Мегрэ и бродяга - Жорж Сименон

Жорж Сименон

«Мегрэ и бродяга»

Глава 1

По дороге с Набережной Орфевр к мосту Мари Мегрэ вдруг остановился, потом сразу же двинулся вперед, так что Лапуэнт, шедший рядом, не успел даже ничего заметить. На какое-то мгновение комиссар почувствовал себя таким же юным, как и его спутник.

Должно быть, в этом был повинен воздух — удивительно прозрачный, какой-то пряный и благоухающий. Вот в такое же солнечное утро, что и нынче, Мегрэ, тогда еще молодой инспектор, только что назначенный в отдел охраны уличного порядка Сыскной полиции — парижане продолжали называть ее по-старому, Сюртэ, — долге бродил по парижским улицам.

Хотя настало уже двадцать пятое марта, это был первый настоящий весенний день, безоблачный и ясный. Недаром ночью на город обрушился грозовой ливень, сопровождаемый далекими перекатами грома. Первый раз в этом году Мегрэ оставил пальто у себя в кабинете, и теперь легкий ветерок трепал полы его расстегнутого пиджака.

Мегрэ шел, заложив руки за спину, поглядывая направо и налево, подмечая все, на что он давным-давно уже перестал было обращать внимание.

Для такой короткой прогулки не стоило брать одну из черных машин, стоявших во дворе Сыскной полиции, и мужчины двинулись пешком по набережной. На паперти Собора Парижской богоматери они невольно спугнули стаю голубей. Неподалеку, прямо на площади, стоял туристический автобус — большой желтый автобус, прибывший из Кельна.

Перейдя железный мостик, они очутились на острове Сен-Луи, и в одном из окон Мегрэ заметил молоденькую горничную в черном платье и белой кружевной наколке, похожую на героиню пьес, идущих на Бульварах. Немного дальше помощник мясника, в белом фартуке, отпускал мясо. Из соседнего дома вышел почтальон.

Утром распустились почки, окропив деревья своей нежной зеленью.

— Вода в Сене стоит еще высоко, — заметил Лапуэнт, до сих пор не раскрывавший рта.

Да, паводок был высокий. Целый месяц, почти не переставая, лили бесконечные дожди, и чуть ли не каждый вечер по телевизору показывали затопленные города и селения, где на улицах бесновалась вода. Желтоватые волны Сены несли мимо разные обломки, старые ящики, ветви деревьев.

Мегрэ и Лапуэнт добрались по набережной Бурбонов до моста Мари и теперь неторопливо переходили мост, пристально рассматривая сероватую баржу, стоявшую на приколе ниже по течению. Судя по красно-белому треугольнику, намалеванному на носовой части, она принадлежала компании водных перевозок. Баржа называлась «Пуату». Пыхтение и скрежет парового подъемного крана, разгружавшего ее трюмы, набитые песком, примешивались к смутному городскому гулу.

Выше моста, в метрах пятидесяти от «Пуату», стояла на причале другая баржа. Чистенькая и опрятная, она, казалось, уже с раннего утра была надраена до блеска. За кормой лениво плескался бельгийский флаг, а возле белой рубки, в парусиновой люльке, напоминавшей гамак, спал ребенок. Высоченный светловолосый мужчина смотрел в сторону набережной, словно поджидая кого-то.

На барже золотыми буквами было написано: «Зваарте Зваан»[1]. Ни Мегрэ, ни Лапуэнт не понимали, что означало это фламандское название.

Было около десяти часов. Полицейские вышли к набережной Селестэн и собирались было спуститься к причалу, как в эту минуту подкатила служебная машина. Из нее вышли трое мужчин. Хлопнула дверца.

— Смотрите, какое единодушие! Все собрались вовремя… Эта троица прибыла тоже из Дворца Правосудия, но из другой части здания — именно из той самой, где заседали лица поважнее — чиновники судебного ведомства. Это были помощник прокурора Паррен, судья Данцигер и старик, секретарь суда, фамилию которого Мегрэ никак не мог запомнить, хотя и встречался с ним сотни раз.

Прохожие, торопившиеся по своим делам, дети, игравшие на тротуаре, — все они и не подозревали, что присутствуют при выезде прокуратуры на место преступления. Да и действительно, в такое весеннее утро это событие отнюдь не выглядело торжественно. Помощник прокурора вынул из кармана золотой портсигар и машинально протянул его Мегрэ, хотя у того была во рту трубка.

— Ах, извините, не заметил… Это был высокий, худощавый, изысканно одетый блондин, и комиссар в который раз подумал, что щегольство, видно, присуще сотрудникам прокуратуры. Зато судья Данцигер, этакий маленький толстячок, одет был совсем просто.

— Что ж, пошли, господа?

Все спустились по выбитой мостовой и оказались у самой воды неподалеку от баржи.

