Голливудская трилогия в одном томе - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пошел за ним.
– Не оставляйте меня здесь, – попросил Генри.
Крамли показал на вход:
– Закрой дверь. Мы же не хотим, чтобы кто-то увидел наш фонарь…
Я помедлил. Столько раз я видел в кино, как двери склепа захлопываются и люди оказываются в ловушке навсегда – кричи не кричи. А что, если там, внутри, стоит Человек-чудовище?..
– Боже! Смотрите! – Крамли толкнул дверь, оставив лишь узкую щелку для воздуха. – Вот.
Он обернулся.
Комната была пуста, если не считать большого каменного саркофага, стоящего посредине. На нем не было крышки. Внутри должен был находиться гроб.
– Черт! – сказал Крамли.
Мы заглянули внутрь. Гроба не было.
– Не говорите мне ничего! – сказал Генри. – Надену-ка я мои черные очки, так лучше чувствуется запах! Вот так!
И пока мы смотрели, Генри наклонился, глубоко втянул в себя воздух, задумался, задержав мысль за темными очками, потом выдохнул, потряс головой, сделал еще один вдох. И просиял.
– Дудки! Нет тут ничего! Верно?
– Верно.
– Арбутнот, где ты? – прошептал Крамли.
– Здесь его нет, – сказал я.
– И никогда не было, – добавил Генри.
Мы быстро взглянули на него. Он кивнул, чрезвычайно довольный собой.
– Никого с таким именем или с любым другим никогда здесь не было. Если б был, я бы почуял, понимаете? Ни чешуйки перхоти, ни ногтя, ни волоска из носа. Здесь нет даже запаха туберозы или ладана. В этом месте, друзья, никогда не лежал мертвец, ни часа не лежал. Нос даю на отсечение!
Ледяной пот заструился у меня по спине, затекая в ботинки.
– Боже, – пробормотал Крамли, – зачем они построили склеп и никого туда не положили, а только сделали вид?
– Может быть, и трупа никогда не было? – предположил Генри. – Что, если Арбутнот не умирал?
– Нет-нет, – сказал я. – Газеты трубили об этом по всему миру, пять тысяч людей пришли на похороны. Я сам там был. Я видел катафалк.
– Что же они тогда сделали с телом? – спросил Крамли. – И для чего?
– Я…
И тут дверь склепа с грохотом захлопнулась!
Генри, Крамли и я закричали от испуга. Я схватился за Генри, Крамли схватил нас обоих. Фонарь упал. Мы с проклятиями наклонились, стукнувшись головами, и у нас перехватило дыхание, ибо мы услышали, как в двери поворачивается ключ: нас заперли. Мы стали обшаривать пол, чуть не подрались из-за фонаря и наконец направили дрожащий луч на дверь в жажде жить, видеть свет, дышать ночным воздухом.
Все втроем мы навалились на дверь.
И – о боже! – она действительно была заперта!
– Господи, как мы выберемся отсюда?
– Нет, только не это, – повторял я.
– Заткнись, – велел Крамли, – дай подумать.
– Думай скорее, – сказал Генри. – Тот, кто нас запер, пошел за подмогой.
– Может, это всего лишь сторож? – предположил я.
«Нет, – подумал я тут же, – это был Человек-чудовище».
– Нет, дай-ка мне фонарь. Ага. Черт! – Крамли посветил фонарем вверх, вокруг. – Все петли снаружи, до них не добраться.
– Что ж, вряд ли здесь есть другие двери, а? – высказался вслух Генри.
Крамли резко направил луч фонаря на его лицо.
– Что я такого сказал? – спросил Генри.
Крамли отвел луч света от его лица и стал обходить склеп, держа перед собой фонарь. Он светил то вверх, то вниз, освещая то потолок, то стены, затем провел лучом вдоль швов каменной кладки и вокруг маленького окошка, такого крохотного, что даже кошка не смогла бы в него пролезть.
– Может, покричать в окно?
– Не хотел бы я встретиться с тем, кто откликнется, – заметил Генри.
Крамли ходил кругами, размахивая фонарем.
– Другая дверь, – бормотал он. – Должна быть другая дверь!
– Должна! – вскрикнул я.
Я почувствовал, как в глазах закипают слезы, а горло пересохло от жестокой засухи. Я представил, как среди могил звучат тяжелые торопливые шаги, как они приближаются, чтобы убить меня, как стремительно надвигаются тени, чтобы задушить меня, они называют меня Кларенсом, они желают мне смерти. Я представил, как распахивается дверь и нас накрывает, захлестывает многотонная волна книг, фотографий и открыток с автографами.
– Крамли! – Я выхватил у него фонарь. – Дай-ка мне!
Осталось только одно место, где мы еще не смотрели. Я заглянул в саркофаг. Вглядевшись, я так и ахнул.
– Смотрите! – сказал я. – Там. Боже, что это? Ямки, зубчики, бугорки. Никогда не видел ничего подобного в могилах. А там, смотрите, на стыке: уж не свет ли оттуда пробивается? Точно, черт! Погодите!
