Бедный маленький мир - Марина Козлова

Еще несколько дней назад этот человек был хоть и великим-лучшим-неповторимым, но еще и просто ее мужем, и в этом сюжете было все более-менее ясно. Однажды он блестяще справился с данным обстоятельством – справился бы снова. Но теперь с упорством, достойным лучшего применения, все, кто только способен вылезти на экран телевизора, говорят о нем как о человеке, который изменил мир. Давор Тодорович, прошу заметить, а не Зоран Николич из королевского дома Бранковичей, самый ресурсооснащенный и самый рафинированный проектировщик. Был, конечно, еще Густав Эккерт, самый гуманитарный и самый совестливый, но он умер. И Стефан Кларк умер, и теперь ему, Зорану Николичу, отдуваться за всех.

«Мир уже никогда не будет прежним…»; «Мы не знаем, как жить в этом новом мире, но что-нибудь придумаем…»; «Это и чудо, и катастрофа, и промысел Господний в чистом виде…» – вот такими благоглупостями забит эфир.

А у него есть только одно оправдание – чудовищное по масштабу и мощности действие осуществили два амаргора, которые, видимо, были сильны и сами по себе, но, совпав в пространстве и времени, стали сильнее не вдвое – то было бы еще полбеды, а непонятно во сколько раз. На несколько порядков. Он понимал одно: во всей произошедшей истории, помимо всего прочего, далеко не последнюю роль сыграли отношения, которые сложились между ними. Да, да, в том, что случилось, замешано очень сильное чувство. И совсем не обязательно любовь. Он, Зоран, никогда не считал любовь королевой в мире страстей. Может быть, привязанность. Может быть, какая-то особая, специфическая эйфория от консолидации масштабов и индивидуальных миров. Расширение. Ну как будто ты стоишь на вершине горы, и у тебя и адреналин, и эндорфины, и гипервентиляция мозга… И ничего случайного в их встрече нет, можно даже не сомневаться. Их вело и гнало друг к другу, для них уже были написаны маршрутные листы и выбрано место встречи – она не могла не услышать его музыку, он не мог пропустить ее в толпе.

Амаргоры, будь они неладны.

А он-то, он – обычный человек.

Ему-то что делать?

Салеп.

Что это за слово?

Оно прозвучало у нее в голове за секунду до того, как она проснулась.

Теперь Иванна сидела на песке рядом с лодкой, и возле ее колена лежала половинка плоской речной ракушки – перламутровой изнанкой вверх…

– Не в Белграде, а как раз в Нови-Саде делают лучший в мире салеп – горячий напиток из клубней диких луговых орхидей. После Барселоны мы устроим себе маленькие каникулы и поедем с тобой в Нови-Сад пить салеп.

– А почему ты не спрашиваешь, смогу ли я поехать с тобой? Вдруг у меня дела какие-нибудь?

– Ты, должно быть, устала, джана, вот и говоришь такие глупости…

– Ты действительно считаешь меня частью себя?

– В той же степени, в которой себя считаю частью тебя.

– Вместе мы – чудовище.

– Почему?

– Двухголовый дракон.

– Дракон – это совсем неплохо, джана. Это очень достойно. Но – нет. Какие мы вместе – обычным глазом не увидишь. Может быть, мы – плазма. Или клетка нейронной ткани.

– Или звук.

– Слово. Или алфавит.

– Или молчание.

– Чего у тебя уши такие холодные? Кстати, салеп – очень полезный. Лечебный. Между прочим, прекрасно лечит простатит.

– Тогда можешь выпить и мою порцию.

– Бог миловал…

Иванна оглянулась.

Не может быть, чтобы она умерла. Вот колено, на нем дырка. В смысле, на джинсах дырка. Небольшая, как будто коленом зацепилась за гвоздь. Вот руки, все в мелких фиолетовых синячках – полопались сосуды. Интересно, что у нее с лицом? Возможно, то же, что и с руками. Она заправила за уши влажные холодные волосы и потрогала лицо пальцами. Лицо как лицо.

Иванна встала, подошла к воде и, присев на корточки, умылась. На прикосновение вдруг отозвался резкой болью левый висок. Она попыталась увидеть себя в отражающей поверхности воды, но вода была мутная, быстрая и не отражала ничего, кроме хлопьев тумана – длинных и неровных, как клочки сахарной ваты.

Она хотела убедиться, что это она. Если не получается увидеть себя, то, может, хотя бы выйдет услышать свой голос?

– Эй, – сказала Иванна туману. – Рассказывай, что это за место?

И тогда услышала смех.

Витка не могла больше работать категорически. Не видела в том никакого смысла. Конечно, понимала, что когда-нибудь костлявая рука голода возьмет за горло ее и всю ее небольшую семью, вот тогда она и устроится в клининговую компанию и будет выезжать на уборку офисов и квартир – только идея из грязного делать чистое виделась ей хоть сколько-то стоящей. Заниматься же интеллектуальным трудом, образованием, преподаванием, лингвистическими исследованиями отказывалась категорически. Так Милошу и сказала: она не будет участвовать в преступном заговоре против человечества. Нет, и все тут. Все, что мы ни сделаем при участии головы и прямом попустительстве совести, заявила ему, будет использовано против нас.

