Ленинград-43 - Влад Савин

Голос Азарова в наушниках — дайте по ориентиру два, смещение два по дороге на юг, жирная цель. Пару залпов! «Клумба», слышишь? Давай! «Тюльпанам» легче, они скрыты за обратным скатом высоты. Четыре мины по полтора центнера ушли куда-то за лес. После я узнал, что «жирной целью» было несколько машин и автобусов, по виду штабных — и какие-то фрицы, важного вида, которые пытались навести порядок. И мины рванули ромбом, внутри которого попал весь этот балаган. Командир дивизии «Викинг» генерал-лейтенант СС Гилле был тяжело ранен, также было убито и ранено еще несколько важных чинов из штаба. Мы не знали этого — но видели, что немецкий авангард, далеко оторвавшаяся голова колонны, ведет бой с нами сам по себе, а поле за ним до самого леса почти очистилось. Но и тех, что нас атаковали, нам бы хватило — полный батальон «королей», головной батальон «пантер», и не меньше двух батальонов мотопехоты на бронетранспортерах. Если бы не наш внезапный огневой удар, прямой наводкой, выбивший почти половину тяжелых танков! И потеря немцами управления — позже выяснилось, что немецкая артиллерия бездействовала в самые опасные для нас минуты боя, потому что не могла получить целеуказание, из-за радиопомех.

Немцы труса не праздновали — а впрочем, что им еще оставалось, кроме как победить или умереть, отступать под нашими калибрами через простреливаемое поле было еще страшнее. И «короли» надвигались на наши позиции, задрав стволы, уже не обращая внимание на уцелевших «барбосов» — правильно оценив, что мы гораздо опаснее. А за ними лезла немецкая пехота, обгоняя «пантеры», которые не спешили показываться из-за дыма горящих танков, постреливали издали. Я подбил еще одного «короля», потратив целых две катушки — потому что, остановившись после первого попадания, немец продолжал ворочать башней и стрелять. И еще одного остановили противотанкисты, влепив пятьдесят семь в подставленный борт. Последнего подожгли всего в четырехстах метрах. Когда нас осталось всего восемь самоходов, и мой танк, и пять «барбосов», и два 57-миллиметровых. Но вот же знак «святого воинства», даже из четырех сгоревших машин сумели спастись по одному, двое, трое из экипажей! Еще четыре были разбиты, но не горели, и в экипажах также оставались живые, наконец две самоходки, как заверил Иван Тимофеич, подлежали ремонту.

   На фланге далеком, сметая заслоны,   Покатят стальною, лавиной вперед!   Те самые свежие три батальона,   Мы им обеспечим, маневр и обход!

Обещана помощь подошла к нам уже в темноте. А тогда прилетели наконец штурмовики, и немцам резко поплохело. По нашему указанию, они прошлись над дорогой, а затем и над лесом, стреляя эрэсами и рассыпая дождем кумулятивные бомбы — после чего там вдали что-то горело и взрывалось, видно было даже отсюда. После была еще нудная — иного слова нет! — перестрелка с несколькими «пантерами», прячущимися за горелым и дымящим железом, результатом было мое беспокойство за остаток боекомплекта — когда назавтра стали осматривать поле боя, то среди сгоревших и подбитых нашли один совершенно исправный танк с открытыми люками, экипаж ночью убежал к своим, решив не испытывать судьбу. И немецкая пехота, оставшись без поддержки брони, как-то сразу растеряла весь напор и перебежками, а то и ползком, оттянулась до дороги, а дальше по кювету и в лес, а кто-то и встал с поднятыми руками, но таких было очень немного, эсэсовцы в плен предпочитали не сдаваться до самого последнего дня. Меня еще удивило, что у всех пехотинцев-эсэсовцев были автоматы, не «шмайсеры», а похожие на наши АК — и двойной комплект пулеметов, и фаустпатроны почти у половины убитых. Фрицам не хватило совсем немного, чтобы завязать ближний бой, при своем численном превосходстве и лучшем вооружении — в нашей роте автоматчиков, от которой после боя осталась в строю едва половина, у бойцов были ППС.

   Лишь дерзким сопутствует тетка Удача!   Я знаю, капризная баба она,   Но тем, на заклание кто предназначен,   Сейчас во весь рот, улыбнулась Судьба!

А после подошла свежая мехбригада. И артиллеристы, дивизион 152-миллиметровых. И кажется, я еще слышал канонаду на востоке — после я узнал, что «Викинг» была одной из трех дивизий корпуса СС, наступающей на его левом фланге. Но наступления не вышло — наутро, после артиллерийской перестрелки, и еще одного налета штурмовиков, немцы откатились на юг.

Ну и помню еще интервью с американцем, которого я перед боем оставил со связистами, приказав не покидать безопасного места. Каким лешим он оказался в расчете 57-миллиметрового противотанкового, да еще того самого, которое подбило «короля»? Помогал орудие ворочать, и снаряды подавал. Отругал я его конечно, и написал представление — медаль «за отвагу» этот Хемингуэй точно заслужил! Попросил, если случай представится, передать привет их герою Ренкину, и сказать, что шесть «королей» никто из нас подбить не смог, но по два на каждый из восемнадцати экипажей точно выходит. А Хемингуэй очень удивился, узнав что я не кадровый военный, как он думал, а бывший учитель, призванный из запаса.

— Теперь вы, конечно, дослужитесь до генерала, мистер Цветаев? Вас ведь наверняка повысят, за этот бой?

— До Победы еще дожить надо — отвечаю — и не зарекаться сейчас, примета есть такая, чтобы не сглазить. Но пока, не собираюсь. Война кончится — и я назад, в свой Тамбов, учителем.

— О, мистер Цветаев, я представляю, чему и как вы будете учить своих учеников!

Берлин. Кабинет рейхсфюрера. Через две недели (1 февраля 1944)

В Рейхе можно было найти и беспартийного фельдмаршала, в отличие от СССР. Поскольку «вооруженный отряд Партии» в лице СС создавался в дополнение, а не вместо германской армии, имеющей славную боевую историю, традиции и знамена (с выигранными войнами было не очень, в отличие от отдельных сражений, но это частности).

Но, пока Германия побеждала, беспартийные генералы охотно кричали «зиг хайль», ну а фюрер соглашался с приостановкой партийности в процессе воинской службы. Правда, с недавних пор (после Сталинграда), принадлежность к НСДАП в вермахте стала поощряться, и еще появилось такое неприятное явление, как кригс-комиссары, с полномочиями не только власти, равной командирской, но даже с правом арестовать, а в исключительном случае и расстрелять на месте любого чина, действие которого сочтут «изменническим». Что вызвало в военной среде ворчание, что «армия превращается в подобие СС», с лавочниками и мясниками вместо потомственных офицеров в двадцатом поколении, куда катится мир? Скоро нас заставят, по примеру СС, обращаться к друг другу на «ты», или «камрад» вместо «герр»[24], и в монахов превратят, запретив жениться[25]. Отношения между вермахтом и СС даже в лучшие времена были далеки от идеала, и не было большего наказания для эсэсовца, чем быть временно прикомандированным к армейцам — впрочем, обратное также было верным, исключения были крайне редки.

Генерал-лейтенант еще старой германской армии Пауль Хауссер был как раз таким исключением, по убеждениям присоединяясь к нацистам еще до прихода их к власти. Ветеран еще той, прошлой войны, получив за нее девять боевых наград, он командовал фронтовыми Ваффен СС, начиная с польского похода. 1 я танковая дивизия «Лейбштандарт», 2-я «Рейх», 3-я «Тотенкопф» составляли танковый корпус СС, разбитый русскими во время зимнего наступления. Выведенный в тыл после потерь, корпус восстанавливал боеспособность до Варшавы, где вместо подавления восстания был втянут в очень тяжелые бои на Висле, причем особенно пострадала дивизия «Тотенкопф» — в вермахте шутили, что «Мертвая голова» оправдала название, поскольку живых голов в ней не осталось. Снова переформирование, пополнение — так и не успевшую восстановиться «Тотенкопф» заменили на свежую 5 ю дивизию «Викинг», и корпус бросили в бой. О результате которого камрад Хауссер и должен был доложить сейчас, без всякого торжества.

— Фюрер взбешен, Пауль. Впрочем, сейчас это его обычное состояние. Однако же, он был убежден, что твой корпус, это как Старая Гвардия Наполеона — когда ее посылают в бой, то после не спрашивают, победа или поражение, результат ясен. Даже Прохорово и Варшава не поколебали его уверенность, ведь по докладам, официально подтвержденным, в обоих случаях вы вели бой с танковой армией русских, и отступили в полном боевом порядке, нанеся врагу тяжелейшие потери. Но то, что вы позволили себе сейчас, это переходит все границы!

— Генрих, в этот раз наш доклад наиболее близок к истине. Поскольку мы не были разбиты и дисциплинированно отошли, ситуация была далеко не критичной. Даже нельзя сказать, что мы потерпели поражение, скорее «непобеда». Я честный солдат, далекий от интриг — но хотелось бы знать, кто меня обвиняет в этот раз. Я этого не забуду.