Знамя любви - Саша Карнеги

– Итак? – прервал молчание Генрик.

– Я имею честь говорить с месье де Бонвилем? – отрывисто спросил карлик. Генрик в ответ кивнул головой.

– Вы угадали.

– У меня для вашей светлости поручение от некой дамы из Зимнего дворца, – Карцель объяснялся по-французски медленно, но вполне сносно. – Она желает продолжить с вами разговор, начатый на вчерашнем балу.

Произнося эти слова, Карцель не отводил внимательных глаз от лица Генрика, и, несмотря на его бесстрастный тон, последнему казалось, что Карцель улыбается в душе.

– И это все?

– И это все. Дама желает продолжить беседу с вашей светлостью завтра вечером, если, конечно, это удобно для месье. «В семь часов», – сказала она. Вас просят прийти к маленькой двери западной части дворца, которая находится на углу, смотрящем на Адмиралтейство. Там я встречу месье.

Он замолчал. Слышалось только тяжелое дыхание карлика, словно его короткий плоский нос был заложен. «Итак, добыча пришлась ей по вкусу, и она желает немедленно впиться в нее зубами», – подумал Генрик.

– Что прикажете передать даме? – прервал Карцель его размышления.

– Передайте ей... Передайте ей, что завтра в семь вечера я буду у этой двери.

Карцель впервые улыбнулся. Теплая улыбка сразу оживила его маленькое мрачное личико. Генрик в ответ тоже невольно улыбнулся и полез в карман за монетой. Карлик взял деньги и вежливо кивнул головой в знак благодарности.

– Вы очень щедры, месье.

Генрик почувствовал, что малыш начинает ему нравиться.

– Вы поляк, по-моему. – Едва произнеся эти слова, Генрик был готов откусить себе язык. Но испытующий взгляд карлика он встретил с подчеркнутым безразличием.

– Месье бывал в Польше? – мягко спросил карлик.

– Да, я бывал в Варшаве за пару лет до приезда в Санкт-Петербург.

–А-а.

Лицо Карцеля не выражало решительно ничего, и потому походило на маску. «О Боже, – подумал Генрик, – надо быть поосторожнее, и держать язык за зубами. Особенно с Екатериной. Самый безобидный разговор может оказаться гибельной для меня ловушкой».

– Мне ваша страна понравилась, – сказал он. Карлик посмотрел на него задумчиво. Затем на его губах снова появилась улыбка, на сей раз более грустная, и он сказал:

– Прошу прощения у вашей светлости, но Польша, которую видел месье, наверное, не имеет ничего общего с той Польшей, где рос я.

При этих словах память Карцеля пронзили горькие воспоминания: родившись, подобно подопытному животному, от тщательно подобранных родителей, он провел детство в большом имении, которое за отсутствием более точного наименования следовало бы назвать карликовой фермой.

– А сейчас с разрешения вашей милости я возвращусь во дворец.

На прощание он поклонился с изысканной вежливостью, но Генрику снова показалось, что в его глазах есть некий отсвет высокомерия.

Генрик еще некоторое время стоял без движения, погруженный в размышления. Означает ли сегодняшний визит, что первое препятствие на пути к успеху предприятия взято? Слишком уж это оказалось просто. Или это всего лишь ловушка? Но зачем? Для нее он всего-навсего француз, третий секретарь посольства, которого она желает снова видеть. Ну что ж, вполне приятная перспектива, более того – очень приятная. Ибо ничего не обещавшая в детстве Фике превратилась в привлекательную молодую женщину.

Ему вспомнилась цыганка в Волочиске, предсказывавшая их будущее. «Ты проживешь много жизней, но из них лишь одна принесет тебе истинное счастье», – напророчила гадалка. Где же та единственная жизнь, которой суждено сделать его счастливым? Пока что он, сколько ни искал, не смог ее найти. Или цыганка имела в виду именно ту жизнь, в преддверии которой он сейчас стоит?

Он снова почувствовал прикосновение руки Екатерины во время вчерашнего менуэта, вспомнил темную поволоку ее глаз при взгляде на него. Ну что ж, возможно, это и будет та жизнь.

А вот когда гадание дошло до Екатерины и Станислава, цыганка вообще ничего не сказала. Не разжимая губ, она покачала головой. Судя по ходившим во дворце слухам, их совместная жизнь близится к концу. Над головой Понятовского нависла угроза возвращения в Польшу. Люди шепчутся, будто он наскучил Екатерине. В ушах Генрика снова зазвучал голос цыганки, которая с улыбкой обещала Казе «счастье, каким не может похвастать ни одна женщина в мире».

Душу Генрика объяла знакомая тупая боль, какой он не испытывал со времени ранения при Росбахе. Обещанное счастье погибло вместе с Казей в пламени пожара, сожравшего ее родной дом в Волочиске. Но разве они в те короткие месяцы не познали невиданное счастье, каким не каждый вправе гордиться?

Екатерина, Станислав, он сам... Нити их жизни опять сплелись. А Казя? Наблюдает за ними из потустороннего мира, улыбаясь своей легкой манящей улыбкой?

– Ты навсегда в моем сердце. Навсегда. – Шепнул он сам себе и отправился доигрывать в карты с д'Эоном.

Но до карт дело не дошло. До поздней ночи они беседовали о предстоящем свидании.

Глава III

Фигурные часы в будуаре Екатерины пробили шесть. Услышав их бой, сидевшая у камина Казя нахмурилась. Уже шесть, де Бонвиль явится всего через какой-нибудь час, а кто может знать, сколько еще пробудет канцлер. Ей был слышен их невнятный говор, доносившийся из соседней маленькой гостиной, где Екатерина обычно принимала гостей и давала аудиенции. Непрестанный кашель Бестужева заглушал тихий треск поленьев в камине. Казя выронила вышивание на колени и, глядя в огонь, задумалась: «Интересно, что это за француз, из-за которого Екатерина потеряла голову и превратилась в нетерпеливую девчонку? – В опочивальне переговаривались девушки, приводившие ее в порядок. – Де Бонвиль приглашен, конечно, всего лишь на аудиенцию, но... – в язычках пламени танцевали огненные гномы. Одно из лежавших в камине поленьев, занявшись, запело. – ...но Фике хочет уложить француза в постель, в этом нет никаких сомнений», – додумала свою мысль Казя.

Раздался скрип стульев, звук распахиваемой и закрываемой двери. В соседней комнате за стеной все стихло, зато по коридору прозвучали шаги, сопровождаемые стуком палки об пол. Казя ждала. Через некоторое время в комнату к ней вошла Екатерина. Но это была не та веселая женщина с сияющими глазами, которая безмятежно отправилась на свидание с канцлером. Она шла медленно, словно неся на своих плечах бремя забот всего человечества. Лицо выражало крайнюю усталость, углы губ были опущены. Она остановилась посередине комнаты, словно пораженная неожиданной слепотой, и позволила Казе довести ее до излюбленного места у камина.

Она села, защитив глаза от света ладонью одной руки и поглаживая другой ластящихся щенков, но движения ее были безжизненными, утомленными.