Драконье Солнце - Варвара Мадоши

Варвара Мадоши

Драконье Солнце

Где мне нужда, там тропы,Где мне ночлег — там куща,Где усну — бузина-калинаИ темней и гуще.

А из какой деревниБуду я родом завтра,В сущности, и не важноНе страшно и не напряжно.

Они ни во что не верятИ никогда не плачут:Бог, открывающий двери,Ангел, приносящий удачу…

Начал никогда не бывает. Ничего нового не бывает. Все повторяется, повторялось и будет повторяться. О чем вы говорите, господа?… Меня и самой-то нет…

Новую песню слышать страшно. Миг после начала первого звука — и сердце падает в пустоту, потому что понятия не имеет, не угостят ли его сейчас отравой. Потом приноравливаешься, втягиваешься в ритм, но миг между тем, как музыкант прикасается к инструменту, и началом музыки, похож на смерть.

Ничего не меняется от того, что ты сам музыкант.

Остается только усмехнуться и шагнуть вперед — потому что иначе с тобой все кончено.

Когда открываешь книгу — всегда страшно. Гладишь руками обложку, понятия не имеешь, что за ней, вдыхаешь суховатый пыльный запах пергамента, и чувствуешь прикосновение неведомого, прекрасно осознавая, что неведомое может оказаться кошмаром. Начало чтения — прыжок с обрыва вниз головой, кто знает, может быть, на скалы.

Кто знает — может быть, в полет?…

Если это смерть, то такая разновидность смерти мне нравится.

Часть I

Варвара Мадоши, Ольга Эдо. Карта Коронованного Быка

Глава 1. Девушка на башне

И тут огромное, великолепное чувство охватило меня. Жить! Я был ранен, я знал, что они добьют меня. Так нет же! Жить!

1. Записки Астролога

Великое искусство состоит из трех «А». Астрология, алхимия и артистизм. Лишь первые два официально признаны гильдией магистров. Но незаменимо единственно третье, которое заключается, по преимуществу, в том, чтобы «сделать морду кирпичом и сбежать, когда первые два дают сбои». Это я дословно цитирую запись в дневнике отца. Отец мой был известен, пока один из нанимателей не приказал переломать ему ноги-руки и выбросить шарлатана за городские ворота.

Обычно я говорю сам себе, подсчитывая финансы после очередной халтурки, что с алхимией у меня дела обстоят неплохо, с астрологией — хорошо, ну а в искусстве в нужный момент с достоинством удалиться мне и вовсе нет равных. Однако последние события дали повод сие мнение пересмотреть.

Эх… будь я таким мастером изворотливости, каким тщусь себя представить, разве стоял бы я тут, на стене осажденного города?… И разве дышал бы мне в затылок бургомистр Фернан, вот уже пять дней ждущий чуда, которое я бессилен ему предоставить? Разве угрожала бы мне смерть как от разочарованных ноблей[1], так и от отборнейших войск бравого герцога Хендриксона, рыцаря Оливы?

Запел олифант[2]. Чистый, низкий и вибрирующий звук понесся над равниной, разрывая тонкую завесу серого тумана. Внизу наверное, разворачивали знамена охрипшие сотники, а десятники пытались выстроить людей в какое-то подобие ровных линий… попробуйте сделать это, когда столько народа не выспалось, с похмелья, да еще и туман препаскуднейший, и латы покрываются капельками влаги, а кожаные штаны отсыревают! В общем, не позавидуешь нападающим… Нам, конечно, тоже не позавидуешь. Особенно мне.

— Рыбка утку спросила: вернется ль вода, что вчера утекла?… Если да, то когда? И ответила утка: когда нас зажарят, разрешит все вопросы сковорода![3] — проговорил я вполголоса.

— Что вы сказали, господин Гаев? — это прозвучало почти подобострастно.

— Я хотел сказать, что обстановка очень тревожная, — произнес я, для пущей важности кутаясь в мой расшитый знаками Зодиака черный плащ. Форменная одежда — своеобразный способ отгородиться от мира и придать самым обыкновенным своим действиям некий оккультный смысл, если вы понимаете, о чем я. А чего мне сейчас не хватает — так это именно оккультного смысла.

Другой символ — позолоченная медаль на широкой цепи, выполненная в виде стилизованного солнечного лика, — висела у меня на груди, и изрядно холодила даже через сюрко[4]. Я весьма сожалел, что не мог оставить ее в своей комнате, прежде чем подниматься сюда, однако перед бургомистром и ноблями приходилось держать марку — я появлялся только со всеми регалиями.

Блямба называлась Драконье Солнце, однако рожа, нанесенная на нем чеканкой, на драконью никак не походила — человеческая, и весьма ехидно ухмыляющаяся при том.

— Обстановка очень тревожная, — повторил я, собираясь с мыслями. — Насколько я могу видеть, восход солнца сегодня пришелся несколько раньше, чем обычно в это время года. О, буквально на секунду, но тем не менее… и именно в середине шестого месяца… — (чушь это все собачья, великое светило никогда не нарушает расписание). — Учитывая, что луна вчера взошла еще до того, как солнце село, и принимая во внимание то, что Сатурн проходит сейчас так называемую «ось катастроф»…

— Тем не менее, вы должны что-то сделать!

Бургомистр Фернан — высокий грузный тип. Впрочем, я не стал бы обманываться его тучностью: говорят, в молодости он был простым приказчиком, и самолично помогал портовым грузчикам. При разгрузке, при разгрузке помогал, а не в борделях… хотя, в борделях, надо полагать, тоже. Руки у него здоровенные, в твердых мозолях, на тыльной стороне ладоней — жесткие черные волосы. Выходить против такого в рукопашной — удовольствие маленькое.

— Я и не отказываюсь, — я старался, чтобы голос мой звучал как можно мягче и убедительней. — Я стараюсь, но это совсем не просто. Звезды, увы, не благоприятствуют несчастному Адвенту. Но все же положение Марса в Козероге оставляет вам некоторую надежду. Если мне удастся воспользоваться ею и повлиять на события должным образом до летнего солнцестояния…

До летнего солнцестояния — неделя. За это время уж точно либо Адвент будет взят, либо бургомистр потеряет терпение, и устроит «колдуну» — то есть мне — показательную казнь при всем честном народе. Вот, видно, уже сейчас еле от этого удерживается. Рожа кра-асная… С такой комплекцией лично я опасался бы апоплексического удара.