Записки охотника Восточной Сибири - Александр Черкасов

Течка их бывает зимою, как надо полагать, в феврале месяце. В апреле же находят уже молодых, которые родятся слепыми. Поэтому надо думать, что курна носит во чреве только девять недель. Самцы во время течки дерутся между собою с неистовой злобой, так что на месте побоищ оставляют ясные признаки этих зверских побоищ: багровые кровавые пятна на снегу и клочья шерсти. После окончания течки самцы оставляют предмет своей любви в покое и удаляются в свои норы, а оплодотворенная самка украдкой удаляется от супругов в свое подземелье и заблаговременно начинает приготовлять теплое спокойное гнездо будущим детям. Курна приносит трех, четырех и редко пять молодых, которых она кормит молоком недолго, а приучает к сосанию крови из добываемых ею животных и птиц и к выпиванию яиц, которые искусно приносит во рту.

Курна чрезвычайно бойка, проворна и быстра на бегу. Она питается всякой всячиной и ест с равною жадностию зайцев, сурков, больших и мелких птиц, рыбу, лягушек, даже улиток и кобылок. Полевых мышей она истребляет во множестве. Летом ест ягоды и мед. Зайцев она ловит на логове; некоторые же охотники утверждают, что она их догоняет и взбуженных. Сурков она душит в большом количестве, ловя их в норах (бутанах), в поле убежавших на жировку и в самых норах. Никакие узкие закоулки темных подземных жилищ не могут спасти сурков от забравшейся в нору бойкой и кровожадной курны. Так как зимою сурки собираются по две и по три семьи вместе и общей семьей, штук в 20 и более, ложатся в одну нору на продолжительный зимний сон, то курна нередко отыскивает такую богатую нору, откапывает наглухо заткнутый сурками лаз, забирается в нее и душит всех, составляющих многочисленную семью.

Нельзя не удивляться хищности курны и трудно придумать, каким образом она давит сурков, которые больше ее, гораздо крепче складом, злобны при своей защите и до невероятности живучи! У всех находимых промышленниками сурков, задавленных курною, были перегрызены глотки. Были примеры, когда сурки, раненные курною, забравшейся в их подземелье зимою, выползали из норы на поверхность и пропадали, а уцелевшие от ее зубов убегали в соседние пустые норы и тем спасались от своего врага. Здешние промышленники говорят, что курна, обладая особенной способностию испускать зловоние из двух желез, находящихся у заднего прохода, пользуется ею и, забравшись в закупоренную со всех сторон сурочью нору, испускает такой удушливый запах, или, как они выражаются, «вонькой смрад», что сурки угорают, то есть приходят в такое оцепенение, которое лишает их способности защищаться.

В России точно так объясняют простолюдины опустошительные нападения хоря, то есть представителя этой породы, на птичники, говоря, что хорь, забравшись в курятник или голубятню, так сильно воняет, что птицы падают с жердочек на пол{26} и легко достаются в зубы хитрому врагу, который не знает границ в своих кровожадных нападениях. Я живо помню то — увы! — невозвратимое время, время беспечности и веселой беззаботной ребяческой жизни, когда меня занимали оловянные солдатики, бумажные лошадки, карточные домики, живые домовые голуби… Но будет, на них-то я и остановлюсь, они-то и причиной того, что я должен был вспомнить давно минувшие дни, дни тревоги, непритворных горячих слез, досады и ребяческой мести. В одно прекрасное утро, по обыкновению еще до утреннего чая, отправился я с братом на свою голубятню, которая помещалась на чердаке, над кухней. И, о боже! Какой удар! На полу голубятни мы увидали до десяти задавленных кем-то голубей, сложенных в кучу… В числе несчастных жертв были наилучшие и любимейшие наши голуби… Тут были и мохноногие турманы, и наплекие, и смурые, и… нет слов описать нашу тогдашнюю беду, а особенно горе брата, который более меня любил голубей и считался настоящим голубятником между охотниками этого рода. Едва-едва спустились мы с голубятни и, перебивая друг друга, не один десяток раз рассказали всем и каждому порознь о постигшем нас горе. Люди говорили, что голубей задавила кошка, почему мы и хотели отомстить ей смертию же, надеясь на наших легавых собак, которые терпеть не могли кошек. Но батюшка, страстный охотник, объяснил нам, что голубей задавила не кошка, а хорек, и потому научил нас, как поймать разбойника-хоря. Ловушка была сделана, поставлена и насторожена по всем правилам охотничьего искусства, но хорь был так умен, что на этот раз удовольствовался одним посещением голубятни и другой раз не явился… Действительно, этот набег хоря изумлял многих и пожилых людей, потому что голубятня была высоко от земли и, по-видимому, не имела ни одной щели, сквозь которую мог бы пролезть хорь, а голуби ночью всегда спали на жердочках, высоко от пола голубятни!.. Где поселилась курна, там, наверное, не увидишь поблизости ни одной мышки, ни одного заячьего следа, зато вся снежная пелена испестрится круглыми следами курны, которая никогда не бегает и не ходит шагом, а всегда прыгает. Любимые места жительства курны — это крутые берега речек и озер.

Отважность курны и ее запальчивая злоба изумительны. Она не боится не только собаки, но даже и человека, особенно при своей защите. Редкая собака в одиночку может задавить курну — до того она храбро и язвительно защищается. Движения ее быстры, легки и свободны. Зрение и слух тонки до невероятности, но обоняние не сильно. Курна легко взбирается на деревья и разоряет птичьи гнезда. Зимою она любит ходить по речкам под крутыми их берегами, всегда одной тропой, особенно в большие снега, вероятно для того, чтобы ее из-за берегов не замечали подвластные ей животные. Она превосходно плавает и даже ныряет, а потому без особого труда охотничает и на руб. Зимою залезает и под ледяные отдувы и собирает там оставшуюся мелкую рыбешку. В солнечные дни она любит взбираться на высокие кочки и пни и сидит на них по целым часам, вероятно греясь и высматривая добычу; иногда садится на задние лапки и прислушивается к какому-нибудь радостному или подозрительному шороху.

Мясо курны в пишу не употребляется, им даже гнушаются собаки и здешние инородцы.

За курной особого промысла здесь нет, ее бьют большею частию случайно с нею встретившись и ловят в различные поставушки, которые настораживают на их тропах и около нор, найденных не иначе, как случайно.

Один раз на покосе курна забралась в сенную копну, которую работники вместе с курною, конечно не зная о ее присутствии, привезли к скирде сена, чтобы сметать. Маленькая собачонка, бывшая тут же на покосе, услыхала по запаху, что кто-то есть в копне, с лаем бросилась на нее и гребла лапками сено. Все присутствующие смеялись и шутили над освирепевшей собачонкой, как вдруг из этой копны выскочил хорек-черногруд и с неистовой злобой бросился на собачонку, тут же поймал ее и начал было душить. Работники, метавшие сено, удивленные такою неожиданностию, не вдруг схватились за вилы и грабли, едва-едва отбили собачонку и убили курну, которая храбро защищалась и вынесла невероятное число ударов. Ее положили на близстоящую копну. Не имея силы пошевелить ни одним членом, вся измятая, с переломленными ребрами, окровавленная, курна еще долго была жива и дышала, лежа без движения, как пласт сырой глины. Работники не могли дождаться ее смерти и к ночи добили курну, приговаривая: «Экая живущая гнусина!»