Нет времени - Константин Крылов

129

Разумеется, подобная политика возможна только из-за снисходительного отношения, если не сказать поощрения, «Большой Европой» любых форм дискриминации русских.

130

Э. Кисриев, «Модель «со-общественной демократии» и опыт политического развития республики Дагестан. Цит. соч. С. 206–223.

131

Впрочем, сочинения этого жанра в сборнике также присутствуют. См., напр., Гудков Л., «Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам» — характерный образчик «научного» русофобского текста.

132

Цитата из публичного дневника «сетевого» автора, подписывающегося обычно как «Степан Ж» и любящего выступать с позиции певца «кондовых ценностей».

133

Эта статья написана вместе с моим другом Андреем Ашкеровым — который, соответственно, является соавтором текста. Однако для этого сборника текст изрядно переработан — увы, односторонне, без совместного труда над ним: последнее оказалось затруднительным по чисто техническим причинам.

134

Именно здесь, кстати говоря, проходит граница между «национализмом» и «фашизмом». Фашизм предлолагает специальное выискивание «неарийского», «еврейского», «славянского», причём всё время расширяя круг поиска, уточняя критерии и т. п.

135

О кондовой позиции говорить некорректно. «Позиция» предполагает совершенно определённый вид рефлексии — например, признание возможности иных позиций, пусть отвергаемых и враждебных. «Партия» как «сторона, выражающая определённую позицию» предполагает существование других «партий». В этом смысле даже КПСС, Партия С Большой Буквы, имела «своё иное» — «беспартийных». Разумеется, «беспартийность» была маркирована как не-позиция. Тем не менее, с этой не-позицией приходилось считаться: Партия состояла с «беспартийными» в некоторых институциализированных отношениях, напоминающих брачные («нерушимый блок коммунистов и беспартийных») и одновременно отношения «воспитатель-воспитуемый». Однако кондовость, как таковая, не является позицией. Её можно назвать настроем, то есть зафиксированным, окаменевшим настроением. «Настроение» исключает другое настроение, просто не видит его. Формула настроения — «сытый голодного не разумеет» и разуметь не хочет.

136

Одним из первоимпульсов кондового настроя является страх перед травмой, не тождественный «страху кастрации». Кастрация — тайное увечье, травма — публична и открыта.

137

Распространённейшая кондовая метафора — сравнение обильных речей с поносом. Тут уж не надо Фрейда, чтобы опознать в кондовом молчании запор. В кондовости всегда присутствует тема анальной крепости, сжатости очка. Отсюда же и другая кондовая метафора — «пидоры» в значении «некондовые люди», «рефлексанты». Кажется, даже частое употребление слова «жид» в кондовой среде имеет подкладкой не столько антисемитизм как таковой, сколько лингвистическую аберрацию: «жид» — это что-то жидкое, поносное, противное. «Жид» — как бы выдрист, «жиденькое говнецо». К реальным евреям кондовые могут при этом относиться по-разному, в том числе и «со всей уважухой».

138

«Жизнь» в кондовом сознании можно определить как царство ответов, точнее — царство одного-единственного ответа, заключающегося в отрицании вопроса как такового. «Чего ясно? Всё ясно. Как всё ясно? И так всё ясно. Кому ясно? Кому надо, тому и ясно», — вот смысловое содержание «живой жизни», её величайшее самооткровение.

139

Убеждённость в том, что истина неприятна и труднопереносима — это та часть кондового сознания, которая умудрилась проникнуть даже в святая святых рефлексии. «Неприятная истина» — это сейчас почти тавтология, истина и должна быть неприятной, и чем она неприятнее, тем больше в ней истинности. Любая мерзость, сказанная человеку в лицо, всегда претендует на «правду» — ту самую, которая «глазки колет». На использовании этого приёма — то есть выдавании мерзости за «правду» — был построен российский дискурс «разночинства», «базаровщины». Приходил хам и говорил: «Вы тут все живёте и правды не знаете. А правда в том, что Бога нет, вечной жизни тоже нет, из могилки вашей лопух будет расти, а попы всё врут и вас обманывают. И царь этот ваш — тоже всех обманывает, потому как не отец он народу, а сволочь. А уж если Царь сволочь, то и все сволочи». Это действовало ошеломляюще. Но, скажем, то же самое «Философическое письмо» Чаадаева было сработано именно по той же схеме: тщательное выговаривание самых оскорбительных и гнусных пакостей, которые только возможны, с интонацией «вам не нравится — значит, это правда». Если обобщить, то можно прийти к выводу, что российская интеллигенция — это именно что кондовое сообщество, научившееся имитировать внешние формы рефлексии. Интеллигент — это всегда «Базаров в сапогах», а то и просто приблатнённый чмырь, разве что выучивший слово «дискурс» и «постмодернизм». Разумеется, его сознание кондово — что не противоречит его изолганности, о которой ниже.

