Меч и ятаган - Саймон Скэрроу

— Глянь-ка туда, — указал Ричард.

Примерно в четверти мили у воды все еще храбро сражался один из отрядов янычаров, числом с сотню. Дрались в основном копьями, а помогала им горстка аркебузиров, с завидным хладнокровием постреливающая в азартно наседающих испанцев. Среди стоящих полумесяцем турок выделялся некто осанистый, в шелковых одеждах и тюрбане с каменьями.

— Ого, сам Мустафа-паша, — сипловато выдохнул Томас. — Если его возьмут, для султана это будет полный срам.

— Ну так давайте же! — Ричард, вскочив, уже спешил с копьем вниз по откосу. — Надо его брать!

— Стой! — крикнул ему вслед Томас. — В смысле, дождись меня.

Предвечернее солнце, снижаясь, отбрасывало на сцену побоища длинные тени. Сумрачно, с ржавым от крови и пыли оттенком поблескивали доспехи христианских солдат, вершащих свое убийственное ремесло.

Со ската было заметно, как от вражеского флагмана спешно отошло несколько лодок, направляясь, по всей видимости, за своим командиром и его охранителями.

Едва лодки достигли отмели, как к ним по кровавому прибою — и впешь, и вплавь — припустили десятки людей. Между тем лодочникам была определенно дана команда брать на борт только янычаров, а потому они яростно рубили ятаганами любого, кто приближался к ним. Штандарт Мустафа-паши привлекал к себе внимание преследователей. Борьба между испанцами и янычарами стала приобретать характер остервенелости.

— Надо спешить, — на ходу проронил Ричард, — иначе он уйдет.

Ноги были будто налиты свинцом, но отец с сыном, превозмогая усталость, перешли на трусцу; до ужаса неудобно колотили по бокам ножны. У берега сопротивлялись уже считаные единицы. Кто-то бросал оружие и падал на колени, но его тут же без жалости срубали. Торопливо отчаливали лодки, подхватив тех, кого еще можно было вытащить из воды. На носах галер опасно завозилась орудийная обслуга: османы готовились напоследок пальнуть — дескать, вот вам, неверные, за ваш остров и за наших погибших там воинов. И за султана Сулеймана.

Мустафа-паша в сопровождении штандартоносца и еще двоих брел по воде к одной из флагманских лодок. Позади него, прикрывая отход, мужественно дрались телохранители.

— Сюда! — задыхаясь, бросил Томас, под углом пускаясь в сторону вражеского военачальника.

В фонтанах брызг они зашлепали туда, где в руках штандартоносца колыхался личный бунчук паши. Мустафа обернулся на плеск и, увидев, что к нему спешат двое рыцарей, каркнул команду двоим телохранителям. Те тотчас подняли свои ятаганы. Ричард, накренив копье, сделал обманное движение перед янычаром, что стоял ближе. Тот дернулся вбок, но не учел сопротивления воды и получил под ребра пику. Ричард крученым движением выдернул ее обратно, в то время как нагнавший его Томас прошел мимо на другого янычара.

Изящества в его движениях не было, лишь грубый напор и сила. Он хлестко ударил раз, и другой, и третий. Все это время янычар пятился, пока не оступился и не упал с громким всплеском. Одной рукой Томас тут же его притопил, а другой из-под воды ткнул мечом; по поверхности алыми разводами расплылась кровь.

Тем временем Мустафа-паша успел добраться до носа ближней лодки, буквально в семи шагах, и его туда уже затягивали двое матросов. То, что вражеский глава вот-вот ускользнет, увидел и Ричард. Он отбросил пику и, оставляя за собой бурун, кинулся на плечи штандартоносца, который, стоя в воде, дожидался, пока хозяина поднимут на борт. Ричард грубо схватил его и, развернув, врезал кулаком по лицу. Тот, одной рукой удерживая древко, другой сделал выхлест. На мгновение ослепленный ударом Ричард моргнул, а затем, изо всех сил толкнувшись от дна, со злобным рыком двинул его снова, на этот раз головой. Турок дернулся, хватка пальцев на древке ослабла, и Ричард с победным ревом вырвал штандарт у турка из рук и поднял его вверх, показывая всем: вот он, взят!

А поднятый на борт Мустафа-паша уже сидел неприглядной кучей мокрого тряпья; торопливо, вразнобой опустили весла на воду гребцы, спеша уплыть прочь от этого места. Рядом с пашой стоял солдат в чалме. Как раз сейчас, расставив для прочности ноги, он из легкой аркебузы целился в Ричарда.

— Нет! — срывающимся голосом выкрикнул Томас.

Он не раздумывая пихнул сына в сторону и встал между ним и лодкой как раз в тот момент, когда в облачке дыма остро, с громким треском блеснул огонек выстрела. В живот Томаса что-то тупо впилось, да так, что отнялось дыхание. Видно было, как с отъезжающей лодки в холодной ухмылке кривятся губы Мустафа-паши.

Ричард разгневанно вскочил из воды. Руки его по-прежнему сжимали вражеский штандарт.

— Что вы творите? — воззрился он на Томаса. — Зачем вы…

Голос его осекся: на нагруднике отца он заметил дырку.

С тяжелой уверенностью Томас понял, что прострелен. Внизу на броне виднелась вмятина, как раз над кромкой, что загибается к подбрюшью. Из отверстия вниз по омытой водой стали струилась кровь.

— О Боже, — выговорил он. — Только не это. Только не сейчас.

— Отец! — Ричард, швырнув штандарт на отмель, кинулся к отцу. — Отец, вы ранены!

Томас покачал головой, не желая в это верить, но отчетливо сознавая: рана смертельна. По животу теперь разливалась жгучая боль. Томас шатко побрел к сыну. Ноги подкосились, и он бессильно упал на него. Темная завеса застила глаза, неудержимо тянуло рвать. Сознание мутилось.

Смутно, словно из невыразимой дали, слышался отчаянный крик сына:

— Эй, кто-нибудь, помогите! Ради всего святого, помогите мне!

Глава 46

— Спасти его ничто не может, — с печальной кротостью сказал ла Валетт на подходе к лазарету. Мария не отозвалась, глядя перед собой с молчаливым упорством.

Румяный свет зари освещал стены и бастионы, а весь Биргу заходился немолчным колокольным звоном. Едва лишь весть о разгроме турок достигла города, как радостно-сумасшедшим боем колоколов затрезвонили все звонницы. Внутренний двор Сент-Анджело был заполнен ранеными, начавшими накануне прибывать из Нашшара.

— Чудо уже то, что он протянул ночь, — продолжал ла Валетт. — К тому времени, как его доставил оруженосец, он потерял много крови. Он в основном молчал, но сказал, что хочет видеть вас. Я тотчас за вами послал. Могу лишь представить, какой силой воли он удерживается в этом мире. Мне он изложил свою последнюю просьбу. — Остановившись на пороге лазарета, ла Валетт обернулся к Марии. — Несколько странную. И вам надо ее знать прежде, чем вы его увидите.

— Что за просьба? — холодно спросила Мария.

— Он просил о двух вещах. Прежде всего о том, чтобы вас незамедлительно обвенчали, а также чтобы я своим указом утвердил усыновление его оруженосца, которого он объявляет своим законным сыном и наследником. Сам молодой человек фактически не покидал его одра с той самой минуты, как принес на себе сэра Томаса с поля битвы. Такое верное — я бы сказал, сыновнее — служение мне доводилось видеть не часто. Н-да, — ла Валетт печально качнул головой. — Положение, что и говорить, необычное. Скорее исключение, чем правило. Но Орден сэру Томасу многим обязан, и я буду счастлив выполнить пожелания нашего доблестного рыцаря. Вопрос лишь в том, согласитесь ли на это вы?

Мария молча, блестя глазами, кивнула.

— Да будет так, — произнес Великий магистр. — У нас все готово. Я уже вызвал священника и самолично засвидетельствую церемонию в присутствии оруженосца сэра Томаса. Прискорбно лишь то, сколь скоро вы овдовеете после того, как будете наречены его женой.

Мария, судорожно глотнув, гордо подняла голову.

— Не знаю для себя чести и счастья большего, чем быть женой сэра Томаса. Ведите меня к нему.

Через час церемония была завершена. Баррет умиротворенно откинулся на валик, а по бокам от него, взяв с обеих сторон за руки, сидели жена и сын. Волосы Томаса липли к голове, на бледной коже и язвинах ожогов выступал пот. Его знобило, и чувствовалось, что силы неуклонно уходят. Лишь боль в животе позволяла сохранять связность мысли. Чувствовалось, что времени остается все меньше, и от этого разбирала гневливая досада; но тут вспомнилось, что рядом сидит сын, а значит, свою жизнь он, Томас, прожил не зря.

— Справедливо, — прошептал он, кивнув. — Судьба моя справедлива.

Повернув голову к Ричарду, он облизнул сухие губы. Говорить удавалось с большим усилием, при этом голос звучал как чужой, тонкий и дребезжащий от немощи.

— Сын. Поклянись, что будешь заботиться о своей матери. Жизнь ее была такой нелегкой. Поклянись мне, что будешь заботиться о Марии.

— Клянусь, отец.

— Я горжусь тобой, — вымолвил Томас с улыбкой. — Любой счел бы за честь назвать тебя своим сыном.

Ричард, проглотив в горле комок, бережно положил ладонь отцу на грудь.

— Я знаю. И всем этим я обязан тебе.