Воин Добра - Роман Афанасьев

Роман Сергеевич Афанасьев

Воин Добра

Доска попалась сучковатая, и теперь станок натужно ревел. Вадик откинул со лба мокрую от пота прядь и, переведя дух, стал с силой проталкивать доску вперед. Наконец фреза взвизгнула, одолев непослушную заготовку.

Вадик выключил станок и придирчиво оглядел получившийся брус. Вышло кривовато. Грязной щеткой он смахнул со станка свежую стружку и щепки, бросил брус на пол и оглянулся. Жизнь в цехе кипела. Два десятка станков установленных в огромном зале создавали равномерный гудящий фон, к которому примешивался матерный говорок рабочих.

Вадик бросил взгляд на подготовленные к распилке заготовки и тоскливо вздохнул. До конца рабочего дня было еще далеко, рядом со станком громоздилась гора заготовок, которые следовало распустить на брусья.

Вадик еще раз вздохнул, удивляясь, что его мечтательная натура чудом притерпелась к работе за станком, и решил, что в качестве компенсации можно немного помечтать. Он бросил щетку на пол, и решительным шагом направился в туалет.

В фабричном туалете было пусто и тихо. Он представлял собой маленькую комнатку с рукомойником и двумя кабинками, одна из которых была заколочена намертво.

Вадик забрался в открытую кабинку и неловко завозился в тесноте, задевая локтями стенки. Достал сигарету. Зажав ее в зубах, он прикурил, спрятал пачку и полез с ногами на унитаз, обложенным со всех сторон плотным желтым кирпичом.

Спустив штаны, он присел и, затягиваясь едким сигаретным дымом, принялся мечтать, не забывая держаться одной рукой за ручку двери. Мечта должна была быть в этот раз короткая, это Вадик хорошо понимал. Поэтому он сосредоточился, напрягся и попытался представить себе, что он сейчас пойдет домой и найдет кошелек, пухлый такой кошелек, из черной блестящей кожи. Он раскроет его, а внутри будут доллары, много зеленых долларов.

Потратить доллары Вадик не успел. Все кончилось быстро, конец у мечты вышел неловким и скомканным. Подтираясь, Вадик пытался представить себе что его жопы касается не старая газета а хрустящие, шершавые на ощупь доллары. Но все это было как-то неубедительно, и он поскорее вышел из кабинки и отправился мыть руки. Стоя над бьющимся в истерике краном, Вадик с тоской думал о том, что мечты у него выходят не качественные, мелкие, мещанские. Нет бы, замахнуться на что-то большее. Вот, например, стать бы в мечтах властелином мира, или на худой конец, героем спасающим мир…

За спиной хлопнула дверь, и в туалет ввалился Саныч — толстый мужик, с заметной лысиной, алкоголик и прекрасный механик. Он тихо прошел мимо замечтавшегося Вадика и втиснулся в освободившуюся кабинку. Вадик его и не заметил, пока из-за дверки не донеся его добродушный бас:

— Померанцев, гондон драный, когда ж ты за собой гавно будешь смывать!

Мечты вспорхнули с насиженного места, и Вадик очутился перед грубой реальностью. Он обижено поджал губы и, не удостоив Саныча ответом, вышел из туалета.

Домой Померанцев возвращался в привычной задумчивости, не замечая луж и собачьего дерьма налипшего на ботинки. Он мечтал о том, что дома его будет ждать грудастая топ модель, которая удовлетворит его орально, прямо в прихожей.

Однако дверь открыла жена, Маринка, и мечтам пришлось отступить.

— Где ж тебя носило? — Гавкнула она, поправляя фартук. — Давно жрать готово, раздевайся, давай!

Вадик стал вяло стаскивать с себя старенькое пальто, пытаясь понять, почему Маринка, пять лет назад казавшаяся ему пределом мечтаний, теперь стала обыденной реальностью. Тогда она была крашеной блондинкой с огромными сиськами, от которых двадцатипятилетний Померанцев просто млел. Когда же Маринка, работающая в палатке продавщицей, сделала Вадику первый в жизни минет, он твердо решил на ней жениться.

Теперь же, сидя за обеденным столом на грязной кухне, склонившись над тарелкой с котлетой, он с грустью смотрел на Маринку, превратившуюся за пять лет в дебелую блондинистую бабищу. Она по-прежнему торговала в палатке, но минет не делала мужу уже давно, ссылаясь на то, что раньше была молодой и глупой, а теперь замужняя жена.

Это было обидно. Минет эта стерва умела делать знатно. Вадик вздохнул и уставился на погнутую вилку из старого ГДР-овского набора, что подарила теща на свадьбу.

— Че замечтался — буркнула жена наливая в чайник воду из под крана — жри давай. Пашу на тебя как проклятая, хоть бы какой толк от тебя был… Жри, жри, мне еще посуду мыть после тебя…

Вздохнув, померанцев взял котлету рукой и откусив от нее знатный кусок принялся меланхолически пережевывать полусырое мясо. Мечты снова остались за горизонтом.

Ночью, устроившись на пахнущих маслятами простынях, Вадик отвернулся к стене, чтобы не видеть Маринку в соседней комнате, демонстративно уткнувшуюся в старенький телевизор. Двухкомнатная квартира, бывшая пять лет назад пределом мечтаний, безумно надоела Вадику, и в своих мечтах он часто представлял, что живет в огромном доме на берегу лазурного океана, и каждый день купается в теплых волнах. Правда, в мечтах дом приобретал иногда образ пятиэтажки, в которой Вадику принадлежал целый подъезда. А иногда казался дачным домиком тещи — со стенами из серых шлакоблоков.

Сегодня же, вспомнив размышления в туалете о том, что мечты у него сплошь мелкие, Вадик решил помечтать о чем-нибудь другом. Он очень любил это время — когда лежишь в постели, но еще не спишь. В это время можно было тихо мечтать о чем угодно, и никто не прервет твоих мечтаний криком или грубостью, никто не позовет работать или есть.

Вообще Вадик любил мечтать. С детства. Он ходил не замечая ничего кругом, мог часами сидеть на диване размышляя о необыкновенной семантике слова «подьебка» и параллельно мечтать о подвиге, Подвиге с большой буквы П. Из-за этой склонности к мечтанию Вадик едва закончил школу, — у преподавателей его склонность не вызвала понимания. Им хотелось что бы Вадик на уроках думал о том что написано в толстых учебниках, а не мечтал. Потом ему пришлось уйти из ПТУ и поступить работать на фабрику. Он работал целыми днями, а дома предавался мечтам на полную катушку. Иногда он выпивал водки со случайными знакомыми, иногда приводил домой дам, таких же мечтательниц как и он. Мечтательницы были, как правило, неопрятны, немыты, и все время хотели денег. Так он жил до тех пор, пока не встретил общительную блондинку Марину, продавщицу из продуктовой палатки.

Вадик сморщился, поняв, что вместо мечтаний, он предается воспоминания. Он зарылся носом в слежавшуюся подушку и срочно попытался представить себя спасителем мира. Выходило плохо. Пока был виден только белый костюм и золотой портсигар. Очертания самого подвига виделись крайне смутно.