Новый Мир ( № 8 2005) - Новый Мир Новый Мир

Иосиф Бродский. Памяти Карла Проффера. Перевод с английского Ольги Ворониной под редакцией Александра Сумеркина. Вступительная заметка Ольги Ворониной. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 3 <http://www.zvezda.ru>.

Текст выступления на вечере памяти основателя легендарного издательства “Ардис” (1 апреля 1985 года) публикуется впервые. В “Ардисе” у Бродского вышло семь книг. Между прочим, именно Карл Проффер встречал И. Б. в Вене, помог ему с переездом в Энн-Арбор, устроил преподавать и фактически свел с Оденом.

“<…> Я редко встречал американца, который питал бы меньше иллюзий насчет Советского Союза, и уже по одному этому ничто не могло быть более чуждо его сознанию, чем идея повлиять на ход событий в этой стране. Он делал то, что делал, из простой любви к русской литературе. Как всякая любовь, она была смесью подлинной зачарованности, любопытства, влечения, подозрительности, сострадания и — превыше всего — сильнейшего тяготения к своему объекту. Он просто хотел, чтобы она была, существовала в печати, на бумаге, стояла на ногах наравне с другими и была с ними сравнима. Он не мог стерпеть, когда у него на глазах ее мучили, увечили, оскорбляли. Но в отличие от многих, разделяющих эти чувства, он решился действовать. Или, говоря еще проще, он сделал для русской литературы то, что сами русские хотели бы, но не могли сделать. <…> Он был добрым, чрезвычайно добрым человеком. Казалось, он излучал доброту, но доброту своеобразную; он не душил вас добротой, ровно наоборот: в его присутствии ощущалось, что он раскусил вас без остатка и не питает по вашему поводу никаких иллюзий, — и все же он был к вам добр. <…>

В определенном возрасте, когда начинают скапливаться человеческие потери, когда они превосходят человеческие приобретения, каждая смерть начинает казаться приглашением, призывом: уйти. И не столько потому, что чувствуешь себя брошенным, но и потому, что от тебя уходит определенная часть тебя самого, той твоей жизни, которую ты делил лишь с тем, кто умер. Иногда это очень большая часть, как в данном случае: почти пятнадцать лет. Чем больше людей ты теряешь, тем меньше остается от тебя самого, и наступает момент, когда, если посчитать, оказывается, что у тебя отнято больше, чем остается в наличии или ждет в будущем. Каждая потеря ощущается как приглашение, каждый умерший друг напоминает родственника, родителя — потому, что тебе уже не удастся снова скопить ничего подобного, потому, что родителей у тебя больше не будет. Отказываться от приглашения как можно дольше заставляет тебя не трусость и не жалость к самому себе. Скорее дело здесь в том, что ушедшие оставляют тебе на хранение какую-то частицу самих себя, и тебе надо продолжаться, чтобы продолжались они. К этому в конце концов и сводится жизнь, осознаем мы это или нет. <…> То, что вы сейчас слышите, не обязательно является Карлом Проффером, но во мне и в том, что вы слышите, есть и его частица”.

В этом же номере “Звезды” публикуется во многих отношениях удивительная беседа Станислава Швабрина с Эллендеей Проффер (“Набоковы не были отрезаны от России…”).

Юрий Буйда. Власть всея Руси. — “Октябрь”, 2005, № 4 <http://magazines.russ.ru/October>.

“<...> Когда в первых числах 1992-го началась ценовая реформа Ельцина — Гайдара, мои коллеги-журналисты на пальцах показывали, когда „всех этих” попрут (февраль, ну май): недовольство населения, обозленная армия, разорившееся сельское хозяйство. Могла ли этой толще противостоять горстка новых русских — самозванцев? Но вот что любопытно: тысячелетняя традиция „борисоглебства” стала чем-то вроде обруча, не позволившего распираемой реформами бочке взорваться. Чего стоит один только величайший подвиг Советской Армии, без единого выстрела покинувшей Европу. Маршалы и генералы, осуществившие эту грандиозную операцию, вполне достойны ордена Бориса и Глеба. Да и самозванцы наши, выжившие благодаря „борисоглебству”, за последние десять лет научились себе во благо использовать этот мощный ресурс, за что и получают красивые ордена из рук патриарха всея Руси. Они уже не носят красных пиджаков, не очень-то давят на власть, встраиваются в вертикали и платят налоги.

Но дело даже не в этом. Главное — идея свободы, самочинности, самозванства сегодня, похоже, и становится тем ресурсом, который позволяет России перейти от перепроизводства национальной гордости к производству неплохой петелинской курятины. Пушкинское „самостоянье человека” сегодня актуально не только для владельцев „мерседесов”, а, по сути, для всех. И нет ничего удивительного в том, что новые самозванцы строят храмы во имя Бориса и Глеба <…>. Будь все иначе, „борисоглебцы” еще вчера заставили бы их строить для себя, для самозванцев, бараки в районе Анадыря. Сегодня это уже маловероятно. Сегодня формулой „Что солнышку нашему годно, и он творит” если кто и пользуется, то уже не президент РФ, а пьяный мужик в кураже, который назло жене жрет перед зеркалом ее губную помаду — тюбик за тюбиком, тюбик за тюбиком, и тошно уже солнышку, а он все творит да творит <...>”.

Мария Ватутина. Фронтовая тетрадь. — “Знамя”, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/znamia>.

Неожиданный, кажется, и для самого автора опыт: эти стихи вписаны в ткань воспоминаний ее бабушки, ушедшей на фронт еще семнадцатилетней школьницей. Внучка иногда записывала бабушку на диктофон, удивляясь свежести и художественности рассказанных эпизодов. Каждому из шестнадцати стихотворений Маши Ватутиной предшествует расшифрованный с аудиопленки рассказ. Связь между стихами и воспоминаниями — особенная, там своя логика, не иллюстративная, но развивающая . Внучка пережила эти истории заново, вместе. И написала — от себя.

“„А когда бой закончится, обязательно наступает ‘перемирие‘, чтобы забрать раненых с поля. Они своих берут, а мы своих берем. А уж во время боя или когда перемирия такого не объявляют, вот тогда и бегаем из воронки в воронку, из воронки в воронку. Найдешь раненого — и неси как хочешь. Или сиди, жди мужской помощи, или собаку дрессированную с лодочкой, или сама на себе тащи, если раненый ходячий”.

Время — сейсмической дрожи.

Время — портянки стирать.

Дай передышку им, Боже:

Раненых с поля собрать.

................................

Медленно, плавясь от жара,

Как пастухи по жнивью,

Это идут санитары

Делать работу Твою”.

В окопах атеистов не бывает. — “Фома”, 2005, № 2 (25) <http://www.fomacenter.ru>.

Эта тема представлена, в частности, в интервью писателя Бориса Васильева — Алексею Соколову.

“<…> Говорить о „благородной войне”, по-моему, просто бессмысленно, потому как война по определению — безнравственное порождение рода человеческого. К сожалению, это надо признать — сохранить на войне незапятнанную совесть практически невозможно. В то же время война заставляет людей как никогда тянуться к Богу. Заметьте, даже Сталин почувствовал это, начал первые реабилитации священников. Вера — единственное спасение на войне. Таков парадокс. Когда уповать остается на Бога, тогда человек остается с Ним наедине”.

Виталий Дмитриев. Именно в это время. Стихи. — “Континент”, 2005, № 1 (123) <http://magazines.russ.ru/continent> .

Все устоится, устаканится,

на самом донышке останется

вино, не для похмельной пагубы,

а лишь для поминанья на губы.

Все худо-бедно образуется,

обтешется,

пообломается,

уляжется

и зарифмуется.

Или хотя бы попытается.

Интересно, когда же наконец у замечательного питерского (совершенно отдельного ) поэта Виталия Дмитриева книжка избранных стихов выйдет? И пластинке с его песнями пора бы появиться, ей-Богу.

Бахыт Кенжеев. Звук похищенный. Стихи. — “Октябрь”, 2005, № 4.

.................................................................................

Прекращают любые колокола свой возмущенный гул, да и я притих,

я, поденщик (или поденка), наизусть не помня молитвы, словно один из нас,

собираю рябину и терпкие райские яблочки в сквериках с городских

беззащитных деревьев, пока еще не стемнело. Который час?

Значит, близится вечер, следует выпить чаю с вишневым вареньем, прилечь

на диван не раздеваясь, и закурить, и смахнуть с ресниц