Роковая красавица Наталья Гончарова - Ирина Ободовская

«…Надо, однако, вернуться ко вчерашнему вечеру, о котором я не смогла тебе рассказать. Мне кажется, я остановилась на прогулке на Острова. У елагинской дамбы мы увидели остановившуюся коляску Строгановых, и графиня сделала нам знак, чтобы мы подъехали к ней поговорить. При повороте лошади, это были серые, запутались, и мы сошли с коляски из опасения какого-нибудь несчастного случая. Прохожие пришли на помощь Василию, а мы тем временем подошли к экипажу Строгановых. Графиня снова предложила заехать за мною на вечер к Лавалям, и, договорившись обо всем, мы расстались. Сев в коляску, мы отправились прямо домой – мне надо было заняться туалетом, так как графиня должна была заехать за мной в 9 часов. Я была в белом муслиновом платье с короткими рукавами и кружевным лифом, лента и пояс пунцовые, кружевная наколка с белыми маками и зелеными листьями, как носили этой зимой, и кружевная мантилья. В момент отъезда Александрита дала мне свой именинный подарок – очаровательную лорнетку; она отдала мне ее вчера, потому что моя была далеко не элегантна.

Когда мы приехали, там уже собралось большое общество. До того как начался вечер, был обед, и дипломатический корпус был в полном составе. Твоя старая жена как новое лицо привлекла их внимание, и все наперерыв подходили и смотрели на меня в упор, Феррьеры также там были и тоже оказались в числе любопытных. Так как муж уже был мне представлен у Тетушки, он сел около меня, чтобы поговорить. Жена не сводила с меня глаз, сидя на диване напротив.

В течение всего вечера я сидела рядом с незнакомой дамой, которая, как и я, казалось, тоже не принадлежала к этому кругу петербургских дам и иностранцев-мужчин. Графиня Строганова представила нас друг другу, назвав меня, но умолчав об имени соседки. Поэтому я была в большом затруднении, разговаривая с нею. Наконец, воспользовавшись моментом, когда внимание ее было отвлечено, я спросила у графини, кто эта дама. Это была графиня Воронцова-Браницкая. Тогда всякая натянутость исчезла, я ей напомнила о нашем очень давнем знакомстве, когда я ей была представлена под другой фамилией, тому уже 17 лет. Она не могла прийти в себя от изумления. «Я никогда не узнала бы вас, – сказала она, – потому что, даю вам слово, вы тогда не были и на четверть так прекрасны, как теперь, я бы затруднилась дать вам сейчас более 25 лет. Тогда вы мне показались такой худенькой, такой бледной, маленькой, с тех пор вы удивительно выросли». Вот уже второй раз за это лето мне об этом говорят. Несколько раз она брала меня за руку в знак своего расположения и смотрела на меня с таким интересом, что тронула мне сердце своей доброжелательностью. Я выразила ей сожаление, что она так скоро уезжает и я не смогу представить ей Машу; она сказала, что хотя она и уезжает очень скоро, но я могу к ней приехать в воскресенье в час дня, она будет совершенно счастлива нас видеть. По знаку своего мужа она должна была уехать, и, протянув мне еще раз руку, она опять повторила, что была очень рада снова меня увидеть.

Я видела там также Софи Радзивилл, она была в черном и красива, как никогда. Она меня упрекнула, что я не приехала к ней обедать, и сказала, что пожалуется на это тебе. Из дам были еще Барятинская и ее сестра Чернышева. Княгиня Долгорукова, жена Николая Долгорукова с дочерью, госпожа Анненкова, барышни Пашковы. Потом много других, которые сидели отдельным кружком и которых мне не удалось узнать…[194] Мы оставались на этом вечере до 11 часов. Трезолини не пела из-за болезни великого князя. Можно было умереть со скуки. И как только графиня сделала мне знак к отъезду, я поспешно поднялась.

В карете она мне заявила, что я произвела очень большое впечатление, что все подходили к ней с комплиментами по поводу моей красоты. Одним словом, она была очень горда, что именно она привезла меня туда. Прости, милый Пьер, если я тебе говорю о себе с такой нескромностью, но я тебе рассказываю все, как было, и если речь идет о моей внешности, – преимущество, которым я не вправе гордиться, потому что это бог пожелал мне его даровать, – то это только в силу привычки описывать все мельчайшие подробности…» (18 августа 1849).

«…Тетушка проезжала мимо от Данзасов и была так любезна, что зашла к нам. Она рассказала, что я произвела ошеломляющее впечатление на иностранцев, которые были в гостях. Итальянец Регина заявил, что я была самой красивой на вечере у Лавалей (а это не так уж много; впрочем, я забыла, что там были две красавицы – Барятинская и Лебзеттерн-Бржинская). Потом он спросил Тетушку, почему я не бываю у нее, сказал, что он никогда меня здесь не встречает. Это были коготки, выпущенные Тетушкой мимоходом в мой адрес, но я сделала вид, что не поняла. Тетушка ему ответила, что я прихожу к ней изредка обедать. Впрочем, она была очень любезна, без конца ласкала детей и поручила мне передать тебе привет» (21 августа 1849).

Но состоялось ли свидание Натальи Николаевны с Воронцовой у нее дома? Нет, и вот что она об этом пишет:

«…Прежде чем ответить, я расскажу тебе, как провела день. Он начался для меня с того, что я отправилась к обедне… Вернувшись, я велела заложить карету, чтобы ехать в город с визитом к княгине Воронцовой. В это время я получила твое письмо; торопясь ехать, я прочла его в карете… Но когда мы приехали к княгине, она уже уехала в Петергоф, и я вернулась прямо на Острова» (21 августа 1849).

В пушкиноведении, как мы уже говорили выше, не раз поднимался вопрос об отношении Пушкина к Елизавете Ксаверьевне Воронцовой. Общеизвестно, что, будучи в Одессе, поэт сильно увлекался ею, и в ряде исследовательских работ встречаются предположения об их близких отношениях и о том, что якобы у Воронцовой была от Пушкина дочь. В недавно вышедшей работе Г. П. Макогоненко есть раздел, специально посвященный версии о любви Пушкина к Воронцовой. Подробно разбирая «за» и «против» этого романа, автор приходит к выводу, что «приведенные материалы решительно опровергают созданный пушкинистами миф о роли Е. К. Воронцовой в жизни Пушкина».

Напомним в нескольких словах о событиях в Одессе. За время пребывания Пушкина в Одессе на службе у М. С. Воронцова (июль 1823 – июль 1824 года) у него было два увлечения – Амалия Ризнич и графиня Воронцова. Не будем говорить о первом, нас интересует второе. По свидетельствам современников, Елизавета Ксаверьевна не была красавицей, но была очень привлекательной женщиной. Вероятно, графине импонировала влюбленность знаменитого поэта, возможно, и она сама немного им увлеклась. Отношения Воронцова с Пушкиным испортились. Затем последовала унизительная для поэта командировка «на саранчу», а в июле 1824 года в результате настоятельных просьб Воронцова к петербургским властям Пушкин был выслан в Михайловское.