Мудрость веков - Людмила Шапошникова

Философско-художественные исследования П.А.Флоренского в области иконописного искусства представляют с этой точки зрения огромный интерес.

«Так в художественном творчестве, — пишет он, — душа восторгается из дольнего мира и всходит в мир горний. Там, без образов, она питается созерцанием сущности горнего мира, осязает вечные ноумены вещей и, напитавшись, обремененная ведением, нисходит вновь в мир дольний. И тут, при этом пути вниз, на границе вхождения в дольнее, ее духовное стяжание облекается в символические образы — те самые, которые, будучи закреплены, дают художественное произведение. Ибо художество есть оплотневшее сновидение»[646].

Флоренский нашел точные слова, смыслом своим проникающие в суть источника истинного искусства.

Также знаменательны его мысли о механизме энергетического взаимодействия между художником и Высшим миром, «…есть два рода образов: переход через границу миров, соответствующий восхождению, или вхождение в горнее, и переход нисхождения долу. Образы же первого — это отброшенные одежды дневной суеты, накипь души, которой нет места в ином мире, вообще — духовно неустроенные элементы нашего существа; тогда как образы нисхождения — это выкристаллизовавшийся на границе миров опыт мистической жизни. Заблуждается и вводит в заблуждение, когда под видом художества художник дает нам все то, что возникает в нем при подымающем его вдохновении, — раз только это образы восхождения: нам нужны предутренние сны его, приносящие прохладу вечной лазури, а то, другое есть психологизм и сырье, как бы ни были искусно и вкусно разработаны»[647].

Флоренский здесь подметил очень интересный энергетический процесс, связанный с явлением «эволюция — инволюция», понятия, существующие лишь в неразрывности друг с другом. Художник, несущий в себе истинное искусство, в данном процессе выполняет роль Творца с большой буквы (нередко и являясь им в действительности), который подобно Жертве Высокой Сущности спускается в низший мир, принося этому миру необходимые для дальнейшей эволюции последнего энергетические дары. И когда дух этого художника, после краткого путешествия в мир иного измерения, входит в плотные слои материи, в них сгорает все наносное, ненужное и мешающее созданию художественного образа, который может обрести характер символа.

Космическое творчество, а оно включает и художество, как важнейшую свою часть, происходит на узкой грани, похожей на лезвие бритвы, энергетического взаимодействия эволюции и инволюции. Без инволюции не может существовать эволюция. Без плотной материи не могут быть созданы совершенные художественные формы, несущие в себе отражение Красоты нездешних миров.

«Художество нисхождения, — справедливо утверждает Флоренский, — как бы оно ни было несвязно мотивировано, очень телеологично, — кристалл времени во мнимом пространстве; напротив, при большой даже связности мотивировок, художество восхождения построено механически, в соответствии со временем, от которого оно отправлялось. Идя от действительности в мнимое, натурализм дает мнимый образ действительности, пустое подобие повседневной жизни; художество же обратное — символизм — воплощает в действительных образах иной опыт, и тем даваемое им делается высшей реальностью»[648].

Эта высшая реальность может проявляться в иконах, великих художественных полотнах, в любом предмете истинного искусства. Энергетика творений истинного художества, как мы уже знаем, воздействует на энергетику человека. Он может ее воспринимать сознательно или несознательно. Все зависит от уровня его духовного развития. Под воздействием таких творений трансформируется и утончается энергетика смотрящего или взаимодействующего с этим произведением человека. Но когда художнику удается достигнуть в своем творении той «высшей реальности», о которой говорит Флоренский, то процесс энергетического обмена «человек — произведение искусства» может иметь самые неожиданные результаты. Это случается редко, но тем не менее имеет место. Иконы, созданные в активном взаимодействии с Высшим, играют как бы роль посредника между нашим миром и тем невидимым, энергетика которого влияла на их создание. Такие иконы посылали на смотрящего или молящегося энергетические, целенаправленные волны, возбуждающие видения. Или, иначе говоря, открывали окно, а иногда и двери в мир иной в полном смысле этого слова.

«…Ведь всегда мы общаемся с энергией сущности, — замечает Флоренский, — и через энергию, — с самою сущностью, но не непосредственно с последней. И икона, будучи явлением, энергией, светом, некоторой духовной сущностью, а точнее сказать, благодатью Божией, есть больше, чем хочет считать ее мысль…»[649].

И еще: «При молитвенном творении высоких подвижников иконы неоднократно бывали не только окном, сквозь которое виделись изображенные на них лица, но и дверью, которою эти лица входили в чувственный мир. Именно с икон чаще всего сходили святые, когда являлись молящимся»[650].

«…Я почел это чудо столь важным и замечательным…» — так и хочется сказать, прочтя эти строки, словами Донато д'Анжелло Браманте, старинного друга великого Рафаэля. Все это лишний раз доказывает, что нет храма без искусства, нет связи с мирами Высшими без истинного художества и нет без последнего духовного роста самого человека и эволюционного его восхождения на предназначенные ему Космосом вершины.

Понимая все это, мы можем себе представить, какой вред был нанесен целой стране, в которой искусство было заменено социалистическим реализмом, а связи с Высшим были оборваны и расшатаны. И еще один момент, который открывает нам Флоренский, исследуя проблему истинного искусства иконописи. Духовные подвижники, возведенные различными религиями в ранг святых, назывались свидетелями миров нездешних.

И тут в рассуждениях Флоренского мы слышим многое из того, что находим в книгах Живой Этики, повествующих о новом энергетическом мировоззрении, которое зародилось на планете Земля в XX веке.

«Небо от земли, — пишет русский священник и философ, — горнее от дольнего, алтарь от храма может быть отделен только видимыми свидетелями мира невидимого — живыми символами соединения того и другого, иначе — святыми тварями. Это они, зримые в видимом, свободные от сообразия веку сему, преобразовали свое тело и, обновив свой ум, пребывают „превыше мирского смятения“, в невидимом. Потому они и свидетели невидимому — свидетели сами собою, самим видом своим, ликом своим. Они живут с нами и доступны общению, даже доступнее нас самих; они не призраки земли, но плотно стоят на земле, совсем не отвлеченные, совсем не бескровные. Но они — не только они не кончаются заглушенно, тут же на земле; они — идеи, живые идеи мира невидимого. Они, свидетели, — можно сказать возникают на границе видимого и невидимого, как символические образы видений при переходе от одного сознания к другому. Они — живая душа человечества, которою оно вошло в мир горний, отложив призрачные мечтания при переходе и, восприняв иной мир, при возвращении долу, себя самих преобразили в ангельские образы мира ангельского»[651].

В этом удивительном фрагменте сквозь легкий налет традиционных церковных образов ярко пробивается высокая философская мысль о тех, кто обитал и обитает сразу в двух мирах — плотном и тонком, видимом и невидимом, о крепко стоящих на нашей грешной земле подвижниках, святых, Великих Душах, которые, жертвуя достижениями своей эволюции, возвращаются на Землю, чтобы изменить ее энергетику, принести весть о нездешних «ангельских» мирах и помочь земному человечеству вырваться, наконец, из пут плотной и тяжелой материи нашего трехмерного мира. Свидетели миров иных, «живая душа человечества», Учителя, Подвижники, Святые ведут упирающееся человечество сквозь инерцию плотной материи, по лестнице Космической эволюции.

И высшая реальность, и свидетели, и свидетели свидетелей, и истинное искусство, помогающее идти нам по пути Космической эволюции, — все это объединилось в феномене «Елена Ивановна и Николай Константинович Рерих».

3. «ЕДИНЫХ ТАЙН ДВУГЛАСНЫЕ УСТА»

Эти слова были написаны все тем же выдающимся поэтом Вячеславом Ивановым в стихотворении, посвященном жене[652].

Мы — два грозой сожженные ствола,Два пламени полуночного бора,Мы два в ночи летящих метеора,Одной судьбы двужалая стрела!Единых тайн двугласные уста,Себе самим мы — сфинкс единый оба.Мы две руки единого креста.

«Единых тайн двугласные уста» — самая значительная строчка этого прекрасного стихотворения, может быть, целиком отнесена к супружеской чете Рерих, двух великих подвижников, гармонично спаянных в одно целое миссией планетарно-космического масштаба.