Катынь. Ложь, ставшая историей - Елена Прудникова

По состоянию на 8 апреля 1940 года в Осташковском лагере находилось 6364 чел.

Из них:

а) офицеров армии 48 чел.

б) офицеров полиции и жандармерии 240

в) мл. комсостава полиции и жандармерии 775

г) рядовых полицейских и жандармов 4924

д) тюремщиков 189

е) разведчиков и провокаторов 9

ж) ксендзов 5

з) осадников 35

и) торговцев 4

к) переведённых из быв. польских тюрем 4

л) судебных работников 5

м) солдат и мл. комсостава 72

н) прочих (проверяются для решения вопроса о дальнейшем направлении) 54

К тому времени 443 человека уже были отправлены из лагеря. Стало быть, к моменту принятия решения пленных там числилось несколько больше — 6879 человек.

Что могла инкриминировать этим людям советская власть?

На полицейских, жандармов, тюремщиков распространялась статья 58–13:

«Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны (от 3 лет до ВМН)».

Сотрудникам разведки и пограничной стражи могли инкриминировать и 58–6 — шпионаж (те же меры).

На отказников, организаторов «волынок» на производстве распространялась ст. 58–14 — «контрреволюционный саботаж» (от года до ВМН).

Тем, кто был причастен к переброске банд на советскую территорию, светила 58–8 и 58–9 (терроризм) — очень серьёзная статья, по которой в СССР было много смертных приговоров.

И наконец, для резко антисоветски настроенных пленных, не скрывавших своих взглядов, существовала самая массовая 58–10 — «антисоветская пропаганда и агитация» (от шести месяцев).

Кроме того, в СССР существовал ещё контингент «социально опасных», на которых никакие статьи не распространялись, однако их тоже могли репрессировать в превентивном порядке, с учётом предвоенного времени.

Следующий вопрос: если следовать логике времени, что могла сделать с этими людьми советская власть?

Существует несколько более поздний документ — докладная записка Супруненко, касающаяся 1525 польских полицейских, интернированных в Латвии и Литве и после присоединения этих государств к СССР переданных в Козельск. Написана она год спустя, в марте 1941 года. Там говорится:

«По полученным материалам из местных органов НКВД установлено, что многие полицейские, содержащиеся в Козельском лагере, при бегстве в Латвию и Литву уничтожили материалы полиции. Часть полицейских вступала в карательные отряды и жестоко расправлялась с населением, встречавшим части Красной Армии.

В процессе агентурной разработки интернированных в лагере установлено, что основная масса полицейских, жандармов и других служащих карательных органов относятся враждебно к мероприятиям Советского правительства.

Многие из них высказывают, что по освобождении из лагеря будут бороться за восстановление Польши и мстить тем, кто лояльно относится к Советской власти.

Отдельные полицейские высказывают намерения бежать из лагеря с наступлением весны…

Учитывая, что перечисленные категории интернированных являются активными и непримиримыми врагами Советской власти, считаю необходимым…»

Что, расстрелять?! Не совсем так…

«…на всех их, по имеющимся учётным делам и агентурным материалам, оформить заключения для рассмотрения на Особом совещании».

Но ведь Особое совещание — это значит расстрелять?

Опять же — не совсем так…

Согласно положению об Особом совещании при НКВД СССР, оно имело право в отношении тех людей, которые были признаны общественно опасными, применять ссылку и высылку, а также заключать их в исправительно-трудовые лагеря. Тех, кого подозревали в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности, отправляли в тюрьму. По сути, это было превентивное заключение и плохо увязывалось с презумпцией невиновности — но обстановка в стране хронически не вылезала из чрезвычайности, и советское правительство достаточно долго пользовалось этим наследством Российской империи (Сталин, например, ни разу не был предан суду — все свои ссылки и тюрьмы он прошёл исключительно по решению Особого совещания при МВД РИ). В то время Особое совещание имело право приговаривать к заключению сроком до 8 лет — то есть пленные, дела которых шли через ОСО, гарантированно оставались в живых.

…Ещё нам известно, что 4 декабря в Осташковский лагерь выехала следственная бригада НКВД. К 30 декабря было оформлено 2000 следственных дел, из них на Особое совещание — 500, или 25 %. А остальные? Непонятно… То ли не успели, то ли не на ОСО. А куда?

