Лекарство для безнадежных - Кирилл Григорьев

Кирилл Григорьев

Лекарство для безнадежных

Пролог

Кап…

Кап…

Холодная струйка воды стремительно сбежала по шее.

Кап…

Тупая боль разливалась в груди.

Кап…

Перед глазами было серое размытое пятно, постепенно темнеющее, вбирающее сочность осенней ночи. Где-то рядом на фоне неторопливой дождевой капели ухнул филин.

Кап…

Прелый запах слежавшихся листьев наполнял тьму.

Пальцы ощутили холод мокрой податливой земли.

Кап…

Ненависть вспыхнула внутри ослепительным шаром.

Ненависть.

Он перевернулся на спину и увидел далеко вверху сходящиеся кроны деревьев. В правую руку больно вонзилась ветка.

Он сел, стряхивая с себя землю и листья.

Вокруг был лес, темнота и холод. Капель ночного дождя и шепот сонных деревьев.

Осень и одиночество.

Голова гудела словно колокол. Боль, пульсируя, переливалась от виска к виску. Он, поморщившись, провел по лицу, покрытому грязью и спекшейся кровью. Волосы оказались жесткими и слипшимися.

Меня били. Долго и мучительно больно. Нет, поправился он тут же. Убивали. Так, чтобы насмерть, насовсем. Меня убили, похоронили в холодном лесу, присыпав землей и завалив листьями. Кто? За что?

Вопросы позже.

Он со страхом ощупал мокрую рубашку и джинсы. Остаться калекой в осеннем лесу было самым страшным. После… Возвращения…

Цел, облегченно подумал он, оглядываясь по сторонам и натыкаясь вокруг только на темнеющие деревья. Жив. А ненависть скоро даст ответы на все вопросы…

Часть первая

Первый раунд

Тарас Петровский

Рев пожарной сирены плыл над клубами пара.

Кругом суетились. Сосредоточенные пожарные разматывали уходящие в черное марево шланги, милиция разгоняла толпу зевак, а сотрудники лаборатории в перепачканных сажей халатах вытаскивали уцелевшее оборудование. Тополева видно не было, но его голос, моментами срывающийся на фальцет, соревновался в громкости с сиреной. Петровский огляделся, с холодным сожалением прикидывая потери.

Лабораторный корпус сгорел практически дотла. Два этажа сложнейших коммуникаций, звукоизоляционных материалов, следящего и регистрирующего оборудования. Остались лишь стены с потрескавшейся от температуры штукатуркой, перекосившиеся рамы и кое-где просевшая крыша. Мощный вычислительный комплекс, размещенный на первом этаже и стоивший астрономическую сумму, умер вместе со зданием, так, толком, и не вступив в строй.

— Ты что, обалдел?! — заорал Тополев где-то в глубине смешавшихся клубов дыма и пара. — Куда ставишь, олух?!

Что-то грохнуло и покатилось по асфальту, металлически позвякивая.

Петровский пошел на голос.

Тополев предстал перед ним весь измазанный сажей, потный, постоянно прихлебывающий из бутылки с водой. Он прыгал рядом с кучей уцелевших компьютеров, каких-то проводов, шлангов, грязных мониторов и видно было, как его распирает от желания сделать то единственно важное, главное, что, конечно же, никто другой сделать не может. Он даже не говорил, нет. Антон кричал громко, нервно и зло.

— Ага, — только и смог сказать Петровский, окинув картину взглядом.

— Тарас Васильевич!.. Спасаем!.. Что можем!.. Сгорело очень много!.. Но мы!.. Стараемся!..

— Я слышу, — кивнул Тарас.

— Почти вся лаборатория!.. Сгорела!.. Почти!..

— Я слышу, — повторил Петровский. — И не ори так, не глухой. Или ты теперь с сиреной конкурируешь?

Тополев закусил губу, секунду подумал и отхлебнул из бутылки.

— Я тебе пытаюсь дозвониться вот уже несколько часов. Почему телефон не берешь?

— Не до того было, Тарас Васильевич.

— Понятно. Я вот что узнать хотел. Что у нас с оцеплением? — осведомился Петровский.

Антон посмотрел на него непонимающе.

— С каким оцеплением?

— В лесу.

Антон наморщил лоб.

Потом, хлопнув по нему рукой, виновато посмотрел на Петровского. И, судя по губам, про себя он банально выругался.

— Пожар начался в три часа ночи, — произнес Антон после паузы. — Я сразу — сюда.

Петровский уставился себе под ноги, обдумывая услышанное.

Потом поднял голову.

— Значит, …у нас там никого нет? — взгляд его стал тяжелым.

Антон пожал плечами.

— Совсем забыл, Тарас Васильевич.

Лицо Петровского пошло пятнами. На скулах заиграли желваки, губы сжались.

— Ты что, Антон, а?! — рявкнул он. — Ты когда научишься расставлять приоритеты?! Да, бог с ним, с оборудованием, пропади пропадом вся эта несчастная лаборатория…! Ты понимаешь, что теперь будет…?

