Слёзы Турана - Рахим Эсенов

Эсенов Рахим, Шалашов Анатолий

Слёзы Турана

(роман)

ИМЕНЕМ СУЛТАНА!

…Жеребцы, взрывая землю копытами, захрапели.

— Именем султана! — прожег темноту голос, и по железным воротам заплясало кнутовище.

В сторожке зашевелились.

— Скорее, шелудивые псы, вздерну! — распалялся голос в темноте.

Горбатый стражник, припадая на левую ногу, выхватил из-за пазухи ключ. Заскрипели подъемные механизмы и тяжелая, кованая решетка выпустила отряд из крепости.

— Далек ли путь? — успел спросить горбун у одного из всадников.

— Балх ждет нас!

Старик слушал, стирая с лица грязь, летевшую из-под копыт коней.

— А, будь вы прокляты вместе со своим султаном! Сломаете шею! Да благословит аллах наш час! — прошипел горбун.

Заскрипели ржавые петли ворот, лязгнула, опускаясь, решетка. И снова над Мервом — теплая, ленивая тишина, нарушаемая предутренними криками ночных сторожей, звоном медных крышек в чайханах и караван-сараях; погонщики вели к водоёмам ослов, продавцы воды наполняли бурдюки. На дорогах пылили скрипучие арбы. Первые караваны потянулись в пустыню.

В Каракумах начинался день.

Неожиданно на улице поднялись клубы пыли: ко дворцу подходил отряд, в середине которого на гнедом бактрийском жеребце колыхался человек, связанный по рукам волосяным арканом.

— Да благословит аллах ваш путь и воздаст по справедливости каждому доброты! — встретил конников горбун. — Именем султана!.. — крикнул он еще раз, прикрываясь легким щитом.

— По тебе давно плачет кол у мечети! Очнись!.. С нами правая рука величайшего султана, — предупредил горбуна всадник, возглавлявший отряд.

Горбун засуетился, широко открывая ворота.

— Приходили имамы к султану? — осторожно спросил, проезжая мимо горбуна, визирь.

— Да не оскорбит ответ твои праведные уши! В этот день…

В широкой спальне, на окне, металось пламя светильника. В зале пахло миндалевой водой и остывшим дымом. На низкой позолоченной тахте, под легким верблюжьим одеялом лежал султан. На его мужественном лице, побитом оспой, была видна забота. Вставать было еще рано, но и спать Санджару не хотелось. Он откинул одеяло и поморщился.

— Эмиры грызутся, как голодные шакалы. И каждый старается урвать кусок пожирнее, побольше… Полумиллионная армия под рукой, но кто принесет ключи истины, кто научит сдерживать гнусное отродье, пытающееся перегрызть нам горло и занять место на троне? — Санджар глубоко вздохнул. Глаза сверкнули в полумраке. Беспокойная мысль заставила приподняться: «А как отряд, посланный в Балх?» (Балх — город в Северном Афганистане).

Вчера во дворец из Балха прискакали вестники атабека (Атабек — наставник) эмира Кумача. Они упали к ногам султана и поведали о том, что в Балхе огузы-скотоводы отказались платить подати, перебили сборщиков налога и ограбили караван султанских купцов.

Санджар, поправив бороду, удобнее положил голову на круглую подушку.

«Простой народ хочет жить, как знатные люди, и некому будет исполнять работы, составляющие удел простолюдинов, — натягивая на голову одеяло, подумал Санджар. — Оскорбление слабых сильными — несправедливость. Тогда как оскорбление сильных слабыми — и несправедливость, и позор!»…

— Эй, кто там?

Из-за висевших ковров показались мамлюки. Упав на колени, они поцеловали ковер и застыли около ног султана.

— В дороге ли кипчаки?

— В тот же час, как только распоряжение коснулось ушей начальника личной стражи, кони воинов застучали по дороге в Балх. Воины спешат утолить жажду возмутителей… кровью этих же смутьянов!

Санджар снова подтянул одеяло к подбородку. Мысль о Балхе все больше отягощала голову. Неожиданно перед глазами всплыло лицо хитроумного атабека Кумача. Слегка вытянутое к ушам, оно расплылось в ехидной улыбке и спросило:

«Так где ж твоя сила, султан вселенной, которой ты похваляешься на каждом пиру? Балх стоит у Джейхуна, на шелковом пути, и если этот путь закроют огузы, то многие народы будут очень недовольны султаном с женским сердцем!..»

Санджар провел рукой по лицу, пытаясь отогнать видение, и долго смотрел на ножку тахты, на которой ловкая рука мастера изобразила голову барана с огромными глазами и стертыми зубами.

Кумач!.. Султан укрылся подушкой, но видение стояло перед глазами, упираясь руками в бока и громко смеясь, ехидно указывая пальцем на Санджара.