140

Я как-то раз читал материалы одной дискуссии, где некий философ (в смысле — кандидат этой самой науки) сокрушался о том, что наряды больше не переходят от бабушек ко внучкам, а сковородки и чугунки не служат многим поколениям. На ехидное замечание одного из присутствующих, что сковородка — штампованный товар, ничего особенного из себя не представляющий, он ответил вполне кондово.

141

«Хуцпа» (ивр). — особая сверхнаглость, которую евреи обычно приписывают себе (и немало этим гордятся). О хуцпе есть множество историй и анекдотов. Однако чтобы не навлечь на себя подозрений в излишнем антисемитизме, расскажу вполне интернациональную байку. «Дракончика спрашивают: «Где мама? где папа?» — на что тот отвечает «я съел», «тоже съел». На вопрос же «и кто ты после этого» раздаётся слёзное «бе е едный я сиротинушка».

142

Это «мы» само по себе является пределом, шедевром изолганности как таковой. Как правило, человек, употребляющий это слово для исторических или житейских обобщений, лично себя к этому «мы» никоим образом не относит (более того, свою непричастность к этому «мы» считает главным и единственным основанием своего права высказываться об этом «мы»), зато активно навязывает это «мы» собеседнику. «Между нами говоря, мы свиньи».

143

Здесь и пролегает различие между «просто изменившей» и «блядью». Изменяют всегда кому-то с кем-то; блядь же как бы отдаётся бесконечному множеству мужчин сразу, ибо она «готова с кем угодно». Разумеется, это отнюдь не исключает наличия у бляди личных вкусов и пристрастий по части мужских статей, иной раз даже и прихотливых («ой, девоньки, люблю я молоденьких, чёрнявых, и шоб с кудрячкой до плеч — не могу, девоньки, умираю прям с таких»). Понятное дело, такая блядская разборчивость ничего не меняет.

144

Точно так же, как ответственности противостоит не абстрактная «безответственность», а саботаж.

145

В 1977 году — году 60-летия Великого Октября — первый секретарь Свердловского обкома партии Борис Ельцин приказал снести дом инженера Ипатьева, в подвале которого большевики убили бывшего императора Российской Империи Николая II и всю его семью. По слухам, на стенах подвала сохранялись остатки любопытных надписей, в том числе сделанных древнееврейским письмом. Теперь, разумеется, проверить эти слухи не представляется возможным, посему приличные люди имеют все основания не верить в эти черносотенные слухи.

146

Впрочем, что немногие несданные позиции России, — причём в вопросах, в которых сдача, казалось бы, подразумевалась по дефиниции — остались, похоже, благодаря всё тем же качествам. Например, Ельцин так и не отдал японцам Курилы. Причин на это никаких не было — но была пьяная злость и пьяное упрямоство. «Шта-а? Чё это они хотят? Да они кто? Да они америкацы, чё-ли, шоб мне указивки слать? Хрр! А вот не буду. Пущай мне Клинтон скажет, тады бум разговаривать. А так — пшли нахр, хр, хр».

147

Хотя об этом можно и по-быстрому, чего уж там. Абсолютно вся политика эрефского правительства в любой области может быть аналитически выведена из следующего алгоритма. Берётся какое-то предложение. Сначала смотрится главное — не станет ли от его принятия русским лучше? Если да, оно отвергается сразу и навсегда. Если нет — оно рассматривается: тут уже вступают в силу конкретные интересы. Но в случае плюса по первому пункту «даже и речи идти не может» о его принятии.