Пора свиданий - Жюльетта Бенцони

Тогда зазвучал голос Готье:

— Вы должны остаться, мадам Катрин, ради той, которая умирает, и ради ребенка. Но я — свободный человек и могу ехать, коль вы разрешите. Я разыщу мессира Арно. Что мешает мне сделать это?

Катрин с признательностью посмотрела на Готье.

— Это правильно, ты можешь разыскать его, но вернуть его не сможешь. Тебе это хорошо известно. Никому не удавалось заставить его менять решения.

— Я сделаю, что смогу. По крайней мере, это облегчит вашу душу. Если мессир Арно исцелится, я верну его вам, даже силой. А нет… так я вернусь. Отпускаете ли вы меня?

— Как я могу тебе отказать. Ты моя единственная надежда.

— Тогда я еду.

Часом позднее, стоя у южных ворот Монсальви с Сарой и Сатурненом, Катрин прислушивалась к удаляющемуся топоту копыт лошади. Снабженный провизией, деньгами и одеждой, Готье скакал в поисках следов Арно и Фортюна, оседлав мощного першерона, не отличавшегося красотой, но зато очень надежного.

Когда темнота поглотила всадника и заглушила последние звуки копыт, Катрин поплотнее завернулась в свою накидку, взглянула на звездное небо и вздохнула:

— Найдет ли он его? Эти южные края неведомые, как И страны Великого Хана.

— Его преосвященство аббат сказал Готье, что он должен следовать по дороге, отмеченной ракушками. Он просил его запомнить названия первых селений, потому что Готье не умеет ни писать, ни читать, — сказал Сатурнен. — Будем надеяться, мадам Катрин. Хоть он и не верит в Бога, я знаю, что Святая Дева и Святой Яков помогут ему. Они не оставляют без своей милости тех, кто пускается в дальний путь.

— Он прав, — поддержала его Сара, — Готье не только сильный, но и толковый человек. Он верит в себя и способен своротить горы. А теперь пойдем домой. Мадам Изабелла нуждается в нашей помощи. Вернешься, поцелуешь сына и найдешь в себе мужество исполнить свой долг.

Катрин не отвечала. Она подавила в себе чувство сожаления и тихонько шла к аббатству. Но ей было ясно, что она уступила обстоятельствам, а ее желание разыскать Арно не исчезло бесследно. Она еще долго убаюкивала Мишеля этим вечером, держа ребенка на руках и согревая свое страдающее сердце любовью к сыну…

Глава третья. МЕНЕСТРЕЛЬ

Изабелла де Монсальви умерла на следующий день после праздника святого Михаила без страданий, агонии, почти умиротворенная. Радость посетила ее в последний раз накануне смерти: она видела, как ее внук впервые принимал почести от своих вассалов.

Сатурнен в качестве старосты и в соответствии с предписаниями Монсальви решил, что в день своих именин ребенок должен быть признан сеньором маленького поселения. Теперь, когда король вернул семейству Монсальви их звания и земли, день 29 сентября казался Сатурнену самым подходящим для проведения торжеств, тем более что совпадал с праздником пастухов, которые в это время года собирались на плато Монсальви.

На деревенской площади перед церковью поставили большую скамью на пьедестале, украшенном гербами Монсальви, и после торжественной проповеди аббата Бернара Мишель и его мать уселись на нее и принимали почести подданных, разодетых в самые лучшие свои платья. Сам Сатурнен, одетый в платье из коричневого сукна, с серебряной цепью на шее преподнес хозяевам на подушке хлебные колосья и гроздья винограда. Он произнес речь, немного путаную, но принятую с энтузиазмом всеми жителями Монсальви. Крестьяне подходили к Мишелю и целовали ему ручку. Мальчик смеялся, радовался своему красивому костюму из белого бархата, в который нарядила его Сара, и явно интересовался золотой цепью с топазами, одетой матерью ему на шею. По правде говоря, церемония затянулась и утомила ребенка. Ведь ему было всего два года. Но танцы пастухов и состязания в силе привели маленького сеньора в восторг. Катрин не могла удержать Мишеля, который, встав на скамью, прыгал, как чертенок. Сидевшая рядом с ним в кресле бабушка умилялась, глядя на него. Чтобы она могла наблюдать за торжествами, ее принесли на носилках и усадили под навесом.

День закончился у большого костра, зажженного Мишелем, руку которого направляла Катрин. А потом, когда мальчики и девочки бросились в траву за мелкими серебряными монетами, уставшего сеньора унесли домой, потому что он заснул на руках Сары, прислонив белокурую голову к ее плечу.

В течение всего дня Катрин скрывала свою глубокую грусть: провозглашение Мишеля сеньором отодвигало его отца в прошлое. За последние шесть недель о нем так ничего и не было слышно.

На следующее утро жители Монсальви, допоздна не ложившиеся спать и радовавшиеся прелестям жизни, были разбужены мрачным звоном колоколов, извещавшим о смерти старой хозяйки замка…

Сара, принесшая ей кружку молока, застала графиню бездыханной. Она лежала, вытянувшись, держа руки на четках, на ее побелевших руках блестел изумруд королевы Иоланды. Сара задержалась в дверях комнаты, пораженная необыкновенной красотой мертвой женщины. Следы болезни исчезли, лицо стало умиротворенным. Ее белые волосы двумя косами лежали вдоль щек, и сходство мадам де Монсальви с сыновьями было разительным.

Сара перекрестилась, поставила кружку с молоком и вошла к Катрин, которая только что заснула. Она потихоньку потрясла ее за плечо. И, когда молодая женщина подскочила в постели, глядя на нее испуганными глазами, проговорила:

— Мадам Изабелла перестала страдать, Катрин. Тебе надо встать. Я пойду сообщу аббату, а ты возьми Мишеля и отнеси его к Донасьене. Смерть — неподходящая картина для ребенка.

Катрин послушалась. Со времени своего возвращения она ожидала этого конца. Она знала, что старая дама желала его как избавления от страданий, и разум подсказывал, что не следует расстраиваться: Изабелла наконец умиротворилась. Катрин почувствовала, что присутствие Изабеллы было для нее много ценнее, чем она предполагала ранее. Но вот матери Арно не стало, и она еще острее ощутила свое одиночество.

Чуть позже она с помощью Сары переодела Изабеллу в одежду монахини ордена святой Клер, в которой та пожелала уйти в вечность. Стоя у изголовья кровати, они молча смотрели на суровое черное одеяние, придававшее удивительное величие старой графине, готовой, как казалось, вот-вот приоткрыть тяжелые веки. Очень осторожно Катрин сняла с пальца Изабеллы изумрудный перстень, так мало соответствовавший монашескому одеянию.

Пришел аббат с двумя священнослужителями. Они принесли с собой кадило и святую воду.

Три последующих дня прошли для Катрин как мрачный сон. Тело Изабеллы было выставлено на хорах церкви, и около него дежурили монахи. Катрин, Сара и Донасьена сменяли друг друга у гроба. Для Катрин часы, проведенные в церкви, были чем-то нереальным. Чтобы избавиться от чувства страха, Катрин попыталась молиться, но мысль была вялой и слова не приходили на ум… Она не знала, с чем обращаться к Богу. Ей было легче говорить с умершей.