— Что? — немедленно насупился Тополев.

Из клубов дыма вынырнул деловитый лаборант с грудой грязных клавиатур и молча вывалил их на кучу уцелевшего.

Тарас оборвал себя на полуслове и немедля поймал парня за халат.

— Ты кто? — спросил он.

— Зюкин Петр, — буркнул тот. Половина его лица была замазана сажей, словно Петр Зюкин был вовсе не лаборантом, а профессиональным спецназавцем, прибывшим на сложное и ответственное задание во имя Родины.

— Назначаешься здесь старшим, — распорядился Петровский. — Все что можно спасти — спасайте. И приглядите, чтобы пожарники уцелевшее не уволокли. Понял?

Глаза Тополева округлились.

— А… — начал было он.

— А ты — со мной, — зло бросил Тарас и оглянулся. — Понял, Зюкин Петр?

— Да, Тарас Васильевич.

— Пошли-ка, поговорим, Антон.

Всю дорогу до машины Тарас шел впереди, яростно сжимая кулаки, как танк, разрывая телом клубы дыма, а Тополев плелся сзади, недоуменно прихлебывая из бутылки. Он устал, измотался и жутко хотел спать. И, вдобавок ко всему, совершенно не понимал из-за чего, собственно, весь сыр-бор.

Подумаешь, оцепление не выставили. Ну и что? Тут оборудование горит на немыслимое количество денег, а там….

У машины Петровский со злостью рванул дверь машины.

— Залезай, — коротко бросил он.

Как заставить людей думать по-своему? Как объяснить им, что важно, а что нет? Как объяснить им все это? Н-да, верно говорится, свои мозги не приделаешь…

Петровский положил руки на руль и посмотрел на Тополева. Тот невозмутимо глотнул из своей бутылки.

— Что, Тарас Васильевич? — поймав его взгляд, спросил Антон.

— Ты очень здорово подвел всех нас, понимаешь? Знаешь, что, благодаря твоей забывчивости мы сейчас имеем?

— Нет, — честно ответил Тополев.

— Очень опасного человека на улицах Москвы, — ответил Тарас и голос его дрогнул. — Очень опасного…. Даже так. Давай говорить напрямую. Не очень опасного, а настоящего монстра. Через несколько десятков часов его должно скрутить так, что он начнет убивать направо и налево.

— Тарас Васильевич! — растерялся Тополев. — Вы же ни словом, ни намеком…. Мы же с вами вчера…

— Я тебе сказал вчера выставить оцепление? Неужели ты думаешь, что я что-то говорю просто так?

— Но, Тарас Васильевич… Кто же знал, что начнется пожар…. Я ведь толком даже и поспать не успел. Мне как позвонили, так и вскочил. Оделся, в машину прыгнул — и в путь. Какое там было что-то помнить! Но неужели мы сейчас ничего сделать не можем?

Петровский вздохнул.

— Боюсь, что мы уже опоздали.

Он сидел и прикидывал, как скоро обо всем станет известно. Маньяк, теряющий свое «я» в огромном городе, очень быстро объявится в истеричных и падких на кровь сводках новостей. Сколько же он успеет убить прежде, чем мы его возьмем, подумал Петровский. Скольких?…

Петровский в затруднении потер лоб.

— Не знаю, — горько произнес он. — Его надо было брать еще теплым. Тогда, ночью. А сейчас… Конечно, мы может отправить людей, попробовать прочесать лес. Вполне вероятно, что он до сих пор еще там. Отлеживается…. Да выброси ты эту бутылку, бога ради!

Антон быстро спрятал воду под сиденье.

— Может милиция? — с надеждой поинтересовался Тополев.

Петровский фыркнул.

— Антон, ты у меня сколько? Лет пять работаешь?

— Шесть, — поправил Тополев.

— Неужели ты еще не понял, что милиция, в большинстве своем способна только идентифицировать трупы?

Тополев вздохнул.

— В лес я отправлю людей в течении получаса, Тарас Васильевич, — сказал он. — Можем также отправить группы по местам его вероятного появления.

— А ты знаешь такие места? — покосился на него Петровский.

— Ну, родители, — в затруднении произнес Тополев. — Друзья… Девушка у него есть, надеюсь?

— А я откуда знаю? Я с ним общался-то всего пару дней. И, кроме того…. Родители, друзья…. Вполне вероятно, что он ничего о себе не помнит.

— Как это? — открыл Антон рот.

— В некоторых случаях бывает амнезия, — пояснил Петровский. — В редких. Но, учитывая наше везение и то, что он до сих пор не объявился, я склонен полагать, что это как раз наш вариант. К счастью, беспамятство быстро проходит, от силы день-два, и обычно странно выборочное, частичное. То есть что-то человек помнит, что-то нет. И никто не сможет точно сказать, какие воспоминания у него сейчас сохранились. Родители… не знаю… Скорее, какие-нибудь сильные переживания. Ну, там несчастная любовь, заветное место, где хулиганы морду били, любимый угол в детсаду…