Высокое искусство убивать время было ею с Милошем доведено до отточенного совершенства. И как раз именно в процессе ловли на удочку пластмассовых рыбок с магнитными носиками (дело было конечно же в ванной комнате, там же присутствовала табуретка с пивом и соленые крекеры) Витка сформулировала наконец то, что до сих пор ворочалось у нее в горле и никак не оформлялось в слова.

– Вообще-то я ей должна, – сказала она, безуспешно пытаясь подловить магнитный носик.

– Кому? – рассеянно спросил Милош. – Тихо, Витта, ко мне рыбочка плывет! Иди сюда, рыбочка… Оп-па! Кому должна?

– Я Иванне должна. – Витта бросила удочку в ванну и взяла банку пива. – За то, что могу каждый вечер целовать Даника перед сном.

– В другой раз я бы беспощадно обстебал тебя за избыточный пафос, но сейчас не буду.

Витка посмотрела на него равнодушно, как будто Милош не был ей верным другом и партнером по рыбной ловле. Как на какого-нибудь распространителя рекламных листовок возле метро посмотрела.

– Не дай бог тебе почувствовать, каково это – когда хочется вернуть долг, а некому.

– У тебя нет таких денег.

– Может быть, я не о деньгах.

– Ну да, ну да… – Милош покивал буйной головушкой. – Как христианка ты можешь вернуть долг опосредованно. Сделать доброе дело. Вынести бабушку из горящего дома. К примеру, как вариант. Как тебе?

– Циничный ты человек, бейби. Но твой цинизм я тебе прощаю. Наверное, он у тебя обострился из-за Бранки. Я так думаю.

Милош зачерпнул воды из ванны и умылся.

– Бранка… – произнес он неопределенно. – Она мне приснилась сегодня и сказала, что у нее все хорошо. Но что она не может позвонить маме и должен позвонить я. Нормально, да? И тогда я спросил ее, где ее драгоценный Тодорович. А она сказала, что этого никто не знает. Я никогда не придавал значения снам, но… Как ты думаешь, может быть, у нее и вправду все хорошо?

Витта сидела на краю ванны и в задумчивости жевала крекер.

– Смотри, Милош, вот что я понимаю своим крестьянским умом… Я не физик, с одной стороны, не теолог, с другой стороны, и не совсем сумасшедшая, с третьей. Я не верю в чудеса, но однако же Иванна спасла меня. Оказалась в нужное время в нужном месте. Может быть, это и не чудо, но что-то необъяснимое в моем спасении все же есть…

– Я тоже там был, между прочим, – обиженно напомнил Милош, – не надо принижать мою роль. Именно я прочел твой гениальный месидж о Ростове Великом. Я, конечно, ни на что не рассчитываю, но…

– Дурачина ты, – засмеялась Витка. – Простофиля. Я тебя ужасно люблю и ни в коем случае не принижаю. Ладно, я, собственно, хотела сказать вот что. У меня было какое-то предчувствие, и я нашла Виктора – через Лилю Лихтциндер, ну, ты помнишь ее… И вот он мне сказал, что Иванна… что она там, вместе с Бранкой твоей и с Давором, которого ты, как я понимаю, терпеть не можешь. Кстати, я всегда считала, что за его музыку можно отдать все золото мира. Просто взять и положить к его ногам. Я как лингвист понимаю, что он создал метаязык, с помощью которого можно разговаривать и с пространством, и с подпространством, и со временем, и со всеми идеальными сущностями платоновскими, сколько бы их ни существовало. И с математической точкой, и с идеальным маятником… Да. А я много думала об Иванне. И о том, что даже ее не поблагодарила – в таком была состоянии невменяемом. И вот Виктор мне говорит…

– Ты, в конечном итоге, что все-таки хочешь мне сказать?

– События сами по себе нейтральны. Они не хорошие и не плохие, все зависит от той оценки, которую мы им даем. От той окраски, которой мы их наделяем. Если Бранка сказала тебе, что у нее все нормально, если Иванна с Давором там, в Чернигове, нашли общий язык и были, возможно, счастливы, если им удалось вытащить город… А они вытащили город, Милош, медицинский факт. Собой. Я так это понимаю.

– Теперь их канонизируют, – мрачно заметил Милош.

– Э, нет, – вдруг засмеялась Витка. – Плохо ты знаешь церковное начальство, о какой бы конфессии ни шла речь. Их, скорее, анафеме предадут. Ну, или просто сделают вид, что их не было никогда. Церкви они неудобны, мягко говоря. Католичка Иванна, баронесса Эккерт, она же философ и солдат МЧС, и композитор из маленькой балканской страны, православный человек Давор Тодорович организовали современному христианству непрерывную головную боль. Сами того не желая.