Записки палача, или Политические и исторические тайны Франции, книга 2 - Анри Сансон

11 жерминаля. Сегодня утром Дантон, Камилл Демулен, Лакруа и Филиппо были арестованы на своих квартирах и отвезены в замок Люксембург.

Вчера и сегодня было казнено семеро осужденных.

12 жерминаля. Настоящий президент якобинского клуба и член Конвента Лежандр не был арестован вместе с Дантоном, как об этом пронесся слух вчера. Ришару уже отданы приказания на счет новых заключенных. Он перевел в другое место Бейссе, занимавшего комнату Гебера, освободившуюся 4 числа: кроме того, у него наготове еще 6 пустых камер в Консьержери. По всему видно, что они будут переведены сюда сегодня вечером или утром завтрашнего дня и немедленно после этого начнется и сам процесс. Когда обвиняются подобные лица, у нас дела не затягиваются.

Сегодня нам пришлось казнить бывшего священника Еложа Шнейдера, занимавшего в последнее время должность публичного обвинителя в Страсбургском революционном трибунале, который при таком обвинителе обратился в настоящий вертеп разбойников. Шнейдер страшно злоупотреблял вверенной ему властью, удовлетворяя свои порочные наклонности.

Прибыв на место, он обратился ко мне и проговорил: «Милостивый государь, милостивый государь» сам не сознавая, о чем хочет сказать мне. До него были казнены: приказчик Луи Симон Колливе, обвиненный в сочувствии королю во время событий 20 июня и 10 августа; бывший дворянин Шарль-Броше де Сен-При, за участие в заговоре против свободы народа; бывший дворянин и отставной президент контрольной палаты Шарль-Виктор-Франсуа де-Саллабери, за сношения с вандейскими бунтовщиками и за намерение сдать им город Юлуа, в котором он занимал муниципальную должность.

13 жерминаля. Дантон и его сообщники сегодня ночью были переведены в Консьержери, а завтра начнется их процесс в отделении трибунала, заседающем в зале свободы. Вместе с ними будут судить депутатов, обвиненных в лихоимстве. Всего будет пятнадцать подсудимых.

14 жерминаля. Сегодня казнены: продавец скота Жан Маске, за участие в заговоре с целью распространить голод в Париже, продавая по высокой цене скот, назначенный на убой и задерживая прибытие транспорта со съестными припасами; бывший дворянин Этьен-Жак-Арман-де-Ружмон за поступки, противные духу революции.

Глава III

Процесс Дантона, Камилла Демулена, Геро-де-Сешеля, Филиппо, Базира, Шабо и др

Процесс Дантона, Камила Демулена, Геро-де-Семеля, Филиппо, Базира Шабо и др.

Мемуары Шарля-Генриха Сансона не дают мне почти никаких данных относительно процесса дантонистов. Между тем этот процесс имел огромное значение для моего деда. По нескольким фразам его дневника нам уже стало ясно, что в недрах Конвента начиналась страшная борьба, от которой неминуемо должны были зависеть увеличение или уменьшение деятельности гильотины. В самом деле деда моего сильно должна была интересовать судьба тех, которые хотели сделать из исполнителя не истребителя побежденных, как это было до сих пор, а только законного мстителя за общество. Из рассказов отца моего мне хорошо известно, что Шарль-Генрих присутствовал на каждом заседании трибунала, и ежедневно вечером за семейным столом сообщал семейству подробности процесса с необыкновенным воодушевлением. Быть может, что то особенное усердие, с которым он следил за делом, и было причиной пробела в его журнале. Как бы там ни было, но важность обстоятельства, как мне кажется, возлагает на меня обязанность рассказать об этом событии, по крайней мере, настолько подробно, насколько рассказаны дедом даже второстепенные обстоятельства. Надо согласиться, что как ни резко обвиняли Дантона за его политическую деятельность, как ни мало высказалось симпатий к личности знаменитого трибуна, все-таки его процесс остается одним из важнейших процессов революционного периода. До сих пор революция губила только тех, кто давал хотя бы какое-нибудь право считать себя в числе врагов ее, но с этого времени она уже поднимает руку сама на себя и начинает губить собственных сподвижников. Общество людей даровитых, энергичных с сильной волей, образовавшееся с целью ниспровергнуть старое, в настоящее время вследствие самой победы своей начало разлагаться. Самые твердые опоры нового здания, воздвигнутые на развалинах старого порядка вещей, теперь, в свою очередь, начали падать, и само здание начинает колебаться на своем основании, так что недалеко уже то время, когда достаточно будет малейшего толчка, чтобы обрушить его. Поэтому я считаю необходимым передать главные подробности процесса и затем снова обращусь к запискам Шарля Генриха Сансона, из которых узнаем последние минуты знаменитых подсудимых.

Я уже сказал выше, что Дантон, Камилл Демулен, Филиппо и Лакруа были арестованы в ночь с 10 на 11 жерминаля. Мера эта возбудила оживленные прения в комитетах. Некоторые историки утверждают, что Робеспьер вовсе не желал подобной меры и только после горячих споров уступил настоятельным требованиям своих товарищей, доказывавших, что мера эта необходима для безопасности республики.

Если это и действительно было так, то все это не что иное, как очень ловкий маневр Робеспьера. Очень вероятно, что настоящие террористы Амор, Вуллан, Вадье, Бильо и другие взяли на себя инициативу при аресте Дантона; но как бы то ни было, подчинялся ли Робеспьер чувству личного честолюбия, действовал ли он только как беспристрастный защитник известной политической системы, во всяком случае ненависть и озлобление к Дантону были так кстати при том положении, в котором находился Робеспьер, что трудно допустить, чтобы возражения его были совершенно непритворны. Впрочем, он сам взял на себя труд показать, насколько в самом деле он принимает близко к сердцу участь осужденных. Когда на заседании 11 числа Лежандр во имя правосудия потребовал для своих друзей права подвергнуть суду своих товарищей, кто первым воспротивился этому? Робеспьер и его речь, отрывки из которой я приведу ниже, была первым резким обвинением и по духу своему совершенно справедливо может назваться предшественницею неумолимого обвинительного акта Сен-Жюста.

Дантон держал себя все время с достоинством, и благодаря тогдашнему его поведению, быть может, современное потомство сотрет кровавые пятна, которые легли на имя Дантона после сентябрьских убийств. Действительно, в это время Дантон был истинным защитником начал великодушия и умеренности. Если в этой сильной личности мы замечаем громадные недостатки, то они искупаются и великими достоинствами. У Дантона достало духу хладнокровно смотреть, как реками лилась кровь разгар борьбы, но ряд юридических убийств последнего времени возбудил в нем отвращение, близкое к негодованию. При всем том он не был даже настолько зол, чтобы от души ненавидеть своих врагов. Что касается Камилла Демулена, то недаром же общественное мнение с таким воодушевлением встретило те превосходные страницы, в которых Демулен развивал чувства истинного патриотизма и возмущался современным ходом дел. После этого нет ничего странного, что комитетам так захотелось стереть с лица земли этих двух людей, желавших положить конец кровавому царству ужаса, которое революционеры-фанатики сделали нормальным порядком дел во Франции. Стремления Робеспьера, как мне кажется, были еще дальновиднее, жестокость была только прямым следствием их и была необходимой принадлежностью его политики. Робеспьер настолько умен, что сам хорошо понимал, какой огромной популярностью будет пользоваться тот, кто избавит страну от царства ужаса, этой страшной химеры, равно давившей всех, как правых, так и виноватых. Роль избавителя Робеспьер приберегал для себя и только выжидал удобного времени; Дантон вздумал предупредить Робеспьера, и это вменилось ему в преступление.