Неаполитанская мафия. Рассказ щенка - Паскуале Ферро

Паскуале Ферро

НЕАПОЛИТАНСКАЯ МАФИЯ. РАССКАЗ ЩЕНКА

Посвящается всем матерям, оплакивающим своих сыновей, погибших в войнах каморры

Благодарю за любезное сотрудничество поэта Паскуале Галлуччо, и моего друга Сальваторе Волларо, и всех, кто подарил мне свои мысли, свои молитвы, свои настоящие переживания… Спасибо.

Околоплодные воды: вот мое первое воспоминание. Три поплавка в море без цвета, без запаха. Потом неопределенные ощущения рассеиваются, и какая-то странная сила выбрасывает тебя. Ты выскакиваешь, и луч света ослепляет тебя.

Когда я открыла глаза, то обнаружила себя в большой розовой корзине и увидела важного господина, женщину в драгоценностях и двух ребятишек; моя мама поедала плаценту и одновременно вылизывала меня и моих братьев. Первый звук, который я услышала, — голос женщины:

— Девочку назовем Жанной Д'Арк, рахитичный мальчик будет Ричардом Львиное Сердце, а другой — Дон Кихотом… Вам нравится?

Раздались неприятные голоса детей, недовольные и протестующие.

— Хватит! — крикнула синьора, — эти имена мы дадим щенкам.

Первые сорок дней жизни я провела в роскошном доме на виа Петрарка и всякого там натерпелась: издевательства двух маленьких монстров угнетали меня; моя мама продолжала вылизывать мои экскременты, и я приходила в ужас от одной только мысли о том, что я высасываю с ее молоком. Мои же собственные какашки?

Мне очень нравилось, когда вечером вся семья собиралась в гостиной и каждый по очереди читал отрывки из Уайльда, Пейрефитта, Андре Жида и других современных авторов, но потом я осознала, что они делали это во время светских вечеров, только чтобы показать, насколько они были высокообразованными. Тем временем я все отчетливее понимала и усваивала, что очень скоро настанет день, когда эти знания пригодятся мне в моей юной жизни.

Однажды утром, на сороковой день после моего появления, меня и моих братьев отнесли в зоомагазин и из розовой корзинки мы попали в клетку, полную обрывков газет. Состоятельное семейство в обмен на несколько банкнот оставило нас, не удостоив ни взгляда, ни последнего ласкового потрепывания.

В этом месте стоял нестерпимый запах, я ненавидела эту вонючую клетку, я ненавидела своих братьев, когда они перелезали через меня, чтобы украсть редкие фальшивые ласки назойливых покупателей. На свое счастье я была прелестным щенком-йоркширом, и мое пребывание в этом смрадном гараже для животных продлилось всего несколько дней.

Однажды утром перед магазином остановилась огромная машина, из которой вышел высокий полный мужчина, разодетый в модные дизайнерские тряпки, будто манекен в витрине, вместе с девочкой, маленькой копией отца. Раздался внушительный голос мужчины:

— Наташа… сегодня твой день рождения… какой подарок ты хочешь от папы? Папа тебе все купит!

Девочка без всякого воодушевления уставила свой взгляд на меня. Нет! Нет! Please, my God, help me.[1] Только не я. Самый красивый, самый благополучный щенок Неаполя, рожденный на виа Петрарка! И вот мне суждено провести жизнь в доме этой черни. Нет! Я не хотела, я спряталась за своими братишками, но Наташа, раскусив мои намерения, сказала:

— Тебе совершенно бесполезно прятаться… я хочу тебя!

Отец девочки засунул свою ручищу в клетку, поднял меня, осмотрел со всех сторон и выдал свое заключение:

— Но ведь это сука? Нет, Наташа, девочки воняют, выбери мальчика, они не такие грязные!

И тут зазвучал, сначала тихо, а потом резко, вой сирены, как во время Первой мировой войны. Это была Наташа, которая между всхлипываниями и криками настаивала на своем капризном решении:

— Нет! Я хочу этого щеночка.

Отец, не произнеся больше ни слова, заплатил, и они увезли меня в сверкающем джипе к себе домой. Я лежала без движения, испуганная; в моей голове пульсировал только один вопрос. Куда они меня привезут? В какой жалкий район Неаполя? В семье с виа Петрарка часто говорили о той, другой части города, где царили насилие, кровопролитие, убийства. Внедорожник петлял по лабиринту переулков между зданиями, выстоявшими после землетрясения,[2] уже стертого из памяти нового поколения. Пока мы кружили по улочкам на огромной машине, я заметила, что многие люди с крайне подозрительными рожами уважительно и боязливо приветствовали папу Наташи. Из этих разрушающихся, убогих, многоквартирных дворцов выделялись, будто пластиковые жемчужины, ряды лоджий самых современных конструкций, кованые балконы невероятных размеров с претензией на искусство, изразцы, расписанные вручную, кафедральные витражи и грубые настенные светильники, освещающие теплые ночи душного Неаполя, влажного города, уставшего от вечной битвы за существование.

На каждом углу балкончики с маленькими алтарями (Святого Пия, Святой Мадонны делль Арко), украшенными светильниками и шелковыми цветами, напоминали античные часовенки. Почему этот удивительный, неподражаемый неаполитанский народ позволил такое архитектурное насилие, словно бы забыв о своем богатейшем Каталонском, Анжуйском и Испанском наследии? Каким вы хотите, чтобы стал этот город? Стерильным? Бесплодным? Как женщина без матки или яичников? Как вы себе позволяете такое издевательство над прекрасной Партенопой?[3] Над этим Неаполем, родиной Сирены, объединяющим в себе два начала — мужское и женское. А если вдруг этот город возмутится, восстанет? Святой Януарий, покровитель Неаполя, призовет своих учеников и сторонников и одним лишь взмахом руки поднимет их на борьбу. Найдется ли у вас достаточно мужества, чтобы оказать сопротивление? Повинитесь за ваше бессмысленное существование, очистите свою совесть.

Погруженная в свои болезненные размышления, я не сразу поняла, что мы остановились перед внушительными воротами в стиле барокко, украшенными десятком камер, похожих на маленькие «плевочки». Под свинцовым небом открылись ворота, и мы двинулись вдоль аллеи из деревьев, окруженной фонтанами, ухоженными садами, статуями гномов, греко-римскими статуями и даже скульптурой Виктора Эммануила на коне.

В конце аллеи вырисовывалась вилла 18 века, гордая тем, что была безвкусно отреставрирована, изуродована, лишена магического блеска сеттеченто. Постмодернистский бассейн, в американском стиле, был самым вульгарным объектом — нагромождение стеклопластика, пластмассы и стали, источающее такой сильный запах хлорки, что он перекрывал ароматы гардений, роз и камфарного дерева. Какая нелепость!

Мы шли сквозь поредевший виноградник, заросший папоротником густо и желтыми цветками с жестким стеблем, которые как будто с гор спустились.

Чезаре Павезе

Я продолжала спрашивать себя, как такое возможно, что величественное историческое здание смогло выстоять нетронутым среди декадентских домов из туфа, покрытых плесенью и источающих отвратительные запахи. Крики, сутолока, пронзительные сигналы автомобилей не достигали виллы, все вокруг хранило молчание, останавливалось в безмолвии перед оградой, будто бы невидимая антизвуковая стена блокировала голоса коммивояжеров и мамаш на балконах, в беспокойстве зовущих своих детей.

Внедорожник остановился на площадке, окруженной висячими садами. Девочка аккуратно взяла меня на руки, позвонила в массивный звонок и внутри раздалась песня. Я не могла поверить своим мохнатым ушам — какой кошмар! Мелодия «Фуникули, Фуникула» в качестве музыкального сопровождения всей моей жизни? Огромная дверь распахнулась и полумужчина-полуженщина с выжженными перекисью волосами, в розовом комбинезончике и голубых тапочках приветствовала нас криком:

— Какой хорошенький щеночек, тебе его подарил папа? Как его зовут?

— Паккьяна,[4] — ответила с гордостью Наташа.

— Как? Что? — возмутилась я. — Паккьяна? Что за уродливое имя! Их зовут Вероника, Бабетта, Кэтти — всякие «французские», «американские» имена, — а меня Паккьяна?

Тут я увидела маленькую часовенку, набитую до отказа фотографиями умерших, я направилась к той лампе, что меняла цвет с красного на голубой, а затем на желтый, встала на колени и стала молиться всем святым. Я попросила смилостивиться надо мной, чтобы я не звалась Паккьяной, молилась и рассматривала фотографии детей, подростков, стариков, фотографию Папы, статуэтки святых, но голос Наташи лишь подтвердил горькую очевидность факта:

— Паккьяна! — закричала она, оставив без внимания мои мольбы.

Я выместила всю свою злость в лае, но моя боль не была услышана, и все, что случилось дальше, было еще хуже. С позолоченной лестницы из кованного железа и розового мрамора «Португалия» спустились три орущих мальчишки, окружили девочку и, цепляя ее за одежду, толкая, пытались выхватить меня. Да! Схватить меня, прекрасного щенка, экс Жанну Д'Арк, а в настоящее время Паккьяну.