вечные его идиотские шуточки. Цепкие крючья безразличного врага. Конец. Кладбища вокруг, все – кладбища. Царствие его не от мира сего. Мир сей – кладбища. Тараканы. Немой вопль. Какая разница. Глухота – отсутствие времени. Пространств преизбыток. Память – слух. Зрение – кладбище. Все это – мир сей. Сострадание клопа к таракану. Бензиновый развод в грязной луже. На фоне кладбища бензиновый развод. Успехи медицины. Канцер. Концентрация. Воля. Спасенье. На миг единый. Дленье, пребыванье. Торг продавца в отсутствии клиента. Маркетинг в пустыне. Протест Иова о потерянной семье. О стадах и собственности. Всему виной – глаголы. Операционная деятельность нашего предприятия.

Скорость протекания транзакций в сознании Питера Тарса.

Существительность. Перечислимость. Тварность.

Птица Рух, уносящая трех слонов, при получении Питером известия о скорой смерти.

Иосиф Бродский, пишущий «Осенний крик ястреба».

Кинематографическая иллюзия высоты, с которой есть последний смысл обозреть общую картину.

Аллегорический обман третьего измерения.

Бессмысленная наглость Ахматовой: «Смерти нет – это всем известно».

Питер Тарс нажимает кнопку звонка и вызывает секретаршу, ему нужен кофе. Он постепенно овладевает собой. Так называется этот процесс.

Социализация сознания собственной смертности.

*

Когда? – сиротствующая физия в шапочке цвета осени вопрошает, – когда? Едет Наденька с институтских пар, выбором студента-наперсника озабоченная и избытком веснушек. «Пусти! Пусти меня!» – репетирует триумф душа ее, надежды душа звериная, пушком обманным, нежным шитая.

Кислью и прелью веет от листьев на газонах, шорохом и шелестом шепчет в октябре. Двери трамвая баяном дергаются туда и обратно, потряхивает и позванивает. Не ведая страха, едет в трамвае неизвестно кто с меткой вместо имени. Выпевает в груди принцессой цирка: да, я шут, я циркач, и что же?

Дадим ему имя, пусть будет Иваном, Иваном Андреичем Пустовойтом пусть будет. Камо грядеши, Иван Андреич, куда погромыхиваешь, безбилетник, почто мысленно разрываешь вселенную паспортов и прейскурантов, приложений и оглавлений? Что гнетет, что радует тебя, тезка Бунина, отчего сбрендил ты посреди трамвайных разъездов под искрами перемен, за что ответственность несешь и перед кем? Всматриваешься куда, от каких мух чубом омахиваешься, Орест Агамемнович? Таких людей нет уж вовсе, сняты они с производства. Куда же Вы, маэстро?

Смеется Иван Андреич, тонет в себе и смеется, а во взгляде его – искры перемен и шандарохот трамвая.

Опасен Иван Андреич, опасен, но не для – ага, вот он! – Михаила Иваныча, не для Михаила Иваныча Блюмкина, умеющего в рожу дать, если что. Если что, если что, если что! Не пропустит он и не упустит, если надо, он с лестницы спустит под трамвай, под колеса, под нож, он такой, вот такой, да, похож. А в ухо?! Нет у Михал-Иваныча вопросов, зато ответы – есть, и будущее выворачивает челюстями-крылами площадей из-за поворота, камнями и фундаментами выворачивает, а не эфемерностью искр! Потряхивает Михал-Иваныча радостно на остановках, да и сам он помогает себе, подпрыгивая, не ведает безделья тело его.

Работник культуры, хранитель и имитатор, причастный служенья, чему – неведомо, Андрей Михалыч Иевлев! Куда ж и тебя несет в трамвае октябрьским днем в гоп-кампании с незнакомцами под шум или музыку времени? Гражданин своего «я», кто ты? и что шевелится в груди, на что обопрешься при случае? Почему злостью живешь только, когда жив вообще, зато чистой? За что не любишь всех, кто говорит «в наше время» или «на дворе XXI век»? Где найдешь источник для метафизической своей ярости и к чему применишь ее? Зачем в доме повешенного – любитель о веревке поговорить? Кому шепчешь невзначай «вперед, вперед! дальше, дальше!», и куда уж дальше?

Посверкивает и поблескивает дамская сумочка, придерживает себя рукою с кольцом обручальным на пальце безымянном, нащупывает в своем желудке кошелек с деньгами невротически. «Ах-ха-ха-ха-ха!» – рассыпается детским смехом мобильный в сумочке, щелкает рука с кольцом и пальчиками наманикюренными, щелкает на застежке, раскрываются тайны анатомические и в кокошнике розовом извлекается источник звука сребристый.

Фейерверками выводов сыплет телефон, ни мига без пушечной пальбы медицинских рекомендаций, как будто вечный полдень стоит над Петропавловской. На неплохом английском языке рекомендации.

Бьется резинка на дверях-баяне, подрагивает, недооторванная, недоотставшая, ночным мотыльком вьется, оторвись же уже, пади в грязь промышленную и успокойся.

*

Отставляет ножку, крутится на сиденьи автомобиля выжига – среброшерстая кошка. Треплет кошку по пузу пассажирка автомобиля, номерной знак «Лёля 666». Кошка – Мадонна. За рулем – муж. Слева – трамвай. Перед лобовым стеклом – перекресток, светофор, красный.

Здорово живешь, Петруха, семь целей перед собой имея – не хухры-мухры. Знаешь, куда напор свой сбрасывать, откуда деньги на следующий вираж брать, а ведь деньги – деньги! Вираж!

Ты ли единственный, Петенька?

Ни к чему не стремится четырехстопный ямб, ничем не рискуют ведомости фондовые, никакие тенденции формальных сущностей не отвечают ничему, что происходит с Петром Павловичем Пунцевым, а происходит с ним кризис.

Позабыл он прилагательные и причастия, приказы подчиненным глаголами отдавая, изредка упором ногу ставя на крепкое существительное, как на педаль сцепления. Но не в этом кризис его, не в частоте использования грамматических форм, а лишь проявляется в грамматике происходящее с ним; проявляется, как пятна под мутным красным светом на фотобумаге.

Все, что дается Петруше, волей дается, и лишь сопротивление встречает его на любом крыльце. Да и не рассчитывает он ни на что иное. Научил его бизнес ценить сухой остаток слова, рычаг глаголов и ломик императивов. Ничего само собой не делается – истина эта детская обросла крепостными стенами, башнями с бойницами, вон – у леска гарцует кавалерия замыслов, а дисциплинированные резервы легионами перестраиваются в поле по одним Петруше ведомым резонам. Что ему Леля, что ему 666, что Мадонна среброшерстая, что трамвай слева? – шары бильярдные, бойцы отрядные, солдаты жизни его, убьют одного – на место следующий встанет, как зубами дракона сеянные. Глубока линия обороны, далеко разведка ходит, вышколены полки фронтовые. А коли не вышколены – сменим!