Как люди сотрудничают. Противостояние вызовам коллективных действий - Richard Blanton

как Саудовская Аравия? Здесь суверены сохраняют контроль над огромными богатствами государства, часть которых распределяется на благо общества. Это, по-видимому, нарушает предложенную связь между типом источника дохода и относительной степенью коллективного действия, поскольку в данном случае государство предоставляет услуги, несмотря на внешние источники дохода и концентрацию политической власти в руках немногих. Тем не менее, услуги, о которых идет речь, не являются подлинно общественными благами, поскольку они не предоставляются совместно. В результате, хотя их распределение может придать некую легитимность государству и его правителям, не прогнозируется, что они приведут к формированию реляционной власти и подотчетности правителей в том смысле, который описывается теорией коллективных действий, и, по сути, в Саудовской Аравии руководство смогло проигнорировать большинство призывов к реформам. Вместо этого предоставление услуг, скорее всего, представляет собой стратегию, направленную на подавление оппозиции автократическому правлению.

 

Насколько отличаются друг от друга государства эпохи модерна и современности?

"Какими были первые правительства? Археологи и историки говорят нам, что они были чрезвычайно несвободными. В основном все первые централизованные правительства возглавлялись деспотами... [но сейчас] . . . Современность усиливает те силы, которые исторически способствуют продвижению прав человека - коммуникации, образование и разум... Если верить истории, эти тенденции способствуют долгосрочному расширению свободы и прав". (цитата из выступления Стивена Пинкера на Форуме свободы в Осло в 2014 году, Дэнни Хаким, New York Times Sunday Review, 26 октября 2014 года, 5)

Сбои в работе правительств "остаются широко распространенным явлением во всем мире". (Adserà et al. 2003: 445)

Учитывая, что люди имеют длительную историю государственного строительства - до 5 000 лет в некоторых регионах, - можно ли сделать вывод, что благодаря длительному опыту государственного строительства люди научились обеспечивать неприкосновенность правящей элиты, предоставлять общественные блага и давать право голоса простолюдинам? Очевидно, что нет, несмотря на оптимистичный взгляд Пинкера, как заключают Алисия Адсера и ее соавторы (Adserà et al. 2003). Здесь я обращаюсь к проблеме неработающих государств через сравнительное рассмотрение природы государственного строительства в премодерне и модерне.

Я основываю свое сравнение на досовременной выборке и на перекрестных данных по современным государствам, доступных, в частности, через офисы Всемирного банка, Организации Объединенных Наций и Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Большая часть подобной информации касается показателей экономического роста и пригодности систем управления для управления и стимулирования роста, в то время как другие источники делают акцент на культурных предпочтениях или психологических или связанных со здоровьем переменных, таких как субъективное благополучие. Лишь немногие источники предоставляют информацию, близкую к категориям, закодированным в сравнительной выборке эпохи премодерна; сравнительные оценки общественных благ, в частности, слабо представлены в таблицах данных по современным национальным государствам. Задавшись целью сравнить выборку современных государств с нашей премодернистской выборкой, я нашел источник, который предоставляет по крайней мере некоторые показатели, сопоставимые с теми, что разработали мы с Лейном Фаргером, - "Глобальный отчет о целостности" (https://www.globalintegrity.org). По случайному совпадению, на момент нашего анализа эта выборка состояла из тридцати обществ (они намерены добавить еще несколько случаев).

Не имея никаких показателей общественных благ, для сравнения двух выборок из 30 обществ я использовал показатели государственного управления, включая переменную Global Integrity, которая примерно соответствует нашему показателю контроля над принципалами. Это "Гарантии конфликтов интересов и сдержки и противовесы: Исполнительная власть". Я разработал косвенный показатель бюрократизации, просуммировав значения четырех показателей Global Integrity, которые касаются эффективности административных систем: "Общественные запросы на получение правительственной информации"; "Честность выборов"; "Государственная служба: Гарантии защиты от конфликтов интересов и политическая независимость" и "Правоохранительные органы: Гарантии от конфликтов интересов и профессионализм" (я оцениваю статистическую достоверность данных Global Integrity в Приложении B, раздел 16; список обществ, включенных в выборку, приведен в Приложении B, рисунок B.4).

Статистический анализ данных Global Integrity выявил интересные сходства между современными и премодернистскими государствами и свидетельствует лишь о проблесках общего прогресса в построении государств, являющихся примером лучших практик коллективного действия. Сходство проявляется в том, что я обнаружил положительные корреляции между двумя показателями бюрократизации и контроля над руководителями, причем статистические значения для двух выборок одинаковы (для премодернистской выборки r = 0,75, p = < 0,0001, а для современных государств r = 0,66, p = < 0,0001). Эти очень высокие и статистически значимые результаты указывают на то, что как в прошлом, так и в настоящем институты, связанные с главным контролем и бюрократизацией, имеют тенденцию развиваться параллельно в рамках процесса институционального развития для сотрудничества.

Интересно также отметить, что кластерный анализ данных Global Integrity позволил получить трехстороннюю группировку, в чем-то аналогичную кластерам премодерна, о которых говорится в главе 8 и в Приложении В, рисунок В.1 (дендрограмма и соответствующая статистика приведены в Приложении В, рисунок В.4). Как и в кластерах премодерна, в этом анализе четко прослеживается одна группа, аналогичная группе "Высокий коллектив" (27 % от общего числа, по сравнению с 20 % для премодерна). Как и премодернистская группа "Высокая коллективность", эти государства характеризуются высокими уровнями переменных главного контроля и бюрократизации. Другая группа, похожая на кластер "Низкий коллектив", имеет одинаково низкие показатели по всем переменным (43 % современных полисов по сравнению с 40 % премодернистских). В обеих выборках в результате кластерного анализа можно выделить среднюю группу, однако в случае современных полисов она не аналогична модели "Коллектив с сильным монархом", обнаруженной в премодернистской выборке, в которой умеренные или высокие показатели коллективного действия сосуществовали с сильным монархом. Напротив, в этих случаях наблюдалась более смешанная картина в оценках переменных.

Данные Global Integrity также позволили мне оценить фискальную теорию коллективных действий на примере современных государств. На основе данных, полученных из источников, включая Всемирный банк и другие, я субъективно классифицировал каждое из государств Global Integrity с точки зрения преобладания внешних или внутренних доходов таким образом, чтобы это примерно соответствовало кодированию для премодернистской выборки. Это упражнение было сложным, поскольку в большом количестве случаев современные государства находятся в процессе приватизации ранее принадлежавших государству отраслей, и в некоторых случаях было трудно определить, насколько далеко зашел этот процесс. Однако если доходы государства в значительной степени обусловлены контролем над нефтью или другими экспортируемыми богатствами, если основные отрасли контролируются государством или если приватизация находится в процессе, а ключевые отрасли сохраняют тесную связь с правительственными учреждениями (например, в России, где представители государства входят в советы директоров, а фирмы и их владельцы подвергаются произвольным конфискациям), то такое государство кодировалось как имеющее сильную ориентацию на внешнюю фискальную экономику.

В Приложении B,