Падение царского режима. Том 2 - Павел Щёголев

Председатель. — Комиссия в настоящем заседании находится не в полном составе, вследствие отсутствия товарища председателя Комиссии, сенатора Иванова, от которого поступило отношение, где он заявляет о следующем: «В 1909 году последовал высочайший указ об освобождении меня от присутствования как в департаменте правительствующего сената, так и в общих его собраниях. Принимая во внимание, что в устранении меня принимал ближайшее участие бывший в то время министром юстиции Щегловитов, я не считаю возможным участвовать в расследовании противозаконных по должности действий г-на Щегловитова и, в частности, на его допросе. Товарищ председателя сенатор Иванов». Это заявление товарища председателя принимается к сведению Комиссией. Иван Григорьевич, прежде чем приступить к соответствующим действиям, Комиссия хотела бы услышать ваши объяснения по некоторым обстоятельствам, которые Комиссию интересуют. У нас есть несколько намеченных вопросов. Вы совершенно свободны в ваших объяснениях и можете давать их по собственному плану. Но может быть вам будет удобнее по намеченным нами вопросам давать ваши объяснения?

Щегловитов. — Я думаю, что это, конечно, было бы лучше.

Председатель. — Вы назначены были министром юстиции 24-го апреля 1906 года, при этом вы вошли министром юстиции как в кабинет Горемыкина, так и в сменивший его кабинет Столыпина.

Щегловитов. — Совершенно верно.

Председатель. — Так вот, может быть, вы будете добры сообщить вкратце, при каких условиях вы вступили как в тот, так и в другой кабинет? Повидимому, по своему направлению эта были два весьма отличных один от другого кабинета, как отличны были в некоторых отношениях и председатели этих кабинетов, между тем, министр юстиции оставался один и тот же… Что вы можете сказать относительно тех условий, при которых вы вступили в первый кабинет Горемыкина, а затем нашли возможным оставаться и в следующем кабинете — Столыпина?

Щегловитов. — Я затруднился бы характеризовать кабинет Горемыкина, потому что это был кабинет, который, мне помнится, образовался совершенно случайно. Я потому употребляю это выражение «случайно», что, как мне известно, от покойного министра юстиции, моего предместника, Акимова, собственно ему было предложено быть председателем совета министров, именно в тот период, который, может быть, неделей-двумя не более того, отделял правительство от созыва первой государственно думы. Слышал я это от покойного Акимова и потому позволю себе это удостоверить. Акимов категорически отверг предложение, сославшись, как он мне передавал, на то, что он считает себя совершенно неподготовленным к такого рода обязанностям и не сочувствует тем переговорам (с партией к.-д.), которые в то время происходили. В конце концов ему был предложен вопрос, кого же он мог бы рекомендовать на эту должность, — и он назвал Горемыкина, который, затем, и выразил согласие принять назначение. И вот, помнится мне, приблизительно за неделю перед датой созыва думы, т.-е. перед 24 апреля, ко мне в один прекрасный день, совершенно неожиданно, утром приехал А. А. Хвостов, который впоследствии, в 1915 г., меня заменил. А. А. Хвостов тогда занимал, подобно мне, должность товарища министра юстиции. Хвостов передал мне, что он только что от Горемыкина. Нужно сказать, что с Горемыкиным он был связан очень хорошими, давними отношениями. На мой вопрос: что же? Почему он ссылается на Горемыкина? Он говорит, что имеет от него полномочие передать мне желание Горемыкина в тот же день, около 5–6 часов вечера повидаться со мной. На мой вопрос: для какой цели? — он мне сказал, что это должно составлять пока большой секрет, но от меня он этого скрывать не будет: суть была в том, что речь шла о назначении меня министром юстиции.

Председатель. — Это внешняя сторона. А нас больше интересует внутренняя сторона дела. К вашему рассказу будьте добры присовокупить объяснения о вашей первоначальной программе, как министра юстиции, и тех последующих переменах, которые в этой программе произошли: когда произошли эти перемены и почему?

Щегловитов. — Внешняя сторона события, о которой я не буду дальше распространяться, закончилась моим назначением. Было объяснение с Горемыкиным, которое, собственно говоря, существа вопроса совершенно не касалось. На мой вопрос: что же мы должны делать? — он сказал: мы это обсудим, об этом потолкуем… Но, так это и осталось совершенно открытым. Очутившись в положении человека, намеченного на должность министра юстиции, я себе задал вопрос: какова же должна быть дальнейшая деятельность министра юстиции? — и здесь оказалось, что министр юстиции должен будет посвятить все свои силы выработке тех законопроектов, которые уже, так сказать, самой жизнью были намечены. Вот в этом я, прежде всего, видел задание, которому должна была соответствовать предстоящая мне деятельность; затем, в отношении судебной деятельности, — поддержание ее на той высоте, которая требуется судебными Уставами 1864 г. Вот те главные основания, какими определялась, с моей точки зрения, предстоявшая мне деятельность. Что касается вопросов широкой политики, то они оставались вне моего ведения.

Председатель. — Как же понять ваше утверждение: вы считаете, что ваша программа была одинакова как при первой думе, так и в период реакции, которая шла под знаменем Столыпина?

Щегловитов. — Я считаю, что, в сущности говоря, это было так.

Председатель. — А ваши общие политические взгляды претерпели некоторые изменения или нет?

Щегловитов. — Я бы сказал, что до известной степени — да. Изменение произошло в период существования первой думы. Я принадлежал к числу людей, которые, могу сказать, не только радовались, но приходили в восторг от последовавших 17-го октября изменений государственного устройства и, затем, от осуществления этих изменений, в виде созыва первой думы 27-го апреля. Но затем, не скрою, некоторое разочарование пришлось испытать, потому что те ожидания, которые у меня были, оказались не вполне оправдавшимися, а работа законодательная, как известно, не налаживалась. Это обстоятельство возбудило во мне известного рода разочарование.

Председатель. — Вы были в восторге от созыва первой думы, т.-е. вообще от акта 17-го октября и от обновления строя. Но первая дума открылась требованием амнистии. Какое же было ваше отношение к этому требованию?

Щегловитов. — К этому мое личное отношение было крайне сдержанным. Я находил, что это было преждевременно, именно потому, что я был непосредственный автор того указа, который последовал 21-го октября 1905 года относительно дарования облегчения всем государственным преступникам, как они назывались в то время (пострадавшим за их деятельность в предшествующий период). Надежды на то, что этот указ 21 октября внесет значительное успокоение, не оправдались. Напротив, получился как будто противоположный результат. Это тоже было источником значительного, с моей стороны, разочарования и заставило меня к вопросу об амнистии не относиться с тем сочувствием, которое я первоначально проявил.

Председатель. — Так что эта перемена вашего взгляда произошла в период, предшествовавший открытию первой государственной думы?

Щегловитов. — Я говорю по частному вопросу — об амнистии.

Председатель. — Затем, значит, наступили дальнейшие события — после роспуска первой думы? Какова была позиция министра юстиции по отношению к создавшимся тогда процессам, затем, в дальнейшее время, — к введению полевых судов?

Щегловитов. — Я принимал участие во всех этих действиях правительства.

Председатель. — И относились положительно как к постановке процесса членов первой думы, так и к введению полевого суда?

Щегловитов. — Это — да.

Председатель. — Как вязалось это с поддержанием судебной жизни в стране на той высоте, которая требуется Уставами 1864 года?

Щегловитов. — Эта идея полевых судов принадлежала Столыпину и признавалась как бы государственной необходимостью: жизнь настолько оказалась взбаломученной, что пока не будет достигнуто, как выражался покойный, известного успокоения в этой области, нельзя…

Председатель. — Значит, поддержание правосудия в стране на той высоте, которая требовалась Уставами 1864 года, — это мыслилось министерству юстиции, как программа, которая годна только в некоторые периоды жизни, а в другие должна быть отброшена?

Щегловитов. — Жизнь в тех условиях, в которых она протекала, на мой взгляд, давала такие указания.

Председатель. — Но что же делало министерство юстиции для проведения в жизнь начал 1864 года, для поддержания на высоте судебных Уставов?