Я вскочил на край саркофага и, удерживая равновесие, взглянул на одинаковые, равномерно расположенные зубцы на дне.
– Будь осторожен! – крикнул мне Крамли.
– Сам будь осторожен!
Я спрыгнул на дно саркофага.
Послышался скрип смазанного механизма. Подо мной пришел в движение какой-то противовес, и комната вокруг закачалась.
Я начал опускаться вниз вместе с полом. Мои ступни утонули во тьме, затем и колени. Крышка стала наклоняться вместе со мной и вдруг остановилась.
– Ступеньки! – воскликнул я. – Лестница!
– Что? – Генри потыкал палкой дно. – Да!
Дно саркофага в горизонтальном положении было похоже на ряд пирамидальных зубцов. Теперь же, когда дно наклонилось, они превратились в удобные ступени, ведущие под могилу.
Я начал торопливо спускаться вниз.
– Пошли!
– Пошли?! – переспросил Крамли. – Ты хоть знаешь, черт возьми, что там внизу?
– А там что, черт возьми! – показал я на захлопнувшуюся входную дверь.
– Проклятье!
Крамли залез на саркофаг и подал руку Генри. Тот подпрыгнул, как кошка.
Я медленно спускался по лестнице, дрожа, и водил фонарем. Генри и Крамли, чертыхаясь и пыхтя, шли следом.
Крышка саркофага плавно переходила внизу в следующий пролет лестницы, уводящий еще на десять футов в глубь катакомбы. Когда Крамли, шедший последним, переступил эту грань, крышка с шорохом поднялась и захлопнулась. Я бросил взгляд на закрывшийся над нами потолок и увидел висящий в полумраке противовес. С обратной стороны исчезнувшей лестницы торчало огромное железное кольцо. Отсюда, снизу, можно было схватиться за кольцо и, используя свой вес, опустить лестницу.
Все это я увидел в одно мгновение.
– Не нравится мне это место! – сказал Генри.
– Тебе-то откуда знать, что это за место? – спросил Крамли.
– И все равно не нравится. Слышишь? – сказал Генри.
Наверху ветер – или что-то другое – бился о входную дверь.
Крамли схватил фонарь и посветил им во все стороны.
– Теперь и мне не нравится это место.
В десяти футах от нас в стене виднелась дверь. Крамли дернул за ручку и что-то проворчал. Дверь открылась. Пропустив Генри между нами, мы с Крамли протиснулись в нее. Дверь захлопнулась за нашими спинами. И мы побежали.
«Прочь от чудовища, – думал я, – или прямо к нему в лапы?!»
– Не смотри! – крикнул Крамли.
– Что ты имеешь в виду: не смотри? – Генри молотил по воздуху своей тростью, стуча ботинками по каменному полу и мечась от стены к стене между нами.
Крамли, бежавший впереди, крикнул:
– Просто не смотри, и все!
Но я, пока мы мчались, натыкаясь на стены, все же разглядел груды костей и пирамиды черепов, разбитых гробов и разбросанных венков, через которые мы с шумом пробирались; загробное побоище; расколотые урны для благовоний, осколки статуй, растерзанные иконы, словно в разгар долгих похоронных торжеств смерть выпустила, прогоняя нас, шрапнель как раз в тот момент, когда мы убегали с одним-единственным фонариком, луч которого отскакивал от зеленовато-замшелых потолков и втыкался в квадратные дыры, где разлагалась плоть и улыбались оскалы черепов.
«Не смотреть? – думал я. – Нет, не останавливаться!» Я едва не толкнул Генри в бок, опьяненный страхом. Он осадил меня, хлестнув тростью, и припустил вперед, как изобличенный злодей.
Мы вслепую переносились из одной страны в другую, от груды костей к грудам жестянок, от мраморных сводов к бетонным, и вдруг очутились на территории старого, немого, черно-белого. Повсюду громоздились коробки с пленками, мелькали имена и названия фильмов.
– Черт, где это мы? – задыхаясь, проговорил Крамли.
– Раттиган! – услышал я свой собственный задыхающийся голос. – Ботуин! Боже мой! Мы же… на «Максимус филмз»! По ту сторону, мы прошли под стеной, сквозь стену!
В самом деле, мы оказались в подземном кинофонде Мэгги Ботуин и преисподней Констанции Раттиган, среди плохо освещенных фотопейзажей, по которым они бродили в 1920-м, в 22-м и 25-м. Это были уже не захоронения костей, а старые подвалы синематеки, о которой говорила мне Констанция во время наших прогулок. Я оглянулся во тьме и увидел, как настоящие мертвецы исчезают, а из мрака выступают призраки фильмов. Мимо проплывали названия: «Муж индианки»[247], «Коварный доктор Фу Маньчжу», «Черный пират». Здесь были не только фильмы, снятые на «Максимусе», но и ленты других киностудий, одолженные или украденные.