Суворов - Олег Михайлов

— За что вы получили ваш орден?

И слышал в ответ:

— За Измаил.

— За штурм Очакова.

— За Рымник.

— Ваши ордена ниже этого! — возражал Суворов. — Они даны вам всего лишь за храбрость. А этот почтенный орден дается за знатность рода!

Представлявшиеся были приглашены к обеду и заняли места за столом по старшинству. Перед обедом генерал-аншеф, не поморщившись, выпил большую рюмку водки. Подали сперва горячий и отвратительный суп, который надлежало каждому весь съесть. После того был принесен затхлый балык на конопляном масле. Так как строго запрещалось брать соль ножом из солонины, каждому следовало заблаговременно отсыпать по кучке соли возле себя.

Разговор шел о Праге, ее сильных укреплениях, о решительности ее многочисленного гарнизона.

— Прага имеет все, что изобретено зодчеством военным, — говорил Суворову Дерфельден. — Об этом сообщают явившиеся перебежчики. Высокие валы с глубокими рвами, крутости, повсюду дерном одетые и усеянные тройными палисадами, батареи, камнем обложенные, кавалеры — башни, поделанные на возвышенностях, флеши, обеспечивающие ретираду, шестерной ряд волчьих ям с заостренными спицами, более ста орудий и тридцать тысяч отважного войска!

— Завтра же, батюшка Видим Христофорович, — отвечал генерал-аншеф, — наряди для обучения в корпусе как носить лестницы, фашины, плетни, как приставлять их к деревьям и лазить на оные, как плетни бросать на ямы волчьи и фашины.

Собравшийся военный совет единогласным постановлением подтвердил мнение своего командующего — идти к Праге и брать ее приступом.

Днем 23 октября во всех полках делали плетни от двух с половиной сажен длины и до трех аршин ширины каждый.

Перед вечером были отделены охотники — те, кто пойдут первыми, и рабочие — нести плетни, фашины и лестницы. Специально отобранным солдатам раздали шанцевый инструмент для разрушения крепостных преград. Перед сумерками все было готово к штурму.

Запылали костры, воины каждой роты собрались в круг. В семь вечера читан был солдатам приказ Суворова, начинавшийся простыми словами: «Взять штурмом пражский ретраншемент…», и кончавшийся также деловито: «В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать. Кого из нас убьют — Царство Небесное, живым — слава! слава! слава!»

В пять утра 24 октября зашипела ракета, лопнула, и сотни мелких звездочек рассыпались в черном небе. Колонны двинулись. Охотники и рабочие с плетнями, лестницами и фашинами понеслись бегом. Их встретили выстрелы польских караулов. Ответа с русской стороны не было. На крепостных батареях засверкали огни. Вся округа озарилась летящими раскаленными ядрами, и защитники Праги внезапно увидели в самой близи от себя густые колонны русских солдат.

Закипели ружейные выстрелы, загремела артиллерия со всех укреплений. Колонны Ласси и Лобанова-Ростовского по-прежнему молча, шибким шагом приближались к укреплениям, достигли рва, накрыли волчьи ямы плетнями, закидали ров фашинами и перебрались на вал. Стрелки рассыпались по краям рва и били по головам неприятеля. Только теперь загремело в колоннах могучее «ура».

Первая и вторая колонны, выдержав перекрестные выстрелы с крепостных батарей, а также с острова на Висле, да и из самой Варшавы, под сильным картечным и ружейным огнем бросились на стоявшую за валом конницу и пехоту, дошли до моста и пленили здесь двух генералов. Третья и четвертая колонны — штык со штыком и грудь с грудью — сшиблись с неприятелем на валу. Поляки отступили. Минуты три русские не стреляли в знак того, что первое укрепление взято.

Успех штурма облегчался разбродом, царившим в руководящих кругах Варшавы после поражения Костюшко.

Его преемник генерал Вавржецкий оказался командующим неумелым и безвольным. Поднятый на ноги стрельбой, он повсюду видел панику и даже у Варшавского моста не нашел караула. Он успел спастись и теперь торопился повредить мост, страшась за участь Варшавы.

Тревога его была напрасной. Суворов, стремясь лишь устрашить варшавян, сам приказал зажечь мост.

Суворовские войска не давали неприятелю опомниться и прийти в себя. Завладев внешними укреплениями, третья и четвертая колонны без малейшего промедления двинулись дальше, как вдруг взорвало неприятельский погреб, начиненный ядрами и бомбами.

Начинало светать. Пятая, шестая и седьмая колонны стремительно продвигались в глубь правого фланга поляков. Солдаты Денисова загнали защитников на косу, в угол между Вислой и болотистым притоком. Артиллерия шла за наступающими. Через несколько часов после начала штурма вся Прага оказалась в руках у русских.

Сам Суворов был в этот день совсем болен и едва таскал ноги. После сражения он лег на солому в своей палатке отдохнуть. Среди войск, расположившихся вблизи, не было ни малейшего движения и шума. Солдаты даже говорили вполголоса, чтобы не потревожить любимого своего начальника.

— Он не спит, когда мы спим, — поясняли они, — и в жизни своей не проспал ни одного дела.

К ночи генерал-аншефу разбили калмыцкую кибитку, так как погода стояла по-осеннему свежая. В тот же день он отправил Румянцеву короткое донесение: «Сиятельнейший граф, ура! Прага наша».

25 октября, вскоре после полуночи, от варшавского берега отчалили две лодки с развевающимся белым знаменем. Толпы безоружного народа с фонарями и свечами в глубоком молчании провожали депутатов. Посланники столичного магистрата в национальном и военном польском платье направились к Суворову, поджидавшему их перед своей калмыцкой кибиткой. Видя, что они подступают к нему с робостью, русский полководец вскочил, распоясал свою саблю и, бросив ее прочь, закричал по-польски:

— Мир! Мир! Мир!

Продиктованные им условия капитуляции Варшавы были умеренны. Суворов предлагал полякам свезти оружие и пушки за город, исправить мост и оказывать «всеподобающую честь» своему королю. Именем Екатерины II он обещал волю сдавшимся, неприкосновенность личности и имущества горожан. Горожане вынесли на руках из лодок вестников мира.

6

29 октября, в восемь часов пополуночи ударили барабаны, зазвучали флейтузы, гобои с басонами, валторны и медные трубы. Все крыши, окна домов и берега Варшавы заполнены были народом. Проворно, живо, молодцевато шли русские пехотинцы — без париков, стриженные в кружок и легко одетые — в касках с плюмажем из конского волоса, куртках, широких шароварах.

Суворов, в солдатской куртке и каске, ехал впереди Азовцев. На берегу, по ту сторону моста, главнейший из чиновников магистрата подал ему на бархатной подушке позолоченные серебряные ключи от города, хлеб-соль и произнес краткую речь. Русский полководец взял ключи, поцеловал их, поднял вверх и сказал: