Третья Империя - Михаил Юрьев

Я не буду здесь касаться всех перипетий этого диспута, дорогие соотечественники, он продолжался более месяца, и о нем написаны десятки книг; точку в нем поставил святитель Кирилл. «Да, верно ты сказал, Марк, что мы возвращаемся к арианской ереси, — изрек он. — Так и должно быть, начало и конец всегда смыкаются, и потому на последнем Вселенском соборе перед нами опять те же вопросы, что и на Первом, пусть и по-другому поставленные. Посему и говорю прямо в отличие от многих моих братий тут, что именно от Князя бесовского твое учение — его именно рука видна в этом. Не получается искоренить веру и Церковь Христову без утверждения, что нет разницы между Христом и человеком, — значит, надо попробовать иначе, чем Арий. Что такое для Сатаны семнадцать веков — его в дверь, а он в окно! Правильно говорили тут многие, но я скажу про другое: вот ты говоришь, что все люди это могут — а так ли уж все? Разве у вас все прошедшие первую ступень достигают пятой, а тем более становятся наставниками совершенства, как вы это называете? Знаю, говорите вы, что может это каждый, только не у каждого желания и усидчивости хватает, но не лукавь: ты же сам используешь слово «способности». А разве могут какие-либо способности, как, к примеру, к математике или к музыке, быть одинаковыми у всех? Разве есть на свете такая усидчивость и такое желание, которые бы могли сделать Моцарта из Сальери? А раз нет, то, значит, ты разделяешь людей гораздо сильнее, чем могут разделить их богатство, происхождение или обычные природные способности. Да, Спаситель говорил, что если будете иметь веру, то сможете повелевать и горами — но ты говоришь другое: некоторые из вас смогут повелевать и горами, и большим, а некоторые — нет. Значит, что же получается — есть просто люди, а есть иные? И кто же тогда люди для этих иных: они им не творения, как Отцу, потому что они их не сотворяли; они им и не паства, как Сыну, ибо пришли они в жизнь не пострадать за них, как пастырь добрый, а только возвыситься самим, — и с полным основанием скажут словами Каина: «Разве сторож я брату моему?» Да и не братья они им — тоже мне братья, которые ничего не могут; разве что, как мы про животных говорим, «братья наши меньшие». Так что соблазнил вас Сатана не чем-то новым, а тем же, чем и всегда, — силой, которой нет у других, и гордыней от того, что у вас она есть. А что используете силу не на еду с золота и не на содержание гаремов, а на другое, так гордыня в разном может проявляться — тебе ли, Марк, жившему в монастыре, этого не знать. Божественное в Сыне не то, что Он по воде ходил или даже исцелял — это ты, может, и взаправду не хуже делаешь, — а в том, что Он, безгрешный, пришел принять муку за нас, погрязших в грехе, и плакал в Гефсиманском саду в смертной тоске Своего человеческого естества, но не отступился. Ты не Сын и не можешь быть единосущным Ему, потому что ты для всех своих умений обращаешься с молитвой к Творцу — ты сам тут говорил, что без молитвы они не обретаются, — а Ему ничего не надо было от Отца, кроме как исполнить Его волю. А тебе горе, не будет тебе спасения за гордыню твою, как сказано Спасителем: «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской».

В результате было принято решение об анафематствовании маркианства, наложении клятвы на все их обычаи и отлучении от Церкви самого Марка и наиболее видных его соратников, а также всех маркианцев, кто в трехмесячный срок не покается в ереси. Как сказал председатель комиссии епископ Георгий из Харькова: «Вы можете практиковать свое учение за пределами Церкви — пока вы не творите зла, земных законов вы не нарушаете, а нас это не касается. Вы можете даже называть себя христианами, если хотите, — законы нашей Империи не возбраняют и это. Но православными вы не являетесь и называть себя так не должны — да вам это и не нужно, судя по тому, что я от вас услышал».

Интересно, что итоги голосования (а соборный принцип, напоминаю, требует для принятия решения 75% голосов) замечательно иллюстрировали исходное значение слов «соборное решение», то есть получающееся в результате снисхождения Духа Святаго: часть маркианцев уже на Соборе поменяла под действием выступлений свои взгляды, а еще часть ушла, что и сделало возможным вышеуказанные итоги голосования. Маркианство после Собора полностью не исчезло — оно есть и по сию пору, правда уже за пределами ВРПЦ, и по аналогии с арианством можно предположить, что оно будет живо еще довольно долго. Но наиболее сильные и зримые проявления маркианских сверхспособностей исчезли, как будто анафема Собора лишила их силы — все воцерковленные люди России уверены, что так оно и есть. Так была побеждена самая опасная за последние века угроза русскому православию, а может быть, и всему христианству, — она, безусловно, была страшнее физических гонений на Церковь со стороны большевиков, точно по словам Спасителя: «Не бойтесь убивающих тело, души же убить не могущих; а бойтесь Того, Кто и душу может погубить в геенне».

5. Народная религиозность

Когда я уже вернулся из России и готовил эту книгу, в частности обсуждая ее с научным руководителем и коллегами на семинарах, один из преподавателей с нашего факультета, профессор Мартинез, спросил по поводу этой главы: «А какое место занимает в России религия в жизни народа? Вот вы весьма любопытно пишете, уважаемый господин душ Сантуш, о духовенстве, о реформах и Соборах, о ересях и каноне — а вот помимо духовенства, много ли тех, кто готов, как говорил Христос, бросить все и пойти за Ним? Во многом ли люди себя ограничивают в повседневной жизни ради заповедей Христа; боятся ли смерти?» Я задумался и дополнил эту главу тем разделом, который вы сейчас читаете.

Людей, для которых православная вера является не просто частью жизни, а ее основным содержанием, в России, конечно, меньшинство, но не такое уж и малое — по моим представлениям и наблюдениям, процентов 10–12 от общей численности православных, то есть около 55 миллионов человек. Это те, для кого пропустить более одной воскресной службы подряд — ЧП, а такие вещи, как воровство, прелюбодеяние или отказ в посильной помощи нуждающемуся, даже не придут им в голову. Их доля выше в малых городах и поселках и ниже в мегаполисах, и они обычно скромны по манерам поведения и положению в жизни и потому мало заметны, хотя их сразу видно по выражению лица и особенно по глазам. Но именно они являются аккумуляторами истинно российского духа, и в любую тяжкую для страны пору они — первая подмога. Среди остальных (помимо духовного сословия, о котором я уже писал в соответствующем разделе) еще процентов 20–25 от всех православных составляют люди, живущие обычной земной жизнью, такой же, как мы, для которых тем не менее наличие Бога и Церкви является постоянно присутствующим и ощущаемым фактором этой жизни.

Русские очень любят рассуждать и спорить о вопросах веры; жаркие дебаты на богословские темы не редкость и среди застолья, и на улице. Но этим дело не ограничивается — религиозность накладывает отпечаток на все аспекты жизни русских. Мысль «Нехорошо так поступать, потому что Господь не велит» точно посещает русских чаще, чем нас; им она заменяет многие общественные нормы. Русские больше, чем мы, склонны прощать других — я имею в виду тех, кого прощать нет оснований с позиций обычной морали. Притом под словом «прощать» я имею в виду не отсутствие враждебных действий или даже слов, как это зачастую понимается у нас, а восстановление дружелюбного отношения и общения в полном объеме. Русским более свойственна простая жалость, без элементов долга и справедливости: например, я не могу сказать, что там больше подают нищим, чем у нас, но если у нас никто не подаст профессиональному попрошайке, то русский запросто может сделать это и сказать: «Ну и что, разве мне решать, кто достоин помощи?»

Как я уже писал в главе «Экономика», русским более свойственна не тяга к неограниченной роскоши, а созерцательное отношение к жизни. Они более склонны задавать себе вопрос «А зачем это все?», и хотя многих это приведет лишь к меланхолии, пьянству и другим негативным проявлениям, но многие и задумываются над этим вопросом, и разрешают его для себя в религиозном ключе. Русские более склонны видеть в своей жизни непосредственное проявление Божьей воли и не противиться ему; такие соображения, как «не буду противиться этому ходу событий не потому, что ленюсь или боюсь, а потому что ощущаю, что это со мной неспроста», весьма распространены.

Столь же распространены представления о том, что твои достижения являются не твоей заслугой, во всяком случае не только и не столько ею, а проявлением Божьего благоволения или иного Его промысла о тебе. Это порождает чувство благодарности — у русских в быту благодарственные молитвы даже более часты, чем просительные. Но еще это приводит к характерному мироощущению: для того, чтобы сохранить свое счастье и отвести напасти, надо не столько прилагать усилия для сохранения имеющегося — близких, здоровья, денег, — сколько молить Бога и совершать угодные Ему дела. И наоборот, стоическое терпение в тяжелых жизненных обстоятельств, отсутствие ропота на судьбу и вера в то, что все будет решено Господом наилучшим образом, также почитаются за большую добродетель и весьма распространены. Бороться же за исправление нежелательных обстоятельств своими силами, обычным земным образом, считается приемлемым, но не главным средством исправления этих обстоятельств.