Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

Ричард дрожал, судорожно глотая воздух перекошенным ртом. Когда над постелью склонился Арн, король схватил его руку и выдохнул:

– Божья кровь, я никогда, никогда не испытывал такой боли…

И Арн разрыдался.

К тому времени, как Ричард разрешил позвать хирурга, он уже вернул самообладание и спокойствие – государь не мог допустить, чтобы мир видел то, что открылось Арну. Вместе с мастером Гюйоном к королю допустили только Моргана, Меркадье и аббата Мило, и на их лицах Ричард видел страх, вызванный этим срочным приглашением.

– Я проснулся от дикой боли, – как ни в чем не бывало произнес он, словно речь шла о чьих-то чужих страданиях. – И подозреваю, что свершилось то, чего мы боялись.

Тяжелым шагом хирург подошел к постели и принялся разматывать повязку. Никто не произносил ни слова. И хотя он был готов, увидев отекшую, побелевшую плоть, Гюйон ощутил, что сердце его упало в пятки. Едва наложив на тело свою печать, гангрена продвигалась с дьявольской скоростью, и кожа Ричарда стала красной, как мясо. Совсем скоро она примет темно-бронзовый цвет, а после, когда тело начнет гнить изнутри, почернеет. Хирург услышал собственное бормотание:

– Я… Мне так жаль, милорд… Я так сожалею…

Аббат преклонил колени и начал молиться. Морган тяжело опустился на сундук. Арн снова заплакал, на этот раз молча. Рука Меркадье скользнула к рукояти меча, и Гюйон похолодел. Но наемник неожиданно развернулся, схватил стул и ударил о стену, и бил снова и снова, пока стул не развалился в щепки.

Ричард не обращал внимания ни на одного из них. Он знал, что увидит хирург, ничем иным и не объяснить такую внезапную и сильную боль. Но знать – совсем не то же самое, что увидеть самому, заглянуть в собственную разверстую могилу. Наверное, он всегда понимал, что до старости не доживет. «Взявшие меч, мечом погибнут», – говорило Писание. И король это принял – есть куда худшие способы умереть. Но Ричард не ожидал, что это случится здесь, при осаде забытого Богом мятежного замка, так далеко от священных сражений за Святую землю.

За свою жизнь он совершил много такого, чем мог гордиться, отважных подвигов, смелых до безумия, но и славных, его героизм восхищал друзей и приводил в бешенство врагов. Однако он с полным правом мог гордиться тем, что сейчас смог остаться хладнокровным и бесстрастно произнести:

– Никто не должен знать, что я умираю. Мой брат в Бретани. Если бретонцы раньше него узнают о моем смертельном ранении, наша мать потеряет двоих сыновей.

Он умолк, ибо внутри дракон снова пошевелился, и прикрыл глаза, пока не отступила боль. Вот все, что он мог сделать. Жаль, что тот арбалетчик не взял более точный прицел.

– Сколько у меня времени? – Он не удивился, что мастер Гюйон не ответил.

Надо известить Уилла Маршала. Губерта Вальтера. Королевских сенешалей в Анжу, Пуату и Нормандии, кастелянов Шинона и Гайара.

– Отправьте человека за моей матерью.

Алиенора находилась в Фонтевро. Успеет ли она приехать вовремя?

– Вызовите кузена, – продолжил Ричард. – И еще мне нужен писарь, которому я могу доверять.

Аббат Мило всегда был готов предложить и духовную и светскую помощь – прагматичный и знающий служитель церкви, такой же, как Губерт Вальтер и мастер Фульк, пользовавшиеся огромным расположением Ричарда. Не подвел он и сейчас, сумев сориентироваться в этой страшной новой реальности быстрее, чем Морган, и даже чем Меркадье.

– Я лично напишу для тебя письма, милорд король. И в течение часа гонцы будут отправлены к твоей леди матери, к графу Мортенскому и к твоему кузену. И, полагаю, к лорду Андре в Шатору? – Голос звучал совершенно спокойно, но священник старался не смотреть в сторону постели. – Желаешь, чтобы мы вызвали и твою королеву?

– Нет… Нам нельзя вызывать подозрений до тех пор, пока брат не покинет бретонский двор. Я не показывался уже два дня, а половина этой деревни шпионит для виконта или французов. Внезапное прибытие моей королевы привлечет слишком много внимания и вызовет слишком много догадок, ведь она никогда не навещала меня в осадном лагере.

В словах Ричарда была правда, и он надеялся, что это принесет Беренгуэле некоторое утешение. Он не был ей хорошим мужем, однако теперь уже ничего не исправить. Все его уходящие силы уйдут на то, чтобы задержать смерть, увидеть, что Джонни признан его наследником. Обида жены не могла сравниться с риском для королевства, и Ричард не хотел ее слез. Смерть – наверняка достаточное искупление за прошлые супружеские грехи.

Как, впрочем, и боль. К тому времени, как сделает последний вздох, он, вероятно, искупит и все собственные грехи, и те, что принадлежали отцу, а может быть, даже грехи Хэла и Жоффруа. Ричард знал, что ему придется в одиночку сражаться с этим драконом, и потому произнес:

– Теперь оставьте меня. Все, кроме Арна.

Они подчинились, двигаясь как во сне. Мастеру Гюйону он позволил вернуться позже. Им – Ричарду и хирургу Меркадье – предстояло вдвоем постараться, чтобы двадцать шестое марта стало счастливейшим днем в жизни Джонни. Не слишком ли смело надеяться, что этому неучу-лекарю известны травы, способные притупить боль, но не ясность рассудка? Король уже знал ответ. Если бы желания могли превращаться в коней, все нищие ездили бы верхом.

Небо окрасилось в цвет сапфира, любимого камня Алиеноры, а маленькие облачка казались нежными, как ручное кружево. Она сидела на скамье под окном, наслаждаясь теплом апрельского солнца. В последнее время королева сильнее ощущала холод, и всерьез подумывала принять предложение Джоанны провести следующую зиму в Тулузе.

Алиенора сказала об этом своей компаньонке, и аббатиса озорно улыбнулась.

– Не возьмешь ли меня с собой, хотя бы на конных носилках, мадам? Мне так хотелось бы повидать Тулузу.

Алиенора тоже ответила улыбкой, поскольку с первых дней в аббатстве Фонтевро прониклась к Ализе симпатией.

– Я хочу кое-что обсудить с тобой. Одна из моих внучек поступает в Фонтевро послушницей.

Аббатиса уже знала об этом – женские монастыри