— Смотрите! — кричал Кумач. — Вот он… подобие трусливого шакала, мечтающий о громовой славе своих предков, убивший своих братьев! Грязный, подлый люд: пастухи овец и коров осколками глиняных кувшинов перерезали его трусливых воинов, которых славят на прелых коврах безголосые шахиры (Шахиры — певцы)!

Кровь прилила к голове Санджара. Откинув одеяло, он схватил кувшин с фруктовой водой, но напиток не остудил сердца.

— Эй! — хлопнул он в ладоши. — Писаря!.. Готовить новых гонцов! — Вскочив, он заметался по коврам. — Мы не держим ли Туран в руках! Мы ли не совершали походов в Индию и Персию! Ты, дядя Кумач, смеешься горьким смехом, потому что сам слаб и немощен!.. Разве кони твоих воинов спотыкались от тяжелой добычи золота и драгоценных камней? Разве ваши гаремы украшают невольницы всего света? Будь ты проклят, недоносок! Тебе не придется смеяться, черноухая собака! Скорее исмаилиты осквернят мою бороду, чем я разрешу переступить владения Турана другому султану. Хитрость — главная пища твоего порочного ума и тела, Кумач, но мы еще скрестим мечи.

Писарь, простучав кожаными туфлями с медными гвоздями, осторожно уселся у двери. Подогнув под себя ноги, он поднял руки к небу, прося аллаха помочь перенести мысли султана на бумагу именно так, как хотелось бы этого величайшему.

Санджар распахнул на груди халат. Тяжело облокотившись о золоченую тахту, грозным и натужным голосом продиктовал:

— А еще повелеваем начальнику отряда: как наше войско прибудет в Балх, всех мятежников, а также семьи бунтарей уничтожить!..

Султан сел на тахту, поджал ноги с покрашенными хной пятками и умолк.

Писарь, исправно закончив свое дело, подал шелковистую бумагу повелителю. Санджар закоптил на пламени свечи перстень и прижал к фирману. Молча и проворно старик свернул бумагу трубочкой, перевязал шелковой нитью, и вот уже под окном раздался топот копыт. У ворот крепости гонец закричал:

— Именем султана!..

Санджар повернулся к страже и сказал тихо, крепко сжимая побелевшие губы:

— Приволокли сборщика налогов?

— Он связан и ждет высочайшего решения.

— Казнить. Перед всем народом! А вместо него назначить родственника Кумача — ловкого Каймаза. Пусть ата-бек, связанный клятвою и родством с Каймазом, еще зорче следит за огузами, которые живут и бунтуют на землях его эмиратства.

От канала веяло прохладой. Раннее солнце, напоминая золотой щит, медленно выползало из-за дальних туч, освещая величавую толстостенную крепость, высившуюся на горе, из которой мервские гончары когда-то выбирали глину для своих кувшинов, тарелок и другой утвари.

Писарь подал султану свежей воды из дворцового хауза, помог одеться. Ничего не говоря, от террасы по крепостной стене Санджар направился к высокой глинобитной башне…

Внизу лежала широкая придворцовая площадь. Султан остановился у бойницы и два телохранителя, обнажив кривые ятаганы, застыли у входа.

«Сила власти — в страхе и повиновении, — рассуждал султан. — Смерть отнимает жизнь, заставляя забывать о вольнодумстве».

А жизнь шла своим чередом. На площади ревели длинные кожаные трубы, били в барабаны и оголтело шумели базарные толпы. Глашатаи, надрывая глотки, скликали народ:

— Именем султана!.. Слушайте и не говорите, что не слышали! Сейчас здесь, на этой площади, будут казнены бунтари, возмутители спокойствия! Слушайте, слушайте!..

За спиной Санджара раздался какой-то шум, послышались шаги, и грозный повелитель повернулся. На площадку поднимался визирь, а с ним начальник дворцовой стражи и два седобородых имама. Между ними шел человек, связанный тонкой волосяной веревкой. У края глинобитной площадки они опустились на колени и поцеловали землю.

— Да будет вечен и славен властитель Турана, султан султанов!

Крупное лицо владыки, побитое оспой, нахмурилось.

— Велик и могуч Туран — краса и гордость сельджукидов! — сквозь стиснутые зубы процедил Санджар, блеснув черным огнем глаз, — А что сделали вы, чтобы ваш повелитель спокойно спал ночью? Разве я… мы мало платим вам? Не жалуем своим вниманием? — голос султана крепчал.

И вдруг его перебили удары барабана. На широкую, мощеную белым камнем возвышенность выводили шестерых, приговоренных к казни. Серые, помятые лица, изодранная одежда и отросшие волосы несчастных говорили о том, что они успели познакомиться с дворцовым зинданом.