Сталин и разведка накануне войны - Арсен Мартиросян

Так вот, все дело в том, что администрация президента США, Госдепартамент и другие ведомства были хорошо «нафаршированы» советской агентурой. И эта информация, фактически уже в объединенном виде, попала в Москву, приобретя попутно еще и статус перепроверенной по американским источникам и практически достоверной по оценкам американских специалистов разведывательной информации. Именно в таком виде она и легла на стол Сталина. Информация попала в Москву в промежутке с 10 по 12 июня.

В это же время верховное командование Третьего рейха письменно утвердило дату нападения, и командующим ударными группировками вторжения был направлен документ следующего содержания:

«Распоряжение Главнокомандующего сухопутными войсками о назначении срока нападения на Советский Союз. Ставка главнокомандования сухопутных войск 10.6. 1941 г.

Главное командование Совершенно секретно

сухопутных войск Только для командования

Генеральный штаб сухопутных войск Оперативный отдел

На основе предложения, представленного главным командованием сухопутными войсками, верховное главнокомандование вооруженными силами назначило для готовности к военным действиям следующие сроки:

1. Днем “Д” операции “Барбаросса” предлагается считать 22 июня.

2. В случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня. Данные о направлении главного удара будут в этом случае по-прежнему оставаться в тайне.

3. В 13.00 21 июня в войска будет передан один из двух следующих сигналов:

а) Сигнал “Дортмунд”. Он означает, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня и что можно приступать к от-крытому выполнению приказов.

б) Сигнал “Альтона”. Он означает, что наступление перено-сится на другой срок; но в этом случае уже придется пойти на полное раскрытие целей сосредоточения немецких войск, так как последние будут уже находиться в полной боевой готовности.

4. 22 июня, 3 часа 30 минут; начало наступления сухопутных войск и перелет авиации через границу. Если метеорологические условия задержат вылет авиации, то сухопутные войска начнут наступление самостоятельно. Гальдер»{482}.

В промежутке с 10 по 12 июня, когда это распоряжение стали передавать командованию группировок вторжения, Британский центр дешифровки германских военных сообщений в Блетчли перехватил это сообщение и расшифровал. Это, кстати, подтвердил и сам Черчилль, указавший в своих мемуарах, что именно к 12 июня британская разведка окончательно установила, что нападение действительно произойдет именно 22 июня{483}. По каналам «кембриджской пятерки», особенно Дж. Кернкросса и А. Бланта, эта информация попала и в Москву. Тут уж сомнения почти полностью рассеялись. Собственно говоря, именно поэтому-то с санкции Сталина Генеральный штаб и дал в это время в приграничные округа на западной границе директивы о разработке планов вывода и занятия по тревоге специальными частями боевых сооружений укрепленных районов, а полевыми войсками — сооружений предполья. Одновременно были даны директивы и о выводе дивизий из глубины округов ближе к государственной границе{484}. Кроме того, было подготовлено знаменитое Сообщение ТАСС от 13 июня (опубликовано в советских газетах 14 июня), которое было вручено послу Германии в Москве, а также премьер-министру Великобритании.

А сомнения именно потому почти рассеялись, что британский перехват британским перехватом, но в вопросах войны и мира должна быть столь абсолютная ясность, которую не сможет подвергнуть сомнениям даже самый дотошно-въедливо придирчивый человек. В той части, в которой сомнения не полностью рассеялись, причина заключалась, увы, в следующем. Несмотря на передававшуюся «кембриджской пятеркой» ценнейшую информацию, в Центре еще сохранялось к ней некоторое недоверие. Но отнюдь не потому, что там поголовно страдали манией подозрительности. Нет. Дело в том, что, к глубокому сожалению, среди сбежавших на Запад предателей из числа бывших высокопоставленных сотрудников советской разведки были двое, которые знали об этих агентах. Один — Лейба Лазаревич Фельдбин, он же Александр Орлов, бывший резидент советской внешней разведки в Испании, — знал об этих агентах чуть ли не все, поскольку начинал работу с ними. Второй — Самуил Гершевич Гинзбург, он же Вальтер Кривицкий, бывший нелегальный резидент в Нидерландах, — увы, тоже кое-что знал о них и в начале 1941 г. выдал британской контрразведке «концы», которые могли привести к расшифровке этой агентуры. Советская разведка благодаря усилиям А. Бланта заполучила материалы опроса В. Кривицкого британской контрразведкой (в начале 1941 г. Кривицкого вытащили из Америки на Британские острова, где его основательно «выпотрошила» одна из лучших контрразведчиц МЙ-5 того времени — Джейн Арчер. Ее доклад с помощью А. Бланта был переправлен в Москву).

Чудом «кембриджская пятерка» тогда уцелела. Но, к сожалению, это обстоятельство некоторое время осложняло возможность для проявления полного доверия к поступающей от них информации. Точнее, ей и доверяли, но в то же время постоянно стремились как можно тщательней перепроверить ее, дабы исключить возможность продвижения в советские верхи направленной британской информации. Ведь Англия в тот период чрезвычайно стремилась ускорить начало смертельной схватки между Германией и СССР, видя в этом единственный шанс для своего спасения. Вот корень того вынужденного недоверия, с которым воспринималась их информация.

Когда сведения об этой расшифровке Британского центра были уже в Москве, разведка погранвойск первый раз установила факт выдвижения группировок вермахта с 13 июня. Но в тот же день был установлен и факт приостановки этого процесса по приказу из Берлина. 15 июня разведка погранвойск повторно и документально установила, что с 18 июня 1941 г. выдвижение ударных группировок на исходные для нападения позиции будет возобновлено с раннего утра 18 июня.

В этот же момент (16 июня) в Москву поступило упомянутое выше сообщение Старшины.

И опять произошло совпадение, вызвавшее очередную волну, увы, обязательных, вынужденных сомнений. Потому что его информация не стыковывалась с приводившейся выше информацией (на самом деле дезинформацией), которую 15 июня распространил Риббентроп. Расчет нацистских главарей был на то, что эта информация попадет в Москву и в очередной раз введет советское руководство в заблуждение. Да, информация попала в Москву, но в заблуждение не ввела. Не так-то просто было ввести Сталина в заблуждение.

Соединившись в Москве в весьма причудливую мозаику, все вышеуказанные данные хотя и делали картину событий более или менее понятной, но тем не менее все-таки по-прежнему оставляли наиболее важный ее фрагмент — о дате и времени нападения — расплывчатым. В итоге Сталин принял решение о проведении такой независимой проверки, на результаты которой никто и ничто не смогло бы повлиять. Это и было решение о проведении срочной воздушной разведки по всей линии границы в полосе компетенции именно Западного округа. А результаты этой разведки должны были быть проконтролированы еще и результатами дипломатической блицразведки, то есть реакцией германской стороны на специально выдвинутое по приказу Сталина предложение Молотова о срочном визите в Берлин.

А теперь о том, как была проведена эта воздушная разведка. Вот как это выглядело в описании непосредственного исполнителя этого задания Сталина Героя Советского Союза, генерал-майора авиации (с 4 июня 1940 г.) Г.Н. Захарова, командовавшего перед войной 43-й истребительной авиадивизией Западного Особого военного округа: «…Где-то в середине последней предвоенной недели — это было либо семнадцатого, либо восемнадцатого июня сорок первого года — я получил приказ командующего авиацией Западного Особого военного округа пролететь над западной границей. Протяженность маршрута составляла километров четыреста, а лететь предстояло с юга на север — до Белостока. Я вылетел на У-2 вместе со штурманом 43-й истребительной авиадивизии майором Румянцевым. Приграничные районы западнее государственной границы были забиты войсками. В деревнях, на хуторах, в рощах стояли плохо замаскированные, а то и вовсе не замаскированные танки, бронемашины, орудия. По дорогам шныряли мотоциклы, легковые — судя по всему, штабные — автомобили. Где-то в глубине огромной территории зарождалось движение, которое здесь, у самой нашей границы, притормаживалось, упираясь в нее… и готовое вот-вот перехлестнуть через нее. Количество войск, зафиксированное нами на глазок, вприглядку, не оставляло мне никаких иных вариантов для размышлений кроме единственного: близится война. Все, что я видел во время полета, наслаивалось на мой прежний военный опыт (Г.Н. Захаров воевал в Испании и Китае, где сбил соответственно 6 самолетов лично и 4 в группе. — A.M.), и вывод, который я для себя сделал, можно сформулировать в четырех словах: со дня на день.