Девичий виноград - Рита Карамыш

Рита Карамыш

Девичий виноград

© Московская городская организация Союза писателей России, 2016

© НП «Литературная республика», 2016

© Карамыш Р., 2016

Девичий виноград

Полон листвы трепетанья и гомона птичьегоМир кудреватых лиан винограда девичьего —Длинный проход-коридор под ажурной аркадою,Сплошь затенённый попоной густой виноградною.

Бродят там пары – аркадой любуются, мешкая,Утром спортсмены тревожат аркаду пробежками,Резвые дети гремят самокатами весело,Часты там и романтические фотосессии.

Ходит фотограф и – движим высокими целями —Ищет удачные ракурсы вместе с моделями —В шёлк легкоструйный одетыми, томно-глазастыми,Длинными, тонкими, как журавли – голенастыми.

Медлят модели в движеньях мечтательно-скованных,Словно Серебряным веком самим нарисованных:Сидя – ундинами, стоя в обнимку с колоннами,Взятые в рамку изящно ветвями зелёными.

А в вышине – винограда плоды несъедобные, —Мелкие, хоть и созрели, гороху подобные;Тянет к ним девушка руку – порыв имитирует,И объектив ее грацию тотчас фиксирует.

… На солнцепёке скамьи с молодыми мамашами:Девичьи грёзы для них уже стали вчерашними,И налицо атрибуты их новой романтики —Чада в колясках, пинетки, помпончики, бантики.

Заняты детками мамы, как дети игрушками,И меж собою беспечно щебечут подружками, —Пусть не модели, но раскрепощённо приметные,И так просты и милы облаченья их летние.

Есть и толстушки средь мам, и – не очень высокие,Слишком плечистые, может быть, не длинноногие…Есть и другие – кто, с важностью тела дородного,Ждёт материнства в одежде покроя свободного.

Солнце нежгучее – лучики животворящиеЛьёт на «плоды» их, добротные и настоящие:Солнце сейчас им нужнее, чем тень виноградная,И продуваемая сквозняком, и прохладная.

Бабочка

Позвольте бабочке быть бесподобной —С природной яркостью её чрезмерной,В соседстве с блёклыми – быть «неудобной»,Среди узорчатых – быть самой первой.Ну, угораздило такой родиться —Что ж красоты теперь своей стыдиться!

Позвольте бабочке быть простодушной,Неосмотрительной, неосторожной:Свои проблемы там, в среде воздушной, —Её порханий смысл понять вам сложно;Пусть даже в луже ей дано остатьсяИль энтомологу в сачок попасться.

Позвольте бабочке быть уязвимой:Узор на ней – увы! – подобен пыли;В привычке трогать всё неодолимой,Об осторожности вы не забыли?Чтоб над бескрылой бабочкой не охать,Её вам лучше пальцами не трогать!

Знакомство ваше долго не продлится,Ведь это нонсенс – бабочка ручная.Позвольте ей, летунье, удалиться —Порхая и о вас не вспоминая.Но вам претит, что дружба длилась кратко, —Во всём вы смысла ищете, порядка…

А вот писатель, и – большой писатель(Хоть не создал о бабочке трактатов,И – насекомых, вряд ли, почитатель,С их безусловной массой недостатков), —Не видел в ненадёжности напасти,А говорил – о «мотыльковом счастье»[1]…

Сова

Проснулась женщина-сова.На шум. Тоскуя, как в капкане.Светало. От кошмарной раниБолела тупо голова.

Прошлась, шипя, своим гнездом —Сама отвратно скрипнув дверью…Торчали пегим колтуномПричёски встрёпанные перья.

– Откуда эти голоса,И лязг, и грохот – безобразье!Желтели яростно глаза.Темнели ямами подглазья.

Нахохлясь, села на кровать,Терзаемая ранним шумом;В ответ готовая терзатьИсточник шума злобным клювом.

Чернело кресло у стола —Осанкой, как она, сутуло;– Не больше часа, как легла!Не больше часа, как уснула!

Всё стихло. Мрачно улеглась…И – знаете – отоспалась!К полудню бодро поднялась,В джакузи наплескалась всласть,Из кружки кофе напилась,Наружным видом занялась,С причёскою разобралась,Пестро в одёжки убралась —Всё резвым по квартирке бегом;В дворовый выпорхнула гамИ полетела по делам —Приятным, легким человеком.

Русалки

Не удержать в тугих сетях повиновенияСвои «творенья» – щекотливые мгновения…Бежит по жизни человек-бегун, торопится,А те – попутно возникая – тихо копятсяИ оседают в человечьей глубине,Качаясь сонными русалками на дне.

Но лишь до срока их невинное томление:Глядишь, и – всплыли щекотливые мгновения!С лица – такие, что и были – препротивные,А поведеньем – и поболее активные:Они-то времени проспали интервал,А человек-бегун от бега подустал.

Но если для живых реакций не погиб ещё,Они в щекотные его затянут игрища,И будет едко хохотать мгновенья рожицаНад тем, как он, бегун, и морщится, и ёжится, —Опомнясь, впрочем, – как Хома[2], очертит круг,Чтоб обуздать лихих назойливых подруг.