В самом начале марта начальник особого отделения Осташковского лагеря Корытов рассказывал начальнику особого отдела УНКВД по Калининской области Павлову о совещании в УПВ по поводу «разгрузки» Осташковского лагеря. В числе прочего он сообщал следующее:

В Москву я был вызван, как уже Вам сообщал, телеграммой начальника Управления по делам военнопленных т. Сопруненко. По приезде на место т. Сопруненко заявил, что он вызвал меня по требованию начальника 1-го спецотдела по вопросу организации отправки в[оенно]пленных после вынесения решений Особым совещанием…

…В начале совещания мне предложили высказать точку зрения О[собого] о[тделения], как бы мы мыслили организовать отправку.

Исходя из настроений в[оенно]пл[енных], их численности, а главным образом, имея в виду, что весь этот контингент представляет из себя активную к[онтр]р[еволюционную] силу, я свои соображения высказал:

1. Подготовку к отправке производить в том же духе, как производили ранее при отправке в Германию и районы нашей территории, т. е. соблюдая принцип землячества, что будет служить поводом думать осуждённым, что их подготавливают к отправке домой.

2. Решение Особого совещания здесь у нас, во избежание различного рода эксцессов и волынок, ни в коем случае не объявлять, а объявлять таковые в том лагере, где они будут содержаться. Если же в пути следования от в[оенно]пленных последуют вопросы, куда их везут, то конвой им может объяснить одно: «На работы в другой лагерь»…

…Как скоро мы будем разгружаться.

Из представленных нами 6005 дел пока рассмотрено 600, сроки 3–5–8 лет (Камчатка), дальнейшее рассмотрение наркомом пока приостановлено.

Стало быть, дела большей части заключённых всё-таки в итоге отправили на Особое совещание. Что логично: они с их антисоветскими настроениями идеально вписывались в понятие «социально опасны», особенно с учётом СВБ. Камчатка, конечно, место не слишком радостное, да и лагерь — не санаторий, но, как отчётливо видно из этого документа, речь о расстреле не идёт вообще. Да и не факт, что осуждали всех. Как мы помним, ещё в первом донесении говорилось, что некоторые категории заключённых целесообразно вообще освободить, и какие в отношении этих людей были приняты решения, мы опять же не знаем…

Что было с пленными из Осташкова дальше? Известно, что их передали в распоряжение УНКВД по Калининской области. Самым надёжным свидетельством того, что заключённые Осташковского лагеря были расстреляны, считаются донесения начальника Калининского УНКВД Токарева, состоявшие зачастую из нескольких слов, вроде следующего:

«14/IV[по] восьмому наряду исполнено 300».

В комментариях к этим записочкам пишут:

«отправка в Калининское УНКВД, т. е. на расстрел».

Почему пресловутый «восьмой наряд» означал расстрел, а не, скажем, посадку картошки на совхозных полях, известно только составителям сборника. Да и как бы то ни было, «исполнено» было менее трёх тысяч, а отправлено Токареву — шесть. Где остальные?

Итак, судя по вышеприведённым документам, тех заключённых Осташковского лагеря, которые были признаны социально опасными, отправляли в лагеря на срок от 3 до 8 лет. Надо полагать, кого-то и освобождали или переводили в обычные лагеря для военнопленных — например, тех же рядовых пограничников. Но неужели же в руки НКВД не попал ни один человек, заработавший себе более суровую кару, чем 8 лет лагеря? Такие преступления, как пытки и казни коммунистов, убийства мирных жителей во время карательных экспедиций, переправка банд на советскую территорию, измена Родине (отыскались среди осуждённых и бывшие советские граждане, в своё время перебежавшие к полякам) — их не могло не быть. А значит, имели место и соответствующие приговоры. Ну и где же эти люди?

Тех, кто совершил конкретные преступления по уже упоминавшимся пунктам 58-й статьи, должна была судить Военная коллегия или трибуналы военных округов. В донесениях из лагеря об этом нет ни слова. Но 22 февраля вышла директива замнаркома внутренних дел, которая позволяет бросить лучик света на эту тайну: