Варяго-Русский вопрос в историографии - Вячеслав Фомин

Но многие из современных «ломоносововедов»-«миллероведов» не соответствуют и половине этого историографического правила, а отсюда их ошибки и заблуждения даже в самых простейших вещах, что очень точно показывает, насколько «глубоко» они вошли в тему. Так, Ломоносов никогда не был, как в том уверяет И.Н.Данилевский, «химии адъюнктом». В январе 1742 г., через полгода по своему возвращению из Германии, он был назначен адъюнктом физического класса Петербургской Академии наук, а в июле 1745 г. профессором химии. Именно как «профессор» и «химии профессор» Ломоносов подписал свои возражения на диссертацию Миллера, данные в сентябре-ноябре 1749 и 21 июня 1750 года.

Т.А. Володина, чтобы «подкрепить» свою посылку, что «в патриотической запальчивости» Ломоносов «не особенно считался со средствами, доказывая величие российского народа», брезгливо роняет, «сколько яду и даже политического доносительства содержится в его нападках на Г.-З. Байера и Миллера, усомнившихся в подлинности легенды об Андрее Первозванном». Но ничего и никому не мог, если использовать формулировку Володиной, «доносить» Ломоносов в 1749 г. на Байера, ибо тот умер одиннадцатью годами ранее - в 1738 году. К тому же Ломоносов писал, как и его коллеги, например, немцы И.Э.Фишер и Ф.Г.Штрубе де Пирмонт, не «доносы» в Канцелярию Академии наук, а, согласно указу «ея величества», официальные «репорты». Г.А.Тишкин и А.С. Крымская почему-то утверждают, что в 1750 г. Миллер, оставив пост ректора, «посвятил себя истории. Теперь он увлекся русской древностью и подготовил сочинение "О начале русского народа и имени" (так в тексте. - В.Ф.)...»[134], тогда как сочинение «О происхождении имени и народа российского» (или «Происхождение имени и народа российского») было написано им весной-летом 1749 года.

По незнанию тех же элементарных фактов А.А. Формозов говорит, что речь-диссертация Миллера была подготовлена в 1747 г., что для ее разбора «Шумахер назначил в 1747-1750 гг. ряд комиссий...» (речь обсуждалась на 29 заседаниях Академического собрания, состоявшихся в октябре 1749 - марте 1750 г., в связи с чем к ней никакого отношения не имел, как это преподносит ученый, обыск у Миллера, ибо он состоялся в октябре 1748 г., к тому же Делиль, отбывший из России в мае 1747 г., вначале пребывал, объясняет П.П. Пекарский, с Шумахером «в дружбе», но потом «сделался решительным врагом его», и особенная борьба Делиля с Шумахером развернулась в 1742— 1743 гг.), что в ходе ее обсуждения «Ломоносов оказался союзником Крекшина и Шумахера», преподносит Ломоносова в качестве единственного ниспровергателя диссертации Миллера, хотя ее отвергли все, кто с ней тогда ознакомился (первоначально за исключением В.К.Тредиаковского), согласно предписанию Канцелярии Академии наук (а в их число Крекшин и Шумахер не входили, в связи с чем Ломоносова не мог возмущаться, на пару с Крекшиным, подходом Миллера к источникам), что Миллер «был обвинен в политических ошибках, понижен в чине (из академиков в адъюнкты) и переведен из Петербурга в Москву». Хотя понижение Миллера «в чине» состоялось в октябре 1750 г., а решение о его переезде в Москву было принято императрицей Екатериной II много лет спустя после этого события и вне какой-либо связи с ним - в январе 1765 г. и с полного на то согласия академика[135].

Так же не соответствуют истине слова Формозова, а они постоянно звучат в устах «ломоносововедов», что Ломоносов «выступил против напечатания» «Истории Сибири» Миллера. 7 июля 1747 г. Канцелярия Академии наук приняла решение отослать Ломоносову русский перевод с немецкого первой части данного сочинения, содержащей пять глав, чтобы, «рассмотря и исправя, при репорте внести в Канцелярию» (а в это время, надо сказать, шло разбирательство спора Миллера с Крекшиным по поводу происхождения династии Романовых, и в комиссию, способную установить истину, вместе с Тредиаковским и Штрубе де Пирмонтом входил Ломоносов. В конечном итоге комиссия, ответствуя перед Сенатом, приняла сторону Миллера). Ломоносов, «рассмотря» присланный материал, сделал в переводе некоторые исправления. И они были доведены до автора, который 9 ноября вернул в Канцелярию «Сибирскую историю вновь поправленную». Позже «этот перевод был признан неудовлетворительным» и в июне 1748 г. переводчик Академии В.И.Лебедев начал работу над новым переводом.

Первая глава новой версии 4 августа была направлена Ломоносову на заключение, причем его надо было сделать, по предписанию Канцелярии, «как наискорее»: «достоин ли тот перевод отдать для напечатания». Ломоносов, отложив другие дела (а только что - 3 августа - было начато строительство Химической лаборатории, которое ученый многократно добивался с января 1742 г.), срочно читает эту главу. И уже 12 августа он передал в Канцелярию «репорт», в котором сказано, что «помянутая книга напечатания достойна» и что в ней найдены «малые погрешности, которые больше в чистоте штиля состоят» и могут быть легко исправлены переводчиком. И именно на основании этого «репорта» Канцелярия подтвердила свое постановление о печатании «Истории Сибири» на русском языке. Но не только один Ломоносов занимался рецензированием труда Миллера. Его обсуждению в мае-августе 1748 г. было посвящено 11 заседаний Исторического собрания (25, 27 мая, 1, 3, 6, 8, 15 июня, 6,13,27 июля, 10 августа), причем главным и очень въедливым оппонентом Миллера на них выступал профессор истории и древностей И.Э.Фишер. И в этих заседаниях активное участие принимал, наряду с Г.Н.Тепловым, П.Л.Леруа, Я.Я. Штелиным, Ф.Г. Штрубе де Пирмонтом, Х.Крузиусом, И.Э.Фишером, И.А.Брауном, В.К.Тредиаковским, и М.В.Ломоносов.

Замечаний в адрес Миллера - существенных и не очень - на Историческом собрании было высказано много. Стоит заострить внимание на одном из них, ибо оно демонстрирует понимание Миллером как характера работы историка, так и той роли, которая отводилась им источникам: «надлежит ли историографу следовать всему без изъятия, что ни находится в каком подлиннике, хотя б иное было явно ложное и негодное, и вносить оную в свою сочиняемую историю», и «что историограф долженствует потоль следовать подлинникам, пока не будет иметь законных причин не полагаться на их верность, ибо слово следовать много в себе заключает, то есть следовать слепо и без всякаго сомнения». В указе Миллеру Канцелярии от 19 июня 1750 г. подчеркивалось уже после выхода первой части «Истории Сибири», что «большая часть книги не что иное есть, как только копия с дел канцелярских, а инако бы книга надлежайщей величины не имела - то чрез сие накрепко запрещается, чтобы никаких копий в следующие томы не вносить, а когда нужно упомянуть какую грамоту или выписку, то на стороне цитировать, что оная действительно в академической архиве хранится». В 1764 г. Ломоносов также отметил, что Миллер «в первом томе "Сибирской истории" положил много мелочных излишеств и, читая оное, спорил и упрямился, не хотя ничего отменить, со многими профессорами и с самим асессором Тепловым».

В 1751 г. Историческое собрание обсуждало, начиная с 22 мая, вторую часть «Истории Сибири». В сентябре Ломоносов подал в Канцелярию доношение с просьбой освободить его от «присутствия» в Собрании, ибо известно, «коль много принужден я был от помянутого профессора Миллера ругательств и обиды терпеть напрасно, а в нынешних Исторических собраниях читается его же, Миллерова, "Сибирская история", и для того опасаюсь, чтобы обыкновенных его досадительных речей не претерпеть напрасно и, беспокойствуясь принятою от того досадою, в других моих делах не иметь остановки». И ему было позволено знакомиться с монографией на дому и «с примечаниями» отсылать в Историческое собрание «на рассуждение». 31 октября Канцелярия получила от Ломоносова замечания на 6 и 7 главы, в которых он посоветовал лишь «выкинуть» некоторые «непристойности» и «излишества», ибо, напоминал рецензент, «первый том Сибирской истории для таких мелочей подвержен был немалой критике и роптанию». 20 ноября эти замечания были направлены в Историческое собрание. 27 ноября состоялось заседание последнего, на котором было отмечено, что Миллер исправил текст согласно замечаниям Ломоносова. Принимая во внимание этот факт, Собрание одобрило как главы 6-7, а также главы 8-11, читанные на заседаниях без Ломоносова, и 20 декабря Канцелярия распорядилась печатать «Историю Сибири» Миллера «в том же количестве экземпляров, как и первую часть». В 1752 г. были рекомендованы к изданию Историческим собранием и главы 12-17. А в качестве «притеснителей» историографа при напечатании «Истории Сибири» Пекарский, в отличие от Формозова работавший с документами, а не черпавший свои знания из тенденциозных сочинений, называет «неутомимых в преследовании против него» Шумахера и Теплова, но не Ломоносова. Точно также поступает и С.М.Соловьев[136].

Весьма странно, конечно, читать у С.С. Илизарова, что Миллер никогда не выступал зачинщиком ссор, т. к. такая посылка очень серьезно искажает многие страницы истории Академии наук и характер противостояния Миллера с Ломоносовым. В 1758-1759 гг. Ломоносов вспоминал, что «по приезде Миллеровом из Сибири, где он разбогател и приобрел великую гордость, какие ссоры, споры, тяжбы с Шумахером были, описать невозможно: все профессорские собрания происходили в ссорах». В 1764 г. он же, ведя речь о событиях 1744 г., констатировал: «Какие были тогда распри или лучше позорище между Шумахером, Делилем и Миллером! Целый год почти прошел, что в Конференции кроме шумов ничего не происходило». В 1762 г. усугубился давний конфликт между Миллером и профессором юриспруденции Г.Ф.Федоровичем, и 2 декабря Миллер, подчеркивал Ломоносов, «не токмо ругал Федоровича бесчестными словами, но и взашей выбил из Конференции. Федорович просил о сатисфакции и оправдан профессорскими свидетельствами...». Профессор И.А.Браун, очевидец ссоры, показывал, что ее «зачинщиком» и «обидящим» был именно Миллер и что имело место «бесчестное и наглое выведение» Федоровича из Академического собрания. Сам Миллер затем «сознался, что дал волю рукам», не помня при этом, «выпроваживал ли он Федоровича "взашей", "за плечо" или "за рукав"».