Манагуанда - Владимир Анин

Владимир Анин

Манагуaнда

I

"Рота, подъем!" — словно взрыв где-то глубоко в подсознании, отзвук которого мгновенно достигает самых кончиков нервов. И будто вспышка перед глазами, заставляющая мгновенно разомкнуть веки. Мозг еще не проснулся, а тело, точно пружина, выпрыгивает из постели и уже натягивает на себя солдатскую робу.

"Форма одежды номер два!" — значит, голый торс. Брюки остаются, а майку надо снять. И ты уже выскакиваешь из казармы на улицу, одетый именно по той форме, которую объявил дневальный.

"Строиться на утреннюю физическую зарядку!" — несется вслед.

Третий месяц Сергей выбегал строиться на эту самую зарядку и уже стал привыкать к необходимости так резко просыпаться. Поначалу, правда, это вызывало бурный протест. Ведь в своей прежней, доармейской жизни он привык понежиться после сна минут десять в постели.

Зарядка? Да ни за что! Несколько раз, еще учась в школе, он пытался побороть свою лень и приобщиться к физической культуре, но придерживаться заданного режима удавалось не более двух-трех дней. После этого зарядка перемещалась на после школы, а потом и вовсе забывалась.

За всю жизнь он не удосужился выскочить на улицу рано утром, да еще с голым торсом.

Теперь все переменилось. Подъем, пробежка по чавкающей после дождя гравийной дорожке стадиона, подтягивание и подъем переворотом на турнике, отжимание, махание руками-ногами и тому подобные физические упражнения, призванные тренировать дух и тело.

Вот и этим утром, пробежав в толпе положенные три круга вокруг стадиона, повисев на скользком турнике и слегка испачкав живот на очередном отжиме, Сергей трусцой направлялся к казарме. И только теперь к нему стали возвращаться какие-то более или менее связные мысли.

До этого они, казалось, бежали где-то далеко позади. Сергей окончательно проснулся.

Запрет на посещение туалета перед зарядкой тоже был своего рода тренировкой на выносливость. Поэтому, вернувшись в казарму, первым делом вся рота устремилась в туалет, где, расталкивая друг друга, солдаты выстраивались вдоль длинного, похожего на канаву писсуара.

Четыре лестничных пролета, и Сергей оказался в длинном коридоре старой казармы. По обе стороны тянулись ряды дверей, через которые сновали полураздетые солдаты. Особенностью этой казармы было то, что она состояла из множества небольших комнат — спальных помещений, любовно именуемых "кубриками". Хотя никакого отношения к морскому делу их войсковая часть не имела.

Вбежав в кубрик, Сергей кинулся к своей тумбочке и вытащил "умывальные принадлежности". У окна возился с тряпкой "очередной уборщик" — дежурный, который вместо зарядки должен был наводить порядок. Второй "уборщик" лениво елозил по полу веником.

Сергей выдавил зубную пасту на щетку, схватил полотенце и, выскочив из кубрика, сбежал вниз по лестнице, туда, где в полуподвале находился туалет и комната для умывания, или просто "умывальник". Там уже вовсю шел процесс "принятия водных процедур". Протискиваясь к немногочисленным кранам, солдаты начинали с невероятной скоростью орудовать щетками и полоскать рот ледяной водой, от которой сводило зубы. Затем, кряхтя и завывая, ополаскивались по пояс и уступали место напиравшим сзади товарищам. Обычно этим утреннее умывание и ограничивалось. На большее времени не хватало.

Это была учебная часть, так называемая школа сержантского состава, и такого понятия, как "дедовщина", которым призывников пугали еще со школьной скамьи, в прямом понимании здесь не существовало. "Дедами" были только сержанты. Солдаты, которых называли курсантами, подчинялись им по определению. Неуставные взаимоотношения сливались с уставными и были завуалированы воинской субординацией. Сержант имел право заставить молодого бойца выполнять любую работу, вплоть до чистки отхожего места, которое, кстати, не только в обиходе, но и в уставе названо емким словом "очко".

В качестве крайней меры сержанты иногда использовали такой воспитательный метод, как удар "в душу". Для этого достаточно было ткнуть кулаком курсанту в то самое место на груди, где располагалась металлическая пуговица. Эффект потрясающий! Пуговица своей дужкой врезалась в грудь, причиняя такую боль, что даже у самого терпеливого слезы брызгали из глаз.

Но больше всего Сергея угнетали всевозможные словесные оскорбления. Он вырос в интеллигентной московской семье и был "хорошим мальчиком".

Его родители погибли в автокатастрофе, когда ему было шестнадцать лет. До восемнадцати он жил у тетки, а потом его забрали в армию. Нет, безусловно, Сергей мог выругаться или сказать какую-нибудь непристойность, но он никогда не позволил бы себе унизить другого.

Однако люди, как правило, ко всему привыкают, и Сергей не был исключением. Он научился выделять только основную суть из сказанного сержантом, а весь бессмысленный довесок грубостей и оскорблений пропускал мимо ушей.

После завтрака обычно давалось минут десять на перекур и на последние приготовления к разводу. Курилка, выстроенная в виде большой беседки с выгребной ямой в центре, гудела, как пчелиный улей. Сходство дополняли густые клубы дыма — словно невидимый пасечник окуривал своих питомцев. Из этой смеси спин и дыма то и дело отделялись курсанты, подбегали к "месту для чистки обуви", расположенному поблизости, и лихорадочно драили облезлыми щетками посеревшие от грязи и пыли голенища сапог, поцарапанные носки и стертые каблуки. Ни одну деталь сапога нельзя обойти вниманием, за этим следили очень строго и сержанты, и офицеры.

Те, кто уже привел обувь в порядок, тоже не стояли без дела — маленькими лоскутками сукна они полировали бляхи на ремнях.

Сергей протиснулся в "улей" и достал из кармана помятую пачку "Астры".

— Покурим? — донеслось из-за плеча.

Он обернулся. Так и есть, Семенов, зловредный сержант из третьего взвода. Сергей покорно протянул пачку. Семенов взял одну сигарету и, прикурив у стоящего рядом курсанта, уселся на лавку, где для него сразу же нашлось место.

Сергей жадно затягивался. Времени оставалось мало, а выбрасывать сигарету было жалко.

Курево в армии — большая ценность. Сигарету обычно докуривали до такой степени, что она уже обжигала пальцы. А некоторые после этого перехватывали крошечный "бычок" двумя спичками и умудрялись сделать еще пару затяжек, прежде чем от него останется один пепел.

II

"Рота, строиться на развод!" — это уже голос старшины.

"Строиться… взвод… развод…" — доносятся обрывки фраз, выкрикиваемые заместителями командиров взводов, или сокращенно "замками". Заместителями они были по должности. На самом деле каждого из них можно было считать командиром взвода, поскольку офицер, состоявший в этой должности, являлся на службу только днем (за исключением дежурств), и его обязанности ограничивались церемонией утреннего развода и проведением некоторых занятий.