— Вот эта?

Мегрэ знал не больше своих спутников. Утром он прочел в суточном отчете краткое изложение всех ночных происшествий, а полчаса назад раздался телефонный звонок: его просили присутствовать при выезде прокуратуры.

Он не возражал. Приятно было снова очутиться в привычной обстановке и в хорошо знакомой среде. Впятером они направились к самоходной барже, с которой на берег была переброшена доска.

Рослый, светловолосый речник сделал несколько шагов им навстречу.

— Давайте руку, — сказал он помощнику прокурора, который шел первым. — Так оно будет безопаснее. Верно?

Говорил он с заметным фламандским акцентом. Резкие черты лица, голубые глаза, сильные руки, манера двигаться — все напоминало гонщиков-велосипедистов после пробега, когда они дают интервью для печати.

Здесь, у самой реки, подъемный кран, выгружавший песок, грохотал еще сильнее.

— Вас зовут Жозеф ван Гут? — спросил Мегрэ, мельком взглянув на листок бумаги.

— Да, мосье. Жеф ван Гут.

— Вы владелец этого судна?

— Ну конечно, мосье, я его хозяин. А то кто же!

Из рубки тянуло чем-то вкусным. Внизу, у самого трапа, выстланного цветастым линолеумом, хлопотала по хозяйству молоденькая женщина. Мегрэ кивнул на ребенка в люльке.

— Ваш сын?

— Ха, не сын, мосье, дочка. А звать ее Йоланда. Мою сестру тоже зовут Йоланда, и она крестная малышки… Но тут счел нужным вмешаться помощник прокурора, предварительно дав знак секретарю приготовиться к записи.

— Расскажите нам, как все это произошло.

— Ну что ж. Я его выловил, а вон тот, с соседней баржи, мне помог…

Жеф показал пальцем на «Пуату», где на корме, прислонясь к рулю, стоял какой-то человек и смотрел в их сторону, словно поджидая своей очереди.

Несколько раз пропела сирена, и мимо них, вверх по течению, медленно прошел буксир, ведя за собой четыре баржи. И когда каждая проходила мимо «Зваарте Зваан», Жеф ван Гут в знак приветствия поднимал правую руку.

— Вы знали утопающего?

— В жизни не видал.

— Давно вы стоите на причале у этой набережной?

— Со вчерашнего вечера. Я иду из Жемона в Руан с грузом шифера… Хотел было дотемна пройти Париж и заночевать у Сюренского шлюза… Да вот, слышу, двигатель пошаливает. Мы ведь, речники, не очень-то любим ночевать в Париже. Понимаете?..

Вдали, прямо под мостом, Мегрэ заметил двух-трех бродяг и среди них очень толстую женщину. Ему показалось, что он уже где-то видел ее.

— Как это произошло? Он бросился в воду?

— Вот уж не думаю, мосье! Если б он сам бросился в воду, то что же делали здесь тогда те двое?

— В котором часу это было? Где вы находились в это время? Расскажите нам подробно обо всем, что случилось в течение вечера. Вы стали на якорь у набережной незадолго до наступления темноты?

— Точно.

— Вы заметили под мостом бродягу?

— Да разве их замечаешь? Они почти всегда там торчат.

— Что вы делали потом?

— Поужинали — Хуберт, Аннеке и я.

— Кто такой Хуберт?

— Мой брат. Он работает со мной. Аннеке — моя жена, ее имя Анна, а по-нашему — Аннеке.

— А потом?

— Мой брат принарядился и пошел на танцы. Годы такие, верно?

— Сколько ему?

— Двадцать два.

— Сейчас он здесь?

— Пошел за продуктами, скоро вернется.

— Что вы делали после ужина?

— Занялся двигателем и сразу же заметил утечку масла. А поскольку я хотел отчалить сегодня утром, вот и пришлось взяться за починку.

Фламандец подозрительно оглядывал их, одного за другим, как человек, не привыкший иметь дело с правосудием.

— В котором часу вы окончили вашу работу?

— Вчера я не успел и доделал утром.

— Где вы находились, когда услыхали крики? Жеф почесал голову, глядя на просторную, надраенную до глянца палубу.

— Сперва я поднялся сюда, чтобы выкурить папиросу и посмотреть, спит ли Аннеке.

— В котором часу?

— Около десяти, точно не помню.

— Она спала?

— Да, мосье. И малышка тоже. Дочурка иногда плачет ночью: у нее режутся первые зубки…

— Потом вы снова спустились к двигателю?

— Совершенно верно.

— В рубке было темно?

— Да, мосье, ведь жена спала.

— На палубе тоже было темно?

— Конечно.

— Ну, а потом?

— Прошло порядочно времени, потом я услыхал звук мотора — будто неподалеку затормозила машина…