Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это и есть следствие крепостного права, пагубного для всех, как для помещиков, так и для крестьян: «Крестьянин — это крепостной дворянина, дворянин — это крепостной царя»[1391]. Леузон Ле Дюк, как и многие его соотечественники, сожалеет, что в России нет среднего класса, или он находится «в эмбриональном состоянии»: «Кроме верховного суверена, русский фатально должен быть рабом кого-то. Это одновременно глупая и ужасная ситуация, исключающая всякую независимость, всякую инициативу, и, как следствие, порождающая лишь тупую покорность или безудержный, бунт». Здесь автор продолжает развивать мысли Кюстина о тотальном рабстве русских, причём самого Кюстина ни разу не упоминает. Что касается результатов отмены крепостного права, автор отмечает: «Утверждают, что за последние десять лет указ об освобождении всё изменил. За десять лет едва ли изменится социальный организм, формировавшийся веками»[1392].
Но вернёмся к перипетиям романа. Отец Альбера, старый маркиз, иностранцев не жалует и заявляет между делом, что никогда не допустит, чтобы в его дом вошла иностранка, а русских он не любит особо. Когда он узнал, что неподалёку от его замка остановились две русские знатные дамы, он так и сказал сыну: «А, это русские, как не повезло нашему краю! Вы знаете, я не могу выносить этих русских, и я очень опечалился, когда вы отправились в Санкт-Петербург»[1393].
Русских дам он не выносит по определению; хотя личного опыта общения с ними и не имеет, зато от друзей наслышан: «Упаси меня Бог рассуждать о качествах русских дам! Они добры и очаровательны, но чаще — экстравагантны и безумны. Согласитесь, сын мой, ведь вы видели их вблизи. Они плачут в церкви так, как смеются в театре. Дело не в тщеславии или нервах; ни религия, которая в России всего лишь официальная вывеска, ни тонкое понимание искусства здесь ни при чём. У меня были друзья, имевшие русских любовниц; говорят, они превосходны в этой роли; я знавал и других, по глупости или бедности взявших их в жёны, но потом в этом раскаявшихся. Что они тут делают? Шпионят за нами? Используют нас?»[1394]
При этом старый маркиз — ещё и откровенный русофоб: «Я надеюсь, вы не подпадёте под влияние дипломатов, мечтающих о союзе с Россией. Ничего не будет более мучительного для нас. Почитайте историю: всегда, когда нам было тяжело, Россия выступала против нас. Если она нам протягивала свою бархатную лапу, то лишь для того, чтобы сильнее нас оцарапать»[1395].
В том же 1879 году вышло продолжение романа: Анна выходит замуж за князя Гуркова. Князь — самовлюблённый эгоист; женщина для него — лишь «манекен для оргий»[1396]. Анна ему просто попалась под руку в то время, когда она, совершенно разбитая, вернулась из Франции и была готова выйти замуж за первого встречного. Сразу после рождения ребёнка, мальчика Жоржа, князь заявил супруге: «Мадам, вы подарили мне наследника, я вас благодарю. Теперь мы свободны друг от друга»[1397]. Таковы уж нравы русских князей, совсем под стать хищным русским княгиням! Спустя три дня после рождения сына он уезжает, как водится, за границу, в Италию, а Анна решает отправиться в Ярославль, в имение отца. Там она крестит сына, причём у «главного попа округи». Именно с появлением в романе этого персонажа взгляд автора на Россию начинает меняться. Оказывается, «главный поп» заметно отличался от своих собратьев. Его никогда не видели в кабаке хлещущим водку; его не видели валявшимся мертвецки пьяным на улице или в канаве, а крестьяне, повстречавшись с ним, не бежали от него как чёрт от ладана из-за страха, смешанного с презрением[1398].
Да и управляющий у Анны достойный и порядочный человек по фамилии Марков, а не какой-то злодей-немец. Однажды княгиня сообщает Маркову: «Я жила в Европе, я знаю, что такое цивилизация, и я хочу осуществить здесь преобразования»[1399]. Вот тут так и ждёшь подвоха от автора, но нет, Анна оказалась прекрасной управительницей, сумевшей грамотно использовать европейский опыт (а ведь в первой части романа автор утверждал, что русские абсолютно не способны его воспринимать), и дела у неё быстро пошли на лад. Она провела реформы в своих землях, лично вникала во все детали, объезжала свои деревни, встречалась с народом, заходила в избы и обязательно посещала школу.
И даже «главный поп» Игнатий был на её стороне, хотя и негласно, ведь, как отмечает автор, в обществе в это время шли дискуссии между сторонниками отмены крепостного права и теми, кто выступал за его сохранение, и церковь стояла на консервативных позициях: «Апеллируя уж не знаю к какому высказыванию апостола Павла, она утверждала, что крепостное право — божественный институт»[1400] (хотя, как известно, католическая церковь с самого начала ссылалась на метафору, приписываемую апостолу Павлу, для обоснования справедливости и божественности разделения общества на сословия). Против преобразований княгини Анны выступал только её сосед, мелкопоместный дворянин, конечно, с немецкой фамилией Робермарк.
Самое интересное — развязка, финал. Княгиня оказывается в Париже накануне Франко-прусской войны. Когда после победы Пруссии над Австрией все гадают, кто будет следующей жертвой немецкой агрессии, она ясно осознаёт, что под ударом окажется Франция. Княгиня понимает, что страна к войне не готова. Она открывает в Париже салон, который быстро становится центром политической и дипломатической жизни. Её главная цель — склонить французское общество к идее необходимости сближения с Россией, которое переросло бы в союз. Её салон становится необычайно популярным, к ней стремятся попасть ведущие политики и дипломаты, у неё бывает сам Эмиль Золя, а Анну принимают при дворе, правда, политику императора Наполеона III она оценивает критически. Более того, она действует вроде бы как частное лицо, но российская дипломатия прибегает к её услугам, тем более, как отмечает автор, это в традициях русской дипломатии — использовать прекрасный пол. Начинается война, Франция терпит
