Другой сценарий - Ande

в окно, слушая вполуха то, что уже прочитал, и пытаясь понять — что же это? Достаточно рядовое событие не могло так заинтересовать Маркелова. А он еще и настоял, чтобы в их беседе не участвовал Крючков, начальник ПГУ. Комаров, между тем, подошел, как думалось Чебрикову, к окончанию.

— А потом он сказал: «Полковник Гордиевский из ПГУ. Завербован в Дании больше десяти лет назад. Псевдоним в МИ-5 — Ovation. Сейчас англичане расчищают под него резидентуру, не дают визы и объявляют нон-грата. Слил почти всю английскую агентуру. Данные от Эймса это подтверждают».

И председатель КГБ все понял.

— Он так и сказал, Эймса?!

— Так точно. Эймса. Он потребовал повторить, проверял, как я запомнил.

Фамилию Эймс в КГБ знало всего три человека. Чебриков, Крючков, и Маркелов. И двое в резидентуре, в штатах. После оценки полученного от него массива информации, в КГБ поняли бесценность этого источника. Именно сейчас идёт его вербовка. И вдруг, походя, на заброшенном заводе это имя сообщают как подтверждение достоверности какой-то ерунды!

Гордиевский был в списках на проверку, и вызывал серьезные вопросы у службы Маркелова. С Поляковым — теперь точно нужно разбираться. Но то, что вдруг прозвучит один из главных секретов КГБ — все объясняло. И Чебрикову стало понятно и появление у него в кабинете начальника второго управления. И его желание предоставить факты а-натурель.

— Дальше я завалил кресло набок, как мне и советовали, и камнем порвал клейкую ленту, — продолжал капитан Комаров. — Ключи от машины лежали в кармане. Я вышел из цеха. И поехал в консульство.

— Что сам думаешь, про твоего собеседника? — перебил его Чебриков.

— Молодой человек. От двадцати до тридцати. В голосе слышны южнорусские интонации. В целом речь грамотная и сдержанная. Я бы сказал, что это человек, перебравшийся в Москву или Ленинград из Ростова или Краснодара. Но еще какой-то странный выговор. Может быть, результат жизни за границей.

— А наблюдения ты за собой не видел?

Комаров поколебался.

— Серьезного наблюдения не было. Точно. Разве что я, три раза за два дня, заметил старый Ситроен Дешво. Но, по дороге домой я часто вижу одни и те же автомобили. Там достаточно изолированный район. Это позволяет быстро устанавливать интерес к себе. Но наблюдать за мной одной машиной бессмысленно.

После того, как оперативник вышел, в кабинете некоторое время стояла тишина. Потом Чебриков заговорил.

— Значит так. Форсируйте работу по Гордиевскому. Я санкционирую арест. Капитана Комарова — отправь обратно. Пусть сидит в Антверпене. Вдруг этот деятель снова объявится. Ты тогда его не упусти. А если нет — ты мне этого предсказателя найди, Иван Алексеевич. Это главный приоритет. Все понятно?

Когда за начальником контрразведки зарылась дверь, Председатель КГБ еще некоторое время сидел отрешенно глядя в окно.

Он так и не стал своим для кадровых специалистов КГБ. Но за пятнадцать лет работы в комитете, получил достаточный опыт, чтобы оценить произошедшее.

На первый взгляд все выглядит банально. Некто получил горячую информацию. И довёл эту информацию до руководства Советского Союза. Экстравагантность способа передачи информации, гарантирует доставку адресату. Только вот, получается, захват и беседу проводил помощник…

Если перейти на второй уровень, и предположить операцию противника, то какая цель? Опорочить Гордиевского и Полякова? Как-то несерьезно. Отвлечь внимание от другой операции супостата? Но противник знает, что в таких случаях включается режим повышенного внимания.

И он согласился с выводами, к которым его подталкивали тщательно подобранными документами. Только не потому, что начальнику одной из самых серьезных спецслужб, пришла в голову блажь поддаться манипуляциям. Внутреннее чутьё редко подводило товарища Чебрикова. И оно ему уже не первый день говорило, что грядут серьезные события.

Вдобавок, совершено неожиданно, возник железный повод отозвать Гордиевского. Этот золотой мальчик давно ему не нравился. Хотя, казалось бы, сын заслуженного товарища. Зять Алиева. Но, будучи глубоко системным человеком, Чебриков не позволял собственной антипатии, хоть в малейшей степени влиять на его карьеру. Но теперь — убрать объект от возможной разработки, сам бог велел. Не то, что противоречит правилам — прямо предписывается.

И, наконец — главное. Очень интересно получается с этой атомной станцией. В папке лежал рапорт