Шрам - Чайна Мьевиль

Флорин и Шекель частенько наведывались сюда — им нравилась эта пивная палатка. Они сидели лицом к затвердевшему хвостовому плавнику, который торчал над водой, словно кит был готов поднять фонтан брызг и уплыть прочь. «Сорго» находилось прямо в их поле зрения — между заостренных концов китового хвоста. Огромное уродливое сооружение бесшумно покачивалось на волнах.

Анжевина сидела молча, а Шекель был внимателен — смотрел, чтобы ее кружка не пустовала, что-то тихонько шептал ей на ухо. Она все еще не пришла в себя. После убытия Тинтиннабулума жизнь Анжевины переменилась, и Анжевина все никак не могла приспособиться к новым обстоятельствам.

(Флорин не сомневался — со временем все у нее наладится. Боги знают, он не винит ее за несколько дней, проведенных в растерянности. Он только надеялся, что на Шекеля это никак не подействует. Он был рад, что парень и ему уделяет толику своего времени.)

«Что мне делать?» — думала Анжевина. Она собиралась дождаться и увидеть то, о чем ей говорил Тиннабол… но она, конечно же, помнила, что его больше нет в городе. Дело было не в том, что ей не хватало его. Он был с нею вежлив и предупредителен, но без всякой задушевности. Он был ее боссом, отдавал приказы, которые она выполняла.

Но даже и это было преувеличением. На самом деле он не был боссом Анжевины. Ее боссом были Саргановы воды — Любовники. Жалованье ей платили власти Саргоновых новых вод, нанявшие ее, когда она оказалась в Армаде, на работу и приставившие к этому странному, сильному, седому как лунь охотнику. Спасшись с корабля, увозившего ее в рабство из города, в котором ее лишили прав, подвергнув переделке, Анжевина рассматривала эту работу как свою первейшую обязанность. Она вообще была поражена, когда ей пообещали платить, как любому другому гражданину Армады. Именно этим и была куплена ее преданность.

А когда Тинтиннабулума не стало, она не знала, что ей делать дальше.

Она гордилась своей работой и теперь сильно переживала: ведь ей дали понять, что все, сделанное ею, не имеет никакого значения, поскольку она была обычной наемной рабочей силой. Восемь лет ее трудов уплыли вместе с Тинтиннабулумом и его командой.

«Это была обычная работа, — убеждала себя Анжевина. — Работы меняются. Время идти дальше».

— Куда мы идем? — спросила Беллис Утера Доула.

Наконец она сдалась и спросила это.

Как она и предполагала, он ей не ответил. Услышав вопрос, он поднял взгляд, а потом, не сказав ни слова, снова опустил глаза.

Они были в Крум-парке среди вечерней темноты, разбавленной красками и запахами распустившихся бутонов. Где-то неподалеку подпорченный родственным спариванием соловей пел свою невзыскательную песню.

Беллис хотелось сказать: «Мне нужно это знать, Доул. За меня цепляются призраки, и мне нужно знать, сможет ли ветер там, куда мы направляемся, унести их прочь. Я хочу знать, как, скорее всего, сложится моя жизнь. Куда мы направляемся?»

Ничего этого она не сказала. Они просто молча шли дальше.

Грубоватая тропинка, скорее протоптанная, чем запланированная дизайнером, была залита лунным светом. Она петляла по уходившему вверх склону, который порос кустарником и возвышавшимися над ним деревьями. Там и сям горбились остатки корабельной архитектуры — перила и лестницы, очертания которых были видны под поверхностью сада, вызывая мысль об оптической иллюзии.

Они поднялись по склону на плато, когда-то бывшее полуютом, и встали в тени под кронами деревьев. Оттуда открывался вид на корабли Дворняжника, традиционно освещенные зелено-белыми фонарями. Парк под ними медленно двигался вместе с городом.

— Куда мы идем? — повторила Беллис, и опять последовала долгая пауза, в которой были слышны только звуки воды, плещущейся о борта города. — Когда-то, — неуверенно продолжила она, — вы мне рассказывали о вашей жизни в Великом Кромлехе. Вы сказали, что уехали оттуда. А что потом? Куда вы направились? Чем занимались?

Доул чуть ли не беспомощно качал головой. Несколько секунд спустя Беллис показала на его ножны.

— Где вы нашли этот меч? Что значит его имя? — спросила она.

Доул извлек белый, как кость, меч из ножен, замер, держа его перед собой и внимательно глядя на лезвие, потом поднял глаза на Беллис и снова кивнул. Вид у него был довольный.

— Во многом благодаря ему мне доверяют и меня уважают: Меч возможного. — Он неторопливо описал мечом точно выверенную кривую. — Как я им обзавелся? Он стал плодом долгих поисков… и огромной, неподъемной исследовательской работы. Все записи на нем — на имперском каноне. Здесь вся нужная вам информация, если только вы умеете ее читать. — Он спокойным взглядом посмотрел на Беллис. — Работа, которую я проделал. Методы, которые я освоил… Призрачники своим прибытием раскроили мир. Сила удара при их приземлении была такова, что образовалась Треснутая земля. И повреждения носили не только физический характер… Они использовали разлом. Вы знаете поговорку о том, что Призрачники всегда «выкапывали шансы». Обычно этим хотят сказать, что у них было сверхъестественное везение, что они использовали каждый шанс, каким бы малым он ни был. — Лицо его расплылось в медленной улыбке. — Неужели вы и в самом деле считаете, что этого достаточно, чтобы подчинить себе целый континент? — спросил он. — Целый мир? Чтобы в течение пяти столетий быть непререкаемыми властелинами? Конечно, этого было мало. Оборот «выкапывать шансы» — это всего лишь неловкая попытка передать то, что Призрачники делали в действительности. Это была куда как более точная наука… Добыча возможного.

И Утер принялся цитировать нараспев:

— «Мы покрыли этот мир шрамами надежды, нанесли ему тяжелые раны, разломали его, поставили свои знаки на самых отдаленных его землях, протянувшихся на тысячи лиг за морями. Тому, что мы сломали, мы можем придать новую форму; то, что потерпело неудачу, еще может добиться успеха. Мы обнаружили богатые залежи возможностей, и мы выкопаем их…» Они вкладывали в эти слова буквальный смысл, это вовсе не был какой-нибудь победный клич, — сказал он. — Они покрыли мир шрамами, оставили на нем разломы. И при этом высвободили силы, до которых сумели добраться. Силы, которые позволяли им изменять форму вещей, терпеть неудачу и добиваться успеха одновременно, поскольку они разрабатывали возможности. Катаклизм такого рода — сотрясение всего мира, появление разломов — открывает богатый пласт возможностей… И они умели находить перспективы, выбирали лучшие и с их помощью изменяли мир. У любого действия бесчисленное множество последствий. Потенциально существуют триллионы триллионов исходов, многие миллиарды из них возможны, миллионы допустимо считать вероятными, некоторое их количество кажется реальным нам, наблюдателям, а реализуется только один… Но Призрачники знали, как задействовать те исходы, что могут воплотиться на деле. Как дать им что-то вроде жизни. Как их использовать, перевести в реальность, которая самим своим существованием отрицала существование их реальности, которая определяется тем, что случилось, и отрицанием того, что не случилось. С помощью машин вероятия дотягивались до реализации исходы, которые не вполне осуществились… Если бы я подбросил монетку, то она, скорее всего, упала бы орлом или решкой, хотя ведь нельзя исключать и приземления на ребро. Но включи я эту монетку в круговорот вероятия, то она стала бы тем, что Призрачники назвали бы монетой возможных падений — монетой возможного. И если бы я подбросил эту монетку теперь, то дела обстояли бы иначе… Орел, решка и даже ребро остались бы такими же возможностями, как прежде. Это монета факта. А вокруг них в разных степенях достоверности и постоянства в зависимости от уровня их вероятия разбросаны их «почти-исходы» — близкие возможности. Словно призраки. Некоторые из них почти так же сильны, как и факты, а некоторые едва заметны. Они лежат там, где могли бы упасть, — орлом, решкой, ребром. Вероятности — добытые и извлеченные на свет. Уменьшающиеся по мере смещения поля вероятности.

Видя, что в глазах Беллис забрезжило понимание, Доул снова указал на свой меч:

— Это меч вероятных ударов. Меч возможного. Он — проводник очень редкого вида энергии. Он — узловая точка в цепи, машина вероятия. А вот это, — он похлопал по маленькой коробочке у него на поясе, — источник энергии, малый двигатель. Это — он указал на провода, вшитые в его защитный жилет, — проводники энергии. А завершается цепь мечом. Когда я беру его в руки, машина приводится в действие… Если двигатель работает, то мои руки и меч добывают вероятности. Для каждой фактической атаки существует тысяча возможностей, мечей-почти-исходов, призраков, и все они вмещаются в один удар.