Навеки твоя Эмбер. Том 2 - Кэтлин Уинзор

– Ни шиллинга. А у вас, Джеймс?

Джеймс тоже поискал в карманах и покачал головой. Нелл разразилась восторженным смехом.

– Вот это да! – вскричала она. – Вы – самые бедные кавалеры, с которыми мне когда-либо приходилось ужинать в таверне!

Члены королевской семьи посмотрели на Вилльерса, который старался не показать своего раздражения, когда ему пришлось выложить все до последнего шиллинга, оплачивая счет. Когда они спустились вниз, Карл и Джеймс попрощались с Нелл, поцеловав ее, сели в экипаж и уехали в Уайтхолл, помахав ей рукой из окошка. Нелл ответила воздушным поцелуем.

На следующий день эту историю рассказывали повсюду во дворце, в гримерных и магазинах биржи, в кофейнях и тавернах, вызывая веселое оживление у всех, кроме Молл Дэвис. Но она еще больше разгневалась, когда ей принесли букет из колючек, собранный Нелл где-то неподалеку от Друри-лейн.

Глава пятьдесят шестая

Эмбер счастливо жила при королевском дворе.

Близкое знакомство с двором не разочаровало ее, она по-прежнему считала это место самым замечательным в мире и все, что здесь происходило, – самым волнующим и значительным на свете. Она больше самого Букингема была убеждена, что они – Богом избранные люди, лорды и леди королевского двора. И вот теперь она была одной из них! Без всякого сопротивления она вскоре была втянута в водоворот придворной жизни и погрузилась в эту темную пучину.

Она ходила на балы, ужины, театральные спектакли. Ее приглашали повсюду, и от ее приглашений не отказывались: отказ означал бы опасное отклонение от политики – пренебречь одной из любовниц короля! В ее гостиной порой бывало больше гостей, чем у королевы. Эмбер пришлось установить несколько игорных столов, и гости одновременно играли в кости, ломбер, «красное и черное», лантелру. Уличные нищие стали называть ее по имени – верный знак популярности; наемные стихотворцы и драматурги толпились у нее в приемной, выпрашивая разрешения посвятить ей новую пьесу или сонет. Первый молодой человек, которому она оказала щедрую финансовую поддержку в пятьдесят фунтов, не утруждая себя, однако, чтением его поэмы до публикации, написал смелую и злую сатиру на королевский двор и всех его представителей, включая и Эмбер.

Она тратила деньги так, будто получила в наследство весь королевский бюджет, и, хотя Шадрак Ньюболд вкладывал ее деньги в различные предприятия и вел ее финансовые дела, Эмбер не обращала никакого внимания на рост или уменьшение капитала. Состояние, оставленное Сэмюэлем, казалось ей неистощимым.

К тому же при дворе было множество способов делать деньги, если находишься в фаворе у короля. Однажды он дал ей лицензию на продажу билетов королевской лотереи. В другой раз отписал на ее имя шестьсот акров земли в графстве Линкольншир по заниженной цене сроком на пять лет, и Эмбер перепродала участок по более высокой цене. Он дал ей право в течение года получать доходы от всех морских судов в Пуле, пришли деньги от продажи подлеска в некоторых местах Ныо-Фореста. Эмбер принимала участие в двух самых прибыльных делах при дворе: выпрашивании земельных наделов и биржевых операциях. Карл делал ей подарки, отчисляя часть ирландских налогов, все иностранные посланники преподносили ей подарки, ценность которых соответствовала их представлению о степени влияния Эмбер на короля. Лишь на эти доходы она могла жить на широкую ногу.

Незадолго перед Рождеством Эмбер занялась полной переделкой своих апартаментов: менялось убранство, обстановка, мебель. Четыре месяца в ее комнатах трудились рабочие: красили, чистили, стучали молотками. Мебель покрыли толстым белым полотном, чтобы не повредить, повсюду можно было видеть ведра с позолотой и красками; маляры лазали по высоким стремянкам, расписывая потолки и вымеряя длину штор. Теней ходил за рабочими из комнаты в комнату, исполненный любопытства и интереса к происходящему. Месье лё Шьен хватал рабочих за каблуки и лаял весь день, и иногда, когда хозяйки не было, его за это пинали.

Эмбер приказала привезти из Лайм-парка всю обстановку и провела потом несколько дней, разбирая вещи Рэдклиффа, которые она получила с молчаливого согласия короля.

Среди них она обнаружила длинную, но все же незаконченную поэму под названием «Царствие пришло. Сатира». Пробежав глазами страницы, она поняла, что поэма писалась в Лайм-парке весной и летом 1666 года, по сведениям, собранным им в Лондоне сразу после их бракосочетания. Поэма была непристойной, жестокой, очень злобной, но замечательной по стилю и проницательности. Эмбер прочитала поэму лишь из-за ее непристойностей и злобы, она мгновенно уловила эти качества, но все остальное просто не заметила. Прочитав, Эмбер бросила листы в огонь. Были и другие бумаги: история фамильных вещей, письма (одно из них, очевидно, было написано той девушкой, которую он когда-то любил и которая исчезла во время гражданской войны), много алхимических рецептов, стопки заметок, счета за картины и другие предметы, которые он коллекционировал, переводы с латинского и греческого, эссе по различным вопросам. Эмбер уничтожала все это со злорадным удовольствием.

Она увидела череп, к которому тонкой медной проволочкой был привязан рецепт. Это было средство от импотенции: рекомендовалось пить вешнюю воду каждое утро из черепа насильственно убитого человека. Эмбер сочла рецепт весьма нелепым и испытала еще большее презрение к графу. Череп она не выбросила, чтобы показать королю, а Карл взял его к себе в лабораторию, сказав, что и ему это средство может когда-нибудь пригодиться.

То, что понравилось Эмбер из картин и мебели, она использовала для своих апартаментов, а остальное распродала на аукционе, Все то редкое и прекрасное, что всю жизнь собирал Рэдклифф ценой больших усилий и немалых денег, все это было продано теперь людям, которых он презирал, или использовалось женщиной, к которой он не испытывал ничего, кроме глубокого презрения. Торжество Эмбер, столь полное и ужасное, было лишь торжеством живой над беспомощным мертвым. Однако Эмбер это доставляло немало удовольствия.

После возвращения Карла и его придворных из Франции во всем стали ощущаться новые пристрастия и вкусы – в мебели тоже.

Новый стиль был одновременно и более изысканным, и более расточительным. Орех заменил тяжелый резной дуб; гобелены стали считаться старомодными; дорогие персидские и турецкие ковры теперь клали прямо на пол, который нынче уже не покрывали тростником, чтобы утеплить помещение или скрыть дефекты. Экстравагантность стала признаком хорошего вкуса. Леди и джентльмены старались не уступить друг другу в роскоши и размахе. Эмбер не отставала от остальных.