Русский святочный рассказ. Становление жанра - Елена Владимировна Душечкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день она сильно расхворалась и то забывалась, то снова бредила. Привезли земского доктора; тот только покачал головой.
— Неужели умрет? — спрашивали мы.
— Бог знает, — отвечал он.
В крещенский сочельник Нина лежала мертвая на столе, а вокруг нее плакали родители, сестры, знакомые и я.
Вот что значит погадать у погоста.
А. Н. Севастьянов
Завело[841]
Канун Рождества… конторские занятия кончены… итоги подсчитаны, пробелы прографлены… я захлопнул книгу, быстро простился с служащими и еще быстрее выбыл из конторы…
— Извозчик! В Красное село и на Курский вокзал!
— Пожалуйте, сударь…
Старикашка подал свои крохотные санки, встряхнул пояс и молодцевато передернул вожжами…
— Э-э-эх, ты… серопегая!
Лошаденка затрусила… Санки заерзали по ухабам, завиляли, обгоняя встречных, и быстро помчались…
Я поплотнее закутался в шубу.
Весело было так на душе… Все с радостными лицами попадаются навстречу. Старушка ли в потертом салопе, таща под мышкой кулек и в руках завязанную в тряпочку кринку молока; мальчишка ли с елкой, дворник ли с книжкой, чиновник ли с портфелем — у всех одинаковые, неделовые, веселые, добродушные лица. Хоть и видишь, что хлопочут они, а радостно как-то хлопочут, и выражения лиц у всех радостные, приветливые… Так вот и хотят они вскрикнуть друг другу: «С наступающим праздником вас!..» Точно так же было и со мной… Благополучно оконченные занятия, ласковое прощание с начальством, дружеское пожелание сослуживцев, наступающий праздник, а главное — хорошая, теплая, тихая погода радовала меня в этот день, потому что ночью- то мне предстоит поездка, и не маленькая…
Я собирался в деревню к родным.
«Что-то Матрена Семеновна… приготовила мне чай или нет? — думал я про квартирную хозяйку. — Если не готов, то без чая не уеду… Завязал ли Андрей багаж?..»
Багаж, однако, был приготовлен, и горячий чай стоял на столе.
— Покушай, батюшка, покушай на дорожку-то… вот я тебе закусить еще дам…
— Право, Матрена Семеновна, ни пить, ни есть что-то не хочется… Так захотелось домой…
— Успеешь, батюшка, — добродушно ответила Семеновна, — а сытому-то будет гораздо лучше… Дорога ж, вы говорите, не ближняя?
— Да, верст полтораста…
— Ну вот, батюшка, видишь…
Матрена Семеновна зашмыгала в кухню, принесла мне разогретую картофельную котлетку, подала две ватрушки с маком — мои любимые, и сладкого пирожка…
— Поешь, батюшка, поешь, а там, что Бог даст.
Добрая эта Матрена Семеновна!
Как она меня укутывала в дорогу, советовала надеть валенки и предлагала даже для завтрака захватить еще лепешечек с маком, да я отказался.
Положительно мне не пилось и не елось… Мысль об дальней поездке, о встрече с родными отнимала весь аппетит…
Пока дворник Андрей выносил извозчику багаж, я уже окончил чай и закуску…
— Ну, с Богом, батюшка… — провожала меня Матрена Семеновна, — дай тебе Господи счастливого пути да радостной встречи с родными.
— Спасибо, дорогая Матрена Семеновна… Спасибо, голубушка! Жди меня после Крещенья…
— На все святки отпустили?..
— На все!.. То-то нагуляюсь я!
— Дай тебе Господи!..
Я помолился иконам, простился с Матреной Семеновной, сунул Андрею «с праздником» и покатил.
— Но… эй ты, серопегая!.. — захлестал опять возница лошадь.
Санки заныряли по ухабам. Мы тронулись.
— Как тебя звать, дядюшка? А ведь тепло стоит… — сообщил я свою думушку вознице.
— Якимом… Тепленько, сударь… Тепленько Господь дал для праздничка.
— Смотри, на тротуарах-то лужицы, а небо-то синее… это значит, что и завтра тепло тоже будет…
— Лужицы-то лужицы, а на завтра, что Бог даст… очень эта синева подозрительна… Как бы за ночь не надвинула… — ответил возница, погоняя лошадь.
«Авось не „надвинет“», — подумал я и взглянул пристально на небо.
Небо темное, темное, синее, тучами скрыто… Несмотря на то, что уж смеркалось, ни одной звездочки не было видно… С запада подул ветер и все сильнее и сильнее потянул он.
И в самом деле, пожалуй… «надвинет», а может и нет…
В вагоне метели бояться нечего, а вот на лошадях, в чистом поле… Авось «не надвинет», утешал я себя мыслью и решил, что если погода изменится, то заехать к сестре в Лопасню, что от станции двух верст нет, а если «не надвинет», то проехать прямо домой в Семеновское…
Домой, положим, гораздо интереснее ехать… во-первых, встреча с матушкой, с тетушкой, с младшими сестрами, а главное, праздничек этот хочется встретить не где-нибудь на чужбине, а под родительским кровом… этому обычаю я придерживался не один год и решил по возможности не изменять…
В вокзале народу множество. Однако же с приплатою к билету сорока копеек услужливый артельщик билет мне достал без затруднения; проводил в вагон, помог усесться, раскланялся и пожелал «благополучного пути».
«Скоро ли?» — думал я, сидя в вагоне, посматривая в обталое окошечко на платформу, где бегали и суетились пассажиры… Второй звонок… Чрез четверть часа третий… А ведь на улице, должно быть, морозит!.. Несмотря на то, что я дыханием постоянно поддерживаю отталость окна, оно начинает заволакиваться дымкою, а затем покрывается цветочками…
При свете фонаря на спинах проходящих мимо окна заметны порхающие снежинки…
«Не надвинуло бы», — вспомнил я слова своего извозчика и тревожно прошелся по вагону, запахнулся теплей шубой и сел в уголок…
Вагон быстро наполнился… Начался говор, шум, кто-то и с кем-то уж заспорил… Наконец третий звонок, свисток обер-кондуктора, свист паровоза, и поезд пошел.
Закачало, заколыхало опять… Что-то задребезжало, и оставшиеся на платформе лица, багажная тележка и, наконец, самая станция побежали назад…
Поехали! Тронулись… «Слава тебе, Господи!» — послышались возгласы. Некоторые крестились.
Я снял шапку, перекрестился тоже и произнес: «Дай Бог благополучия, дай Бог, чтоб „не надуло“…»
Трам-там-там… Тара-ра-рам-там-там… говорили колеса…
Фью-фью-фью… То и дело доносились свистки паровоза. Наконец, они стали все реже и реже. Колеса загремели плавнее. Фонарь на стене с вставленной и зажженной свечой задребезжал без перерыва, поезд пошел быстрее.
Пропали из окна освещенные здания, взамен их потянулись длинные темные сараи, склады и запасные вагоны.
Пропали и они… Мелькнула освещенная первая будочка сторожевая и тоже вдруг скрылась… Поезд выезжал за город. В окнах стал виден общий темный фон полей, силуэты кустарничка можно было различить от освещения сыпавшихся из трубы паровоза искр… Наконец, и это прошло… Искры стали уноситься ветром дальше, темнота становилась гуще, а общий фон полей и леса все