Хотя барьером отделяться справедливо ли,Коль сотворил он сам мгновенья щекотливые?Теперь терзайся мукой – нравится, не нравится;А сколько тех мгновений в будущем добавится?!Бегун, оплошный на поступки и слова, —Как ты отнимешь у «русалок» их права?

Ах, вспоминать о всяком, щекотливом, солоно —Ведь не одним же этим жизнь была наполнена!Вот бы пройтись по водным закоулкам неводом,Собрать «русалок» всех да выкинуть, как не было,Или пускай бы щекотали, в самом деле,Всего лишь раз в году – на Троицкой неделе[3]!

Медведь

У медведя на выход роскошный наряд:Из атласа рубаха – отрадно взглянуть,И косынка, с нашитыми бляхами в ряд,Украшает медвежью обвислую грудь.

У медведя намордником стянута пасть —Он и с этой помехой глядит молодцом;Знаменует над зверем хозяйскую властьЦепь к медвежьему носу с железным кольцом.

У медведя вожак – всем цыганам цыган:Бородат и космат – настоящий медведь,Коренаст, мешковат, хоть и сед, но румян,Балаболить мастак и зубами блестеть.

Выйдет с бубном цыган для потехи толпы,Дёрг за цепь! – жест медведю знаком хорошо —Он, артист, уж заранее встал на дыбыИ по кругу, танцуя, пошёл… – Как пошёл!

Он – учёный, усвоил немало наук:И плясать, и стрелять, и на стойке стоять —Уморит он набором блистательных штук,Если только азарт сахарком подкреплять.

К послушанью медведь и успеху привык,Но порою потянет и на озорство:Вожаку адресованный сдержанный рыкСкажет, что на пределе терпенье его.

До потехи охоч, но капризен народ —Кто-то прочь уж, как будто, пошёл, семеня?Тут цыганка-молодка по кругу порхнёт,Разномастным монистом и бубном звеня.

Смотрят женщины, дети, все возрастов люд —От плясуньиной гибкости впав в забытьё —Как дорожную пыль её косы метутИ вибрируют плечи и груди её…

Вот, цыганка с медведем обходят людей;Сбор – копейки: их зритель – простой человек;Половину отдай на прокорм лошадейДа хозяевам – за немудрёный ночлег.

Разместили медведя в сарае – ложись!Все наряды цыганка со зверя – долой,А намордник – ни-ни; и подобную жизньПринимает медведь – он не знает другой.

У медведя с цыганкой почти что роман:Он ворчанием нежным общается с ней;В пестрых юбках её есть заветный карман,Полный вкусных орехов и разных сластей.

Она к ночи приносит медведю поесть,В грубой глиняной миске меняет питьёИ садится медвежью вычёсывать шерсть,А медведь лижет мягкие руки её.

Где-то ходит, скрипя сапогами, цыган,И хозяев слышна приглушённая речь;А медведь и мохнат, и велик, как диван, —Можно даже спиной ненадолго прилечь.

За дощатой стеной – деревенская ночь.«Шёлк истёрся на блузке – опять покупать…А медведь неопрятен – пахучий невмочь! —Надо завтра в ближайшей реке искупать».

Хозяйка

Она, как и прежде, печёт пироги,Обычно – под праздникиИ выходные;Лежат пироги её долго иные,Но так же они и вкусны, и мягки.

Особым каким не отмечена даром,А просто —Поднявшись едва не впотьмах —Она, как положено, ставит опаруНа самых обычных московских дрожжах

И ждёт,Когда вспучит дрожжами утробуМолочно-мучных разомлевших глубин;В опару муку добавляет и сдобу:Соль, сахар, четыре яйца, маргарин.

Устроив удобно в коленях посуду,Густую и липкую массу онаИ месит и месит,Не взмокнет покуда(Согласно старинной науке) спина,

А масса не станет то писком,То вздохомВовсю отзываться нажатьям руки, —«Сигналя», что тесто схватилось неплохоИ будут неплохи ее пироги.

В то время как тесто в укрытии душномРастёт и пышнеет,Вздымая покров,Она нашинкует, порубит, потушитНачинку для славных своих пирогов.

А тесто не раз ещё будет обмято,Чтоб вызрело,Силу набрало оно…От тёплой начинки идут ароматы.Есть время отвлечься и глянуть в окно.

Там нынче московское зимнее утро:Собачек с прогулки ведут по домам;Машины снуют через двор поминутно,И – шпилем над крышами —Высится храм,

Глядит неприкаянно и величаво;И сдувшийся шарик на ветке повис;Да голубь-сизарь(Вроде, не приручала!)Настойчиво топчет оконный карниз…

… Вот сложена из пирогов пирамида,И можно в умиротворенье присесть;Невольная грусть промелькнёт —Не обида,Что вновь пироги её некому есть.

Семья не семья,И родня, и подружки —Всяк сам по себе существует давно,И стало привычно подобьем кукушкиЖить в доме уютном и прибранном. Но…

Она, как и прежде, печёт пироги,Обычно – под праздникиИ выходные;Лежат пироги её долго иные,Но так же они и вкусны, и мягки.

Двое