Дипломат - Джеймс Олдридж.

Мак-Грегор открыл дверцу, и Кэтрин молча вышла из машины. Она все еще внутренне противилась тому, что ее оставляют, но, вероятно, решила не вносить лишних осложнений. Мак-Грегор отвел ее к Джавату и объяснил ему, что она остается, пока они не приедут за ней. Джават кивнул и сказал, что отведет ее обратно в дом.

– Ради бога, не оставляйте меня тут на всю ночь, – сказала Кэтрин. Потом шагнула к Мак-Грегору и коснулась лбом его щеки.

Мак-Грегор сел на переднее сиденье рядом с Аладином и велел ему включить фары, гнать что есть духу и хорошенько смотреть, нет ли рытвин на дороге. Им вовсе не желательно застревать посредине этой странной ничьей земли. Когда они тронулись, Мак-Грегор повернулся и посмотрел на Эссекса. Тот сидел выпрямившись, и Мак-Грегор понял, что эта поза принята с точным расчетом, как и все, что делал Эссекс. В него не станут стрелять, потому что он англичанин, а если выстрелят, то, наверное, промахнутся. Только прыжки форда на ухабах мешали Эссексу сохранять свою позу. Когда Аладин делал крутые повороты, объезжая неровности дороги, Эссексу приходилось хвататься за переднюю спинку, чтобы удерживаться в должном положении.

Дорога свернула вправо, деревья поредели, и фары осветили впереди еще одну баррикаду из бочек. Мак-Грегор вслушивался, не стреляют ли, но шум мотора заглушал все другие звуки. Мак-Грегор сидел, слегка нагнув голову, готовый нырнуть вниз в случае необходимости. Ему не было видно, есть ли между бочками промежуток, и только в последнюю минуту они обнаружили узкий проход. Аладин, не уменьшая скорости, сумел проскочить в него.

И тут все пришло в движение.

С обеих сторон к ним ринулись всадники. Лишь только Аладин сбавил газ, чтобы не врезаться в них, на подножку вскочили пешие солдаты и приказали Аладину полным ходом гнать до больших ворот. Всадники мчались за ними с оглушительными криками.

Один из солдат, стоявших на подножке, просунул голову в машину, внимательно оглядел Мак-Грегора и положил ствол винтовки на опущенное стекло дверцы. У больших кирпичных ворот высокий человек в начищенных до блеска сапогах приказал им выйти из машины. Их сейчас же окружила толпа пеших и конных солдат. Человек в начищенных сапогах велел Аладину оставаться здесь, а Мак-Грегору и Эссексу идти к дому. Он держался властно и грубо, и Мак-Грегор по выправке, манерам и сапогам признал в нем кадрового офицера.

Несколько солдат оттеснили Мак-Грегора от Эссекса и быстро повели обоих большим красивым садом, по усыпанной гравием кипарисовой аллее. Кипарисы казались черными при лунном свете. Мак-Грегор увидел впереди дом – низкую квадратную персидскую виллу с двумя мраморными лестницами, ведущими на веранду. На ступенях их задержали. Офицер на ощупь проверил, нет ли у Мак-Грегора оружия, крепко схватил его за руку и, обернувшись, крикнул всадникам, чтобы они, поганые, шелудивые собаки, вернулись на дорогу и не топтали сад.

Объятый столь живописным гневом, офицер толкнул Мак-Грегора, и тот, споткнувшись о ступеньку, упал на руки, но сейчас же поднялся и сказал по-персидски, переводя с английского без всяких смягчений, чтобы сильнее оскорбить иранца: – Я сверну тебе шею, если ты еще раз попробуешь меня тронуть!

Офицер явно нацеливался ударить его ногой в пах (Мак-Грегор увидел это даже при тусклом лунном свете), но затем одумался и стал крикливо браниться, призывая Аллаха поразить молнией этого нечестивца.

– За такую наглость и богохульство, – сказал Мак-Грегор, чувствуя, как у него темнеет в глазах от ярости, – я предрекаю, что тебя погребут без омовения, ты будешь ослеплен и не увидишь никогда своего шиитского рая.

– Клянусь Аллахом, я тебя убью, собака!

– Чего это вы там шумите? – спросил Эссекс.

– Этот наглец дает волю рукам, а я возражаю.

– Так и надо, – сказал Эссекс. – Мне самому пришлось ударить одного из этих мерзавцев. Скажите ему, что если он не перестанет оскорблять вас, я сейчас же вернусь обратно и предоставлю губернатора его собственной судьбе. Так ему и скажите!

– Не стоит он этого, – ответил Мак-Грегор. – Теперь вы понимаете, почему народ здесь восстает?

– Перестаньте морализировать. Я уже достаточно натерпелся сегодня за день!

– Вы еще не того натерпитесь из-за вашего губернатора.

– Я обязан что-то делать, – спокойно возразил Эссекс. – И я вовсе не намерен препираться с вами сейчас и здесь. Пойдемте! – Он пошел вверх по лестнице вслед за офицером, который яростно похлопывал по сапогам своей длинной саблей. – Мы уладим все это с губернатором. И не повышайте голоса, Мак-Грегор! Помните – вы англичанин!

– Плевал я на это, – сказал Мак-Грегор. – Я не собираюсь отказываться от крепкой персидской брани только ради того, чтобы держать себя по-английски.

– Ну, ладно, ладно! – Эссекс первым вошел в резную парадную дверь и через темный, увешанный коврами коридор в маленькую гостиную. Она была освещена керосиновой лампой и обставлена потертым гостиным гарнитуром в стиле Людовика XVI. Подносы, диваны, подушки, фотографии, молитвенные коврики, фигурки цветного стекла и всякие безделушки сплошь загромождали всю комнату. Офицер приказал им ждать. Он поставил у дверей двух солдат и прошел дальше.

– В этом человеке есть что-то зверское, – сказал Эссекс.

– А вы чего же ожидали! – Мак-Грегор все еще злился.

– Успокойтесь, молодой человек, – сказал Эссекс. – У нас впереди еще много дела.

Слуга во фраке и фетровой феске открыл дверь сзади них. Он очень низко поклонился и сказал: – Извольте сюда, ваша светлость.

Эссекс шествовал впереди Мак-Грегора, утверждая свое достоинство должной дозой негодования. Мак-Грегор чувствовал, что он на это не способен – не способен ни пыжиться, ни унять свой гнев. Только очутившись в большой ярко освещенной комнате, он в полной мере оценил весь юмор ситуации. В комнате никого не было, и их торжественное появление пропало впустую.

– Да, признаюсь, мы слишком много им позволяем! – Эссекс хлопнул себя по ляжке перчатками свиной кожи. – Где же, чорт побери, этот субъект?

Густая бисерная занавеска раздвинулась, и в комнату, склоняя голову и широко улыбаясь, вошел толстяк в белом жилете и серых гетрах поверх ботинок. Переплетя свои унизанные перстнями пальцы, он прижал их к объемистому животу и промурлыкал традиционное приветствие со всеми необходимыми формулами самоуничижения. Мак-Грегор догадался, что это не губернатор, но Эссекс обратился к нему, как к губернатору, потому что кто же его должен был встречать, чорт побери, как не губернатор!

– Что это за обращение! – Эссекс говорил по-английски, показывая этим, что собеседник обязан понимать его, а нет, так пусть убирается к чорту. – Вы можете как угодно третировать ваших слуг, сэр, но если вы настолько глупы, чтобы оскорблять нашу особу и наше официальное положение, посылая нам навстречу бандитов, то я должен заявить, что вы напрашиваетесь на неприятности и, вероятно, заслуживаете жалкого конца, который вас ожидает. Вы меня поняли?

Мак-Грегор не дал себе труда удостовериться, понял ли Эссекса этот улыбающийся толстяк. Он с наслаждением выразил по-персидски весь гнев Эссекса и даже усилил его, используя для этого все тонкости персидского языка. Он почувствовал удовлетворение, когда сияющее лицо толстяка омрачилось внезапной серьезностью.

– Я не губернатор, – ответил толстяк по-персидски. – Я начальник полиции этого округа, и меня глубоко удручает то, что вы мне сказали. Я не знаю, куда спрятать свое лицо! – Начальник полиции тяжело задышал, чтобы показать, как он изумлен. – Какие скоты могли отнестись к вам столь непочтительно! Мы отдали приказ, чтобы вас встретили с наивысшими почестями. Мы глубоко скорбим о том, что нам не удалось устроить вам официальную встречу. Я могу лишь просить у вас прощения и заверить вас, что негодяи ответят за это: их высекут плетьми и поколотят палками. Ваша светлость слишком важная особа, чтобы огорчаться поведением этих невежественных и глупых олухов, которые не имеют и облика человеческого, а просто безмозглые идиоты, исчадия собак и обезьян. Они будут сурово наказаны. А тем временем мы предоставляем в ваше полное распоряжение этот дом, который считаем недостойным вашего почтенного присутствия и далеко не соответствующим важности вашей особы. Я, не медля ни минуты, проведу вас к губернатору.

Захлебываясь от подобострастия, начальник полиции отстранил вошедших за ним вооруженных людей и нырнул за бисерную занавеску, увлекая за собой Эссекса и Мак-Грегора.

Мак-Грегор переводил слово за словом все, что говорил начальник полиции, и Эссекс немного приосанился, но Мак-Грегор тут же разочаровал его, сказав, что это просто сладкоречие лицемера.

Их провели в парадную приемную – длинную и узкую комнату. Посредине ее стояли два мозаичных стола в черно-белую клетку. Подвешенная к потолку керосиновая лампа отбрасывала на них свет и тени. Столы были уставлены посудой, фигурными винными бутылками и расписным фарфором. В глубине комнаты у решетчатого окна восседал губернатор.