Красная бетономешалка - Мишель Фейбер

Мишель Фейбер

Красная бетономешалка

Наверху чужой мужчина рылся в ее вещах.

Она слышала, как, устало поскрипывая, выдвигаются и задвигаются ящики комода.

— Не насильник — и то хорошо, — подумала она.

Наверху зазвенело — судя по всему, он добрался до шкатулки с украшениями. Ее слух обострился настолько, что она могла по звуку отличить свое обручальное кольцо от маминой брошки.

Звяканье не прекращалось: должно быть, он перебирал украшения, чтобы взять самое ценное. Странно, зачем он это делает? Почему не возьмет все сразу и не разберется потом? Она уже готова была подняться на второй этаж и помочь ему. Объяснить, что ее бывший муж ходил к оценщику, чтобы застраховать драгоценности, и что список лежит в шкафчике под карандашами и ручками, а шкафчик стоит в столовой. Она была рационалисткой, и ее раздражало бестолковое поведение этого человека, терявшего драгоценное время на возню с кулонами и кольцами. Ведь в любой момент в дом могла ворваться полиция: все-таки был выстрел.

Вор протопал вниз по обитой ковром лестнице. Послышался шорох мягкой кожаной куртки — он свернул в кухню. Очевидно, теперь он рассуждал более трезво: многие хранят денежную заначку на кухне — в банке или в ящике стола. Многие, но только не она. Он рылся в ящиках, переставлял посуду на полках, и она с удивлением обнаружила, что различает все производимые им звуки: вот тренькнула кастрюля из нержавейки, приглушенно бухнула чугунная кастрюля, брякнули зацепившиеся друг за друга вилки, задребезжали ложки. Она слышала даже, как он чиркнул ногтями по пластмассовому поддону для столовых приборов или, может, ей это только показалось? Ну конечно показалось! А сейчас лязгнул зазубренный швейцарский нож, которым она обычно резала лук и помидоры, он и его вытащил. В его руках этот нож — смертельное оружие. Он что, собирается вернуться и зарезать ее?

Непохоже. Ведь он ее уже застрелил.

Теперь он шарил на полках со специями, потрошил пачки кофе, пакеты с макаронами. Бестолочь. Того и гляди нагрянет полиция, а он ползает на коленях, вынимает из-под духовки формы для выпечки, которыми она не пользовалась, наверное, сто лет. Парень безнадежен, но помочь ему она не в силах. Она хотела переменить позу, однако тело не слушалось. Таз, вывернутый к грудной клетке под прямым углом, видимо, смирился со своим новым положением. Более неприятным казалось то, что ее глаз был всего в доли миллиметра от набухающего кровью ковра — еще чуть-чуть, и стоящие торчком ворсинки вопьются в роговицу.

Она подумала, что не выдержит щекотку, и оказалась права. В то мгновение, когда ворсинки соприкоснулись с глазом, ее не стало.

Нагая, она тихонько пробралась к двери в гостиную и ухом прижалась к дверной щели. Вор уже был в ванной. Разумеется, он не искал там денег, он пошел в туалет. В нос ударила вонь, и она поняла, что от волнения его пронесло. От горькой догадки защемило в груди: значит, он не собирался ее убивать.

Странно, но теперь она чувствовала себя живее, чем когда-либо: зловоние, растекаясь по путаным закоулкам дыхательных путей, заставляло вибрировать сотни крошечных волосков. Из любопытства она зажала нос и тут же ощутила соприкосновение двух половинок носовой полости, задравшийся ноготь, пористую кожу. Затем потянулась к дверной ручке, но тут дверь распахнулась, как от сквозняка. В ту же минуту на улице остановилась какая-то большая машина, и она подумала, что наконец приехала полиция или скорая помощь. Если так, кого заберут первым?

Шторы в гостиной, придававшие всему, что творилось в доме, сокровенный смысл, по мановению ее руки раздвинулись. Гостиная наполнилась светом. Было одиннадцать часов утра, дождь прошел, и мир сиял в лучах солнца. Машина, вставшая возле дома почти под самым окном, оказалась бетономешалкой, такой большой, что видна была только ее малая часть, напоминавшая увеличенный до невероятных размеров фрагмент картины или крупный план на киноэкране. Огромная, выкрашенная в темно-красный цвет металлическая цистерна выглядела существом одушевленным. Она неторопливо вращалась, поблескивая дождевыми каплями на изъеденных ржавчиной боках.

Ничего прекраснее она в жизни не видела.

Между окном и машиной возник рабочий в красном комбинезоне. Спиной он едва не касался оконного стекла. Медленно, грациозно, как балетный танцовщик, он махал руками, указывая путь громадной красной бетономешалке, которая куда-то ехала по ее узенькой улочке. Впервые после выстрела она забеспокоилась. Нельзя, чтобы он ушел, не заметив ее, этот красный человек из бетономешалки! Она забарабанила по стеклу, или ей это только показалось. Во всяком случае, раздался стук, заставивший рабочего обернуться. Он покосился в окно, глядя сквозь ее наготу на мебель в гостиной, посмотрел сквозь ее ноги на пол — нет ли там какого домашнего животного. И ничего не увидел. Мертвое тело лежало под самым окном, живая сущность была для него невидима. Он повернулся спиной и снова стал по-балетному жестикулировать, осторожно ступая рядом с грузовиком, который медленно вращал цистерну. Да, заказчик наверняка получит свой цемент, но это будет не здесь.

Внезапно ее пронзили острая боль и невыносимая тоска. Она повернулась к своему телу и поняла, что мертва. Скользнуть в него обратно было слишком противно — все равно что надеть криво скроенное, драное, насквозь мокрое, липкое платье. Тем не менее она попробовала ткнуть в него палец, чтобы проверить, сможет ли перебороть холод.

В замке повернулся ключ — он уходил. Повинуясь порыву, она кинулась из комнаты. Беззвучно, как лучик фонарика, пронеслась по дому и нагнала чужака у задней двери.

С тех пор как она видела грабителя в последний раз, другими глазами, он изменился. Психованный громила, с перепугу выстреливший, когда она неожиданно выскочила ему навстречу, превратился в неуклюжего увальня с округлыми плечами, растерянного, словно гость, которого оставили присматривать за ревущим младенцем в грязном подгузнике. Когда он нажимал на спусковой крючок, пистолет казался продолжением его руки. Теперь уродливое оружие оттягивало карман куртки, побрякивая об украшения, — Господи, он даже сумки с собой не захватил! И судя по запаху, не спустил в туалете. И этот человек ее убил? Чем заслужил он это право — стать последним мужчиной, прикоснувшимся к ней?

Ковыряясь с хитрым замком, вор был чудовищно неловок. Она чувствовала, что ему хочется просто высадить дверь, но он боится, что у него ничего не выйдет, да еще соседи могут услышать. Мужчина бормотал проклятья, пытаясь провернуть ключ то осторожно, то грубо.

Опять поддавшись порыву, она бросилась к нему, накрыла ладонью его руку, слегка разжала грубые пальцы и нащупала ключ. Грабитель нервно повел плечами, дверь открылась.

— Да, да, — шептала она ему на ухо. — Подонок.

Он ничего не услышал, но все же обернулся — стоя к мужчине почти вплотную, она видела, как беспокойно забегали его глаза, озирая мебель.

— Давай, давай, — подгоняла она. — Выметайся.

Точно взяв себя в руки неимоверным усилием воли, он отвернулся и вышел на задний двор, причем так быстро, что ей пришлось бежать вдогонку. Острота чувств снова удивила ее: следуя за ним по пятам, она слышала не только его прерывистое дыхание и шорох одежды, но и стук его сердца — отчетливый в груди и глухой в висках. Она чувствовала запах мокрой от дождя травы под его ботинками, нераскрывшихся почек на кустах, редких одуванчиков, плюща, обвивавшего заднюю калитку, стирального порошка, которым пахло белье, трепавшееся на веревке.

От мысли, что ей уже никогда не придется надевать эти вещи, что они так и провисят здесь, пока кто-нибудь не получит разрешение убрать одежду в пластиковый пакет с инвентарным номером, хотелось плакать. Последний раз она взглянула на трикотажные бриджи с выцветшими клубничками, стираные-перестираные, которые так хорошо сидели — удобные, теплые, скрывающие лишний вес… которого теперь у нее не было.

Глянув на одежду грабителя и на небо, она сообразила, что сегодня на этом свете прохладно. Однако сама она не чувствовала ни холода, ни ветерка, раскачивавшего белье на веревке. Она ощущала запах ветра, но не сам ветер. Идя следом за убийцей по дорожке позади дома, она ступала по булыжнику, гравию, осколкам стекла, но босые ноги не замечали разницы между ними и домашним ковром. Грустно, но и одежда ей была теперь ни к чему.

На дороге вора ждал небольшой синий фургон. Парень открыл водительскую дверь, и женщина юркнула на пассажирское сиденье. Она думала, что вор сядет рядом, но вместо этого он распахнул задние дверцы и направился обратно в дом. Слава богу! Хоть притащит что-нибудь ценное: мысль о том, что ее убили за горстку колец и брошек, которые еще не всякий ломбард возьмет, была ей невыносима.

Она разглядывала внутренности фургона, чтобы узнать этого человека получше, и, к своему глубокому отвращению, обнаружила, что он слушает какие-то обшарпанные кассеты: «Heavy Metal Gold» или «The Big Ones — 1993». Но вот что показалось любопытным: хотя фургон продувался насквозь и через распахнутые дверцы в кабину врывалась вонь полных мусорных баков, она явственно различала запахи женского лосьона, тонального крема, дезодоранта и крови. Но то была не кровь смерти, а кровь способной к деторождению женщины.