Образ смерти - Робертс Нора

Нора Робертс

Образ смерти

Увы! Часы всегда опаздывают; сейчас позже, чем вам кажется.

И музыка изливает на смертных свое великолепное презрение.

ПРОЛОГ

Смерть была его призванием, а убийство – не просто действием или средством достижения цели. И уж конечно, оно не было минутным капризом или дорожкой, ведущей к прибыли и славе.

Смерть была для него смыслом жизни.

Он считал себя «поздно расцветшим цветком» и часто сожалел, что столько лет растратил впустую, прежде чем нашел свое призвание. Столько времени пропало даром, столько золотых возможностей упущено! Но цветок все-таки расцвел, и теперь ему оставалось только радоваться. Он заглянул в себя наконец и понял, для чего был создан.

В искусстве смерти он был виртуозом. Хранителем времени. Вершителем судеб.

Конечно, он стал таким не сразу. Опыт пришел со временем. Пришлось много экспериментировать. Время его наставника истекло задолго до того, как он сам стал виртуозом. Но даже в свои лучшие годы его учитель так и не увидел главной цели, не достиг всей полноты власти. Зато сам он мог поздравить себя с тем, что не только овладел мастерством, не только отточил его, но и расширил репертуар, пока совершенствовал свои навыки.

Он очень скоро понял, что предпочитает иметь дело с женщинами. В великой опере, которую он писал и переписывал, женское исполнение неизмеримо превосходило мужское.

Его требования были немногочисленны, но очень конкретны.

Он не насиловал своих жертв. Конечно, он экспериментировал и в этой области, но очень скоро убедился, что изнасилование омерзительно и унизительно для обеих сторон.

Изнасилование было начисто лишено изящества. И как в любом творческом деле, требующем профессионального мастерства и концентрации, ему тоже был необходим отдых; он называл эти периоды состоянием покоя.

В эти периоды он вел себя так же, как любой другой человек во время отпуска. Он путешествовал, любовался видами, наслаждался тонкими блюдами местной кухни. Он мог кататься на лыжах или заниматься подводным плаванием, а мог просто сидеть под зонтиком на роскошном пляже и проводить время за чтением или поглощением коктейлей.

Он планировал, обдумывал, готовился. Когда наступала пора снова браться за работу, он чувствовал себя полным сил и энтузиазма.

«Вот как сейчас», – подумал он, готовя свои инструменты. Только на этот раз ему было так хорошо, как не бывало раньше, потому что в последний период покоя к нему пришло понимание его собственной судьбы. Он вернулся к своим корням. Туда, где впервые серьезно взялся за работу. Здесь он возобновит связи, все сделает по-новому перед финальным падением занавеса.

Это добавит множество новых оттенков, сказал он себе, пробуя лезвие старомодного выкидного ножа с костяной ручкой, купленного во время путешествия по Италии. Он повернул лезвие ножа к свету, полюбовался блеском стали. Год примерно тысяча девятьсот пятьдесят третий, решил он. Классическая форма.

Он не случайно выбрал этот нож. Ему нравилось использовать старинные вещи, хотя он применял и более современные инструменты. Лазер, например. Прекрасное средство, когда требуется элемент нагревания.

Инструменты должны быть разнообразные: острые, тупые, горячие, холодные. Множество разнообразных инструментов, отличающихся друг от друга формой и предназначением. Существуют ведь различные циклы. Требуется немалое искусство, внимание, сосредоточенность, чтобы завершить цикл и выявить абсолютный максимум способностей его партнерши.

Только когда выявлен этот абсолютный максимум, он может закрыть проект с сознанием того, что работа выполнена на славу.

Вот эта, например, оказалась превосходной. Он мог себя поздравить с таким выбором. Она продержалась три дня и четыре ночи – и жизнь в ней еще не иссякла. Он ощущал глубокое удовлетворение.

Разумеется, он начал очень тихо. Очень медленно. Это было решающее, просто жизненно необходимое условие. Постепенное нарастание, дальше, дальше – к заключительному крещендо.

Он уже знал – мастер своего дела всегда знает подобные вещи, – что они близки к заключительному аккорду.

– Включить музыку, – приказал он и постоял какое-то время с закрытыми глазами, впитывая в себя звуки увертюры к «Чио-Чио-сан» Пуччини.

Он прекрасно понимал, почему героиня оперы выбрала смерть во имя любви. Разве не этот выбор, сделанный много лет назад, предопределил его собственную судьбу?

Он накинул защитный халат на свой белый, сшитый на заказ костюм.

Повернулся и посмотрел на нее.

Какая очаровательная, подумал он. Как всегда, он вспомнил ее предшественницу. Провозвестницу. Вероятно, ее можно было назвать матерью. Прародительницей Евой.

Эта чудесная белая кожа, усеянная ожогами и кровоподтеками, узкими вырезанными полосками кожи и правильно нанесенными точечными уколами. Во всем этом можно было проследить его сдержанность, терпение, добросовестность в работе.

Лицо оставалось нетронутым – пока. Он всегда оставлял лицо под конец. Ее глаза смотрели прямо на него. Широко раскрытые, но – он должен был признать – немного затуманенные. Она уже испытала почти все, что способна была испытать. Что ж, он все правильно рассчитал. Прекрасно! Он же готовился. Он предвкушал.

Он уже приготовил следующую.

Он рассеянно оглянулся на вторую женщину, мирно спящую в другом конце комнаты под воздействием введенного им наркотика. «Возможно, завтра, – подумал он. – Завтра мы начнем».

Ну а пока…

Он подошел к своей партнерше.

Он никогда не затыкал им рты. Он считал, что они имеют право кричать, умолять, рыдать, даже проклинать его. Свободно выражать любые эмоции.

– Прошу вас, – сказала она.

Только и всего. «Прошу вас».

– Доброе утро! Надеюсь, ты хорошо отдохнула. Нам сегодня предстоит большая работа. – Он с улыбкой надавил лезвием ножа между ее первым и вторым ребром. – Так давай начнем. Не стоит ждать, не так ли?

Ее вопли стали для него музыкой.

1

«Бывают редкие минуты, – думала Ева, – когда особенно остро ощущаешь, как хорошо жить на свете». Она лежала на широкой кушетке и смотрела видео. На экране разворачивалось крутое действие – ей нравились все эти взрывы, а над так называемой «сюжетной линией» Еве практически не приходилось задумываться.

Можно было просто смотреть.

У нее был попкорн, пропитанный маслом и солью, толстый кот растянулся у нее в ногах, отчего ступням было приятно и тепло. На следующий день у нее был выходной, а это означало, что она может спать, пока сама не проснется, а потом вести растительное существование.

А главное, у нее был Рорк, уютно устроившийся рядом с ней. А поскольку ее муж после первой горсти воздушной кукурузы пожаловался, что от попкорна у него изжога, вся миска была в ее распоряжении.

Лучше просто не бывает.

А может, и бывает. Может, и будет, потому что она собиралась привлечь своего мужа к исполнению супружеских обязанностей, как только фильм кончится.

– Классно, – заметила Ева, когда на экране воздушный трамвай с туристами протаранил рекламный щит. – Просто супер!

– Я сразу подумал, что сюжет тебе понравится.

– Нет тут никакого сюжета. – Ева загребла из миски новую горсть попкорна. – Вот это мне и нравится. Просто несколько слов диалога в перерывах между взрывами.

– Была откровенная любовная сцена. Хоть и короткая, зато крупным планом.

– Да, но это на твой вкус. Для тебя и таких, как ты. – Она взглянула на него искоса, пока на экране пешеходы бросились в стороны, подальше от рушащегося здания.

Он был настолько великолепен, черт бы его побрал! На чей угодно вкус! Лицо, казалось, было отчеканено самими богами, причем в тот день они явно были в ударе. Крепкие кости – превосходный фундамент под белой ирландской кожей. И эти губы, заставлявшие ее вспоминать о поэтах, пока он не пускал их в ход, да так, что она имени своего вспомнить не могла. И эти глаза безумной кельтской синевы, заглядывающие прямо ей в душу.