Время учеников. Выпуск 2 - Андрей Чертков

На площади дон Токива дождался свиту, после чего отпустил верхового слугу и варваров-носильщиков с портшезом, сам же, с легкостью, неожиданной в толстом разряженном в кружева мальчике, вскочил на запасную лошадь и, наклонившись к своим товарищам, сказал им еще несколько слов. Толчея на улицах была очень велика, и баронет на своем коне потерялся в потоке прохожих и всадников. Дальнейший путь его никому не известен.

Славные мальчики и девочки, подумал он. Странные, но славные. Жалко их, вот что… подрастут, полезут друг на друга, размножатся, и начнется работа за хлеб насущный… Нет, подумал он с отчаянием. Может быть, и обойдется.

— Слышь, братик Ама, тебя опять не было с месяц, верно?

— Да, около. Я в тот раз в канун Богоявленья приходил. А что сделаешь — монастырь. Орден — это тебе не отец с мамкой, ночью в окно не сиганешь.

— Это-то мы понимаем. А вот тренировок ты, ангел божий, почитай уже с дюжину промотал. Все небось в молитвах о нас, грешных.

— Эй, Пикка, брось, чем он виноват.

— Верно, бросьте парни — не его дело воевать. Его дело — монастырская братия. Одних новых послушников только этой весной вон сколько приняли. А, Ама?

— Да, девятнадцать. И из них трое — верный крест дают на Детекторе.

— Ну вот, а вы — тренировки. К тому же кто у нас лучший лазутчик, когда надо через посты или, хуже того, к девчонкам в монастырь? Ты-то, Мацу, небось не больно-то согласишься в платье щеголять!

— Ха, да если б он и захотел, кто его, дылду, за девочку примет — вон ручищи одни…

— Ребята, хватит, я все равно больше девчонкой не пойду — с того раза тошно. А вы бы слышали, как Тана хохотала, когда я перед настоятельницей врал… Нет уж.

— Ты, брат, не обольщайся — еще придется. Сам виноват — зачем ты такой, на ангелочка похожий? — вот тебя всюду и пропускают. Да и не тренируешься почти — разве это плечи? Молитва небось мышц не добавит.

— Точно-точно, Амка, вчера баронет опять платье из замка притащил — ясно, у сестер тягает. Благо, они из всего выросли, верблюдицы, только и на уме: ах, офицер, ах, вон поехал…

— Ладно, Мацу, ты у нас зато больно здоровый, орясина.

— Ну дак, не кинжальчиком по воздуху небось — топором косточки по пяти часов кряду рубаем — в лавке-то. Зато и Амку, когда надо, могу на плечах подвезти. Как тогда, в Белом Бору, — и платьице чистенькое осталось. А быстроты у меня не меньше вашего — мускулы делу не помеха.

— Все-все, дети, хорош. Что нам-то делить? А вот кто, братцы, сегодня — то бишь с утра — во дворец пойдет?

— Я, наверное. Баронету-то нельзя, он на этой неделе уже дважды мелькал.

— Ага, причем один раз — днем без слуг!

— Мало, Токива, болтают о тебе?

— А что, разве новое что-то?

— Да нового-то немного, все о том же: колдовство дескать, детей ему на глаза не показывать — души из них вытягивает, мороком заменяет — и сам не растет, и рядом с ним… А то вот еще нынче о призраке стали толковать: мол, не живой он, а так — видимость одна.

— Ну, это все вариации. На то и языки мамашам, чтобы чесать ими. А что же наша пропаганда?

— Есть и наша — легенду, что Учитель посоветовал, удалось вроде пустить.

— Это о святом отроке?

— Ну-ну, не зазнавайся так, твое благородие. Уж и о святом! О праведном пока только.

— Мальчики, а что за легенда?

— Амка, расскажи, ты ведь перекладывал — вон Лина не слыхала.

— Ну что, легенда о праведном отроке Каве. Не такая и новая — было что-то похожее — только там языческие святые. В общем, Кава этот так истово верил и себя блюсти стремился, что просил, значит, Творца не дать ему стать большим. Дескать, взрослые все как один в грехе, а он хочет прямо на небо — пока безгрешен.

— То есть жить неохота было парню — и все дела.

— Ладно, ты будто не сам к нам пошел.

— Ого, сравнил! То-к вам, а то — на небо!

— Че-то я не пойму, Такка, сам-то ты что предпочитаешь?

— Парни, парни! Ну что вы все на себя мерите — это ж пропаганда. Вы вон у нас второй год, книг одних сколько прочли. А народ любит, когда красиво — со слезой. Ну не о вакцине же этот Кава молился! Во что верят — то и плетем.

— Верно, Токи. А вы — хорош перебивать. Пользуетесь, что Амка у нас кроткий, он и ругаться-то не умеет.

— А что, мальчики, это разве плохо?

— Лина, кончай, не наигрывай, ты ж не в городе.

— Ладно, Ама — доскажи. Мы не будем больше.

— Верно. Что там по сценарию дальше со святым отроком?

— С праведным.

— А, один черт!

— Ну так молитва его, значит, была услышана — даже знамение ему было — но переработана творчески. Дескать, такое дите пускай несет свет своей праведности заблудшим взрослым — и, значит, оставлен он был среди смертных в виде вечного отрока. И по сей день бродит по землям и странам, несет, стало быть, свет веры.

— Что ж, красиво. А, баронет? Тянешь на несущего свет?

— Но-но, без намеков! Шутки шутками, а мы будто не для того тут…

— И что, верят?

— Да кто их знает. Главное, пошло в массы. Особенно женщины такие байки любят. А уж от себя — чего только не надобавляли. Я вот вчера только у хозяина сам этот фольклор слышал. Соседка наша, тетушка Уки, в очереди излагала. Слушают, Кстати. Так у нее там Кава этот мало что по воде аки по суху не ходит, а уж и светится он ночью, и звери лесные ему служат, и птица Сиу на себе возит… Я бы прослезился, честное слово, да работы было невпроворот.

— Так что пошла сказочка в народ. Глядишь, и о колдунах подзабудут. А то детишек, вишь, повадились запирать от ихнего баронетства.

— Да ладно, много ли нашего брата назапираешь! Вон на той декаде в замок Хару, даром что полдня верхом, — полторы дюжины городских, кто как, а добрались. Девчонок — и тех четверо. Прятать! Нынче в Арканаре ночью и монаха-то редко встретишь, а уж мальцу много ли надо: проскочил — ладно, а ежели патруль — так какой с сопляков спрос…

— Однако и расслабляться не очень стоит. Монахи, они ведь тоже, знаете, разные.

— Да ладно, что эти попы против акса возразить смогут! Помните, как баронет прошлой весной копье у того здоровенного в воздухе перехватил? А тот аж отключился — варежка нараспашку, узду бросил, слюнки пускает. Так, снулый, и сполз с седлом в канаву. У Ниги-то кинжал отцовский, любую упряжь — как масло…

— А что, пацаны, у кого та лошадь сейчас?

— Да нет, она не у нас — в Соане у ребят. Еще в канун Великого мученика в караване ушла — не было ж гиперсвязи, а там эпидемия.

— А, верно, пятеро уехали тогда. Учитель еще потом появлялся, двоих сам забрал — без цепочки, прямо на Полюс.