Формула бессмертия - Анатолий Петрович Днепров

А. Днепров

ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ

А. Днепров (Анатолий Петрович Мицкевич) родился в 1919 году в городе Днепропетровске. В 1941 году он окончил физический факультет МГУ. С первых дней Отечественной войны служил в рядах Советской Армии. Демобилизовавшись, он поступил на работу в Академию наук СССР и защитил кандидатскую диссертацию по физике.

Научно-фантастические произведения А. Днепров стал публиковать с 1958 года. В журналах «Знание — сила» и «Молодая гвардия» появились его первые рассказы «Кораблекрушение», «Суэма» и «Крабы идут по острову». Затем рассказы и повести А. Днепрова включаются в традиционные сборники научно-фантастических произведений издательства «Молодая гвардия» — в сборники «Дорога в сто парсеков», «Альфа Эридана», «Золотой лотос» и др.

В 1960 году выходит первая книга А. Днепрова — сборник научно-фантастических повестей и рассказов «Уравнения Максвелла». В 1962 году в издательстве «Молодая гвардия» был подготовлен и вышел новый сборник рассказов А. Днепрова — «Миг, в котором я исчез».

«Формула бессмертия» включает в себя новые научно-фантастические произведения А. Днепрова: «Глиняный бог», «Лицом к стене», «Лунная соната», «Формула бессмертия».

Творчество А. Днепрова посвящено проблемам современной науки: пути развития современной науки, воздействие научных открытий на жизнь людей, общества и в связи с этим — этические, моральные проблемы — все это глубоко волнует писателя, является основным содержанием его произведений.

Творчество А. Днепрова снискало широкую признательность как советских, так и зарубежных читателей. Его повести и рассказы издавались в Румынии, Польше, Чехословакии, Англии и в других странах.

ГЛИНЯНЫЙ БОГ

1. Пустыня

Здесь я впервые увидел мираж.

Линия горизонта трепетала и извивалась в потоках раскаленного воздуха. Иногда от песчаного моря вдруг отрывался огромный ком светло-желтой земли и повисал на некоторое время в небе. Затем фантастический небесный остров опускался, расплывался и снова сливался с пустыней.

С каждым часом жара становилась сильнее, и все более причудливо выглядели бескрайние пески. Сквозь колышущийся горячий воздух, как сквозь кривое стекло, мир выглядел уродливым. В песчаный океан глубоко врезались клочья голубого неба, высоко вверх всплывали песчаные дюны. Иногда я терял из виду едва заметные контуры дороги и с опаской поглядывал на шофера.

Высокий молчаливый араб напряженно всматривался воспаленными глазами в раскаленную даль. Густые черные волосы его покрыла серая пыль, пыль была на смуглом лице, на бровях, на потрескавшихся от жары губах. Он, казалось, отрешился от всего земного и слился воедино с автомобилем. Это придавало мне уверенность, что мы едем по правильному пути, что мы не потерялись в безумном хороводе желтых и голубых пятен, которые обступили нас со всех сторон.

Я посмотрел на пересохшие губы шофера, и мне захотелось пить. Я вдруг почувствовал, что мои губы тоже пересохли, язык стал жестким и неповоротливым, на зубах трещал песок. Из кузова машины я перетащил на переднее сиденье свой дорожный саквояж, достал термос. Я выпил залпом две кружки холодной воды, которая здесь, в пустыне, имела необычайный вкус. Затем я налил еще кружку и протянул ее шоферу.

— Пей…

Он не отвел глаз от дороги, а только еще более плотно сжал губы.

— Пей, — повторил я, думая, что он не слышит.

Тогда шофер повернул ко мне лицо и холодно взглянул на меня.

— Пей, — я протянул ему воду.

Он изо всех сил нажал на педаль. Машина резко рванулась, и от толчка вода выплеснулась мне на колено. В недоумении я несколько секунд продолжал держать пустую кружку. Больше я не рискнул предложить шоферу воды.

Прошло мучительно много времени. Дорожная колея совсем исчезла. Шофер ловко объезжал высокие дюны, чутьем находя твердый грунт, то и дело переключая передачу на переднюю ось, чтобы машина не увязла в глубоком песке. Очевидно, этот путь ему приходилось преодолевать много раз.

Было почти четыре часа дня, и до места назначения оставалось ехать не более часа.

Когда в Париже в маленьком особняке на улице Шантийон мне рассказывали про эту дорогу, я решил, что меня просто пугают, не желая взять на работу. Высокий тощий американец Вильям Бар говорил мне тогда:

— Не воображайте, что вам предлагают рай земной. Худшего ада не придумаешь. Вам придется жить и работать в настоящем пекле, вдали от всего того, что мы привыкли называть человеческой жизнью. Я не знаю точно, где это находится, но мне известно, что где-нибудь на краю света, в самой пустынной пустыне, которую только можно себе вообразить.

— Может быть, вы мне все же скажете хотя бы приблизительно?

— Приблизительно? Пожалуйста. Где-то в Сахаре. Впрочем, в Агадире вас встретят и повезут куда нужно. Больше я ничего не знаю. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет. Ваша воля.

Я вспомнил объявление, которое я накануне прочитал на улице Дюбак:

«Молодой, не боящийся трудностей химик-лаборант требуется для работы вне Франции. Выдающиеся возможности в будущем после завершения исследований. Возможны денежные и другие награды. Уникальная специализация. Рекомендация не обязательна. Желательно знание немецкого языка. Обращаться: улица Шантийон, 13».

Я согласился, и за этим последовал аванс в размере двух тысяч франков, затем короткое прощание с матерью, документы, которые мне почему-то выдали в американском консульстве, дальше марсельский порт, Гибралтар, шторм в Атлантике, Агадир, и вот я здесь, в этом бескрайнем песчаном море.

Солнце горело оранжево-красным светом, когда вдруг из-за неровной линии горизонта появилось что-то, что не было миражем.

Автомобиль наезжал на свою быстро вытягивающуюся тень. Проваливаясь в глубоком песке, он приближался к ярко-красной полосе, которая постепенно вырастала над землей, превращаясь в бесконечную отраду. Она убегала на север и на юг, и ее границы терялись за песчаными холмами. Казалось, вся пустыня была перегорожена глиняной стеной пополам, а в центре стены виднелся темный квадрат, который, по мере того как мы приближались, принимал очертания огромных ворот. Ограда была очень высока, по ее гребню в четыре ряда была протянута колючая проволока. Через равные интервалы над проволокой возвышались высокие шесты с электрическими лампами. Лампы блестели кроваво-красными каплями в лучах заходящего солнца. У ворот, оправа и слева, можно было различить два окошка. Мы подъехали к стене вплотную, и я вспомнил слова Вильяма Бара: «На краю света божьего…» Может быть, это и есть край, света?

— Это здесь, — хрипло произнес шофер, медленно выползая из кабины. Несколько секунд он стоял скрючившись, потирая колени затекших ног.

Я достал из автомобиля свои немногочисленные пожитки