Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3 - Антоп Чехов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
{02032}
- Мы имеем только факты! Объяснений - увы! - нет... Вы имеете факты, а я две пятирублевки. Мои дороже... Спасибо магнетизму и за это, а объяснений мне не нужно... Бедный магнетизер! И зачем ты со мной, с аспидом, связался? Р. S. Ну, не проклятие ли? Не свинство ли? Сейчас только узнал, что пятирублевки вкладывал в мой кулак не магнетизер, а Петр Федорыч, мой начальник... - Это, - говорит, - я тебе для того сделал, чтобы узнать твою честность... Ах, чёрт возьми! - Стыдно, брат... Нехорошо... Не ожидал... - Но ведь у меня дети, ваше превосходительство... Жена... Мать... При нонешней дороговизне... - Нехорошо... А еще тоже газету свою издавать хочешь... Плачешь, когда на обедах речи читаешь... Стыдно... Думал, что ты честный человек, а выходит, что ты... хапен зи гевезен... Пришлось возвратить ему две пятирублевки. Что ж делать? Реноме дороже денег. - На тебя я не сержусь! - говорит начальник. - Чёрт с тобой, натура уж у тебя такая... Но она! Она! У-ди-вительно! Она! кротость, невинность, бланманже и прочее! А? Ведь и она польстилась на деньги! Тоже уснула! Под словом она мой начальник подразумевает свою супругу, Матрену Николаевну...
{02033}
УШЛА
Пообедали. В стороне желудков чувствовалось маленькое блаженство, рты позевывали, глаза начали суживаться от сладкой дремоты. Муж закурил сигару, потянулся и развалился на кушетке. Жена села у изголовья и замурлыкала... Оба были счастливы. - Расскажи что-нибудь... - зевнул муж. - Что же тебе рассказать? Мм... Ах, да! Ты слышал? Софи Окуркова вышла замуж за этого... как его... за фон Трамба! Вот скандал! - В чем же тут скандал? - Да ведь Трамб подлец! Это такой негодяй... такой бессовестный человек! Без всяких принципов! Урод нравственный! Был у графа управляющим - нажился, теперь служит на железной дороге и ворует... Сестру ограбил... Негодяй и вор, одним словом. И за этакого человека выходить замуж?! Жить с ним?! Удивляюсь! Такая нравственная девушка и... на тебе! Ни за что бы не вышла за такого субъекта! Будь он хоть миллионер! Будь красив, как не знаю что, я плюнула бы на него! И представить себе не могу мужа-подлеца! Жена вскочила и, раскрасневшаяся, негодующая, прошлась по комнате. Глазки загорелись гневом. Искренность ее была очевидна... - Этот Трамб такая тварь! И тысячу раз глупы и пошлы те женщины, которые выходят за таких господ! - Тэк-с... Ты, разумеется, не вышла бы... Н-да... Ну, а если бы ты сейчас узнала, что я тоже... негодяй? Что бы ты сделала? - Я? Бросила бы тебя! Не осталась бы с тобой ни на одну секунду! Я могу любить только честного человека! Узнай я, что ты натворил хоть сотую долю того, что сделал Трамб, я... мигом! Adieu тогда! - Тэк... Гм... Какая ты у меня... А я и не знал... Хе-хе-хе... Врет бабенка и не краснеет!
{02034}
- Я никогда не лгу! Попробуй-ка сделать подлость, тогда и увидишь! - К чему мне пробовать? Сама знаешь... Я еще почище твоего фон Трамба буду... Трамб - комашка сравнительно. Ты делаешь большие глаза? Это странно... (Пауза.) Сколько я получаю жалованья? - Три тысячи в год. - А сколько стоит колье, которое я купил тебе неделю тому назад? Две тысячи... Не так ли? Да вчерашнее платье пятьсот... Дача две тысячи... Хе-хе-хе. Вчера твой papa выклянчил у меня тысячу... - Но, Пьер, побочные доходы ведь... - Лошади... Домашний доктор... Счеты от модисток. Третьего дня ты проиграла в стуколку сто рублей... Муж приподнялся, подпер голову кулаками и прочел целый обвинительный акт. Подойдя к письменному столу, он показал жене несколько вещественных доказательств... - Теперь ты видишь, матушка, что твой фон Трамб - ерунда, карманный воришка сравнительно со мной... Adieu! Иди и впредь не осуждай! Я кончил. Быть может, читатель еще спросит: - И она ушла от мужа? Да, ушла... в другую комнату.
{02035}
В ЦИРУЛЬНЕ Утро. Еще нет и семи часов, а цирульня Макара Кузьмича Блесткина уже отперта. Хозяин, малый лет двадцати трех, неумытый, засаленный, но франтовато одетый, занят уборкой. Убирать, в сущности, нечего, но он вспотел, работая. Там тряпочкой вытрет, там пальцем сколупнет, там клопа найдет и смахнет его со стены. Цирульня маленькая, узенькая, поганенькая. Бревенчатые стены оклеены обоями, напоминающими полинялую ямщицкую рубаху. Между двумя тусклыми, слезоточивыми окнами - тонкая, скрипучая, тщедушная дверца, над нею позеленевший от сырости колокольчик, который вздрагивает и болезненно звенит сам, без всякой причины. А поглядите вы в зеркало, которое висит на одной из стен, и вашу физиономию перекосит во все стороны самым безжалостным образом! Перед этим зеркалом стригут и бреют. На столике, таком же неумытом и засаленном, как сам Макар Кузьмич, всё есть: гребенки, ножницы, бритвы, фиксатуара на копейку, пудры на копейку, сильно разведенного одеколону на копейку. Да и вся цирульня не стоит больше пятиалтынного. Над дверью раздается взвизгиванье больного колокольчика, и в цирульню входит пожилой мужчина в дубленом полушубке и валенках. Его голова и шея окутаны женской шалью. Это Эраст Иваныч Ягодов, крестный отец Макара Кузьмича. Когда-то он служил в консистории в сторожах, теперь же живет около Красного пруда и занимается слесарством. - Макарушка, здравствуй, свет! - говорит он Макару Кузьмичу, увлекшемуся уборкой. Целуются. Ягодов стаскивает с головы шаль, крестится и садится.
{02036}
- Даль-то какая! - говорит он, кряхтя. - Шутка ли? От Красного пруда до Калужских ворот. - Как поживаете-с? - Плохо, брат. Горячка была. - Что вы? Горячка! - Горячка. Месяц лежал, думал, что помру. Соборовался. Теперь волос лезет. Доктор постричься приказал. Волос, говорит, новый пойдет, крепкий. Вот я и думаю в уме: пойду-ка к Макару. Чем к кому другому, так лучше уж к родному. И сделает лучше, и денег не возьмет. Далеконько немножко, оно правда, да ведь это что ж? Та же прогулка. - Я с удовольствием. Пожалуйте-с! Макар Кузьмич, шаркнув ногой, указывает на стул. Ягодов садится и глядит на себя в зеркало, и видимо доволен зрелищем: в зеркале получается кривая рожа с калмыцкими губами, тупым, широким носом и с глазами на лбу. Макар Кузьмич покрывает плечи своего клиента белой простыней с желтыми пятнами и начинает визжать ножницами. - Я вас начисто, догола! - говорит он. - Натурально. На татарина чтоб похож был, на бомбу. Волос гуще пойдет. - Тетенька как поживают-с? - Ничего, живет себе. Намедни к майорше принимать ходила. Рубль дали. - Так-с. Рубль. Придержите ухо-с! - Держу... Не обрежь, смотри. Ой, больно! Ты меня за волосья дергаешь. - Это ничего-с. Без этого в нашем деле невозможно. А как поживают Анна Эрастовна? - Дочка? Ничего, прыгает. На прошлой неделе, в среду, за Шейкина просватали. Отчего не приходил? Ножницы перестают визжать. Макар Кузьмич опускает руки и спрашивает испуганно: - Кого просватали? - Анну. - Это как же-с? За кого? - За Шейкина, Прокофия Петрова. В Златоустенском переулке его тетка в экономках. Хорошая женщина. Натурально, все мы рады, слава богу. Через неделю свадьба. Приходи, погуляем. - Да как же это так, Эраст Иваныч? - говорит
{02037}
Макар Кузьмич, бледный, удивленный, и пожимает плечами. - Как же это возможно? Это... это никак невозможно! Ведь Анна Эрастовна... ведь я... ведь я чувства к ней питал, я намерение имел. Как же так? - Да так. Взяли и просватали. Человек хороший. На лице у Макара Кузьмича выступает холодный пот. Он кладет на стол ножницы и начинает тереть себе кулаком нос. - Я намерение имел... - говорит он. - Это невозможно, Эраст Иваныч! Я... я влюблен и предложение сердца делал... И тетенька обещали. Я всегда уважал вас, всё равно как родителя... стригу вас всегда задаром... Всегда вы от меня одолжение имели и, когда мой папаша скончался, вы взяли диван и десять рублей денег и назад мне не вернули. Помните? - Как не помнить! Помню. Только какой же ты жених, Макар? Нешто ты жених? Ни денег, ни звания, ремесло пустяшное... - А Шейкин богатый? - Шейкин в артельщиках. У него в залоге лежит полторы тысячи. Так-то, брат... Толкуй не толкуй, а дело уж сделано. Назад не воротишь, Макарушка. Другую себе ищи невесту... Свет не клином сошелся. Ну, стриги! Что же стоишь? Макар Кузьмич молчит и стоит недвижим, потом достает из кармана платочек и начинает плакать. - Ну, чего! - утешает его Эраст Иваныч. - Брось! Эка, ревет, словно баба! Ты оканчивай мою голову, да тогда и плачь. Бери ножницы! Макар Кузьмич берет ножницы, минуту глядит на них бессмысленно и роняет на стол. Руки у него трясутся. - Не могу! - говорит он. - Не могу сейчас, силы моей нет! Несчастный я человек! И она несчастная! Любили мы друг друга, обещались, и разлучили нас люди недобрые без всякой жалости. Уходите, Эраст Иваныч! Не могу я вас видеть. - Так я завтра приду, Макарушка. Завтра дострижешь. - Ладно. - Поуспокойся, а я к тебе завтра, пораньше утром. У Эраста Иваныча половина головы выстрижена догола, и он похож на каторжника. Неловко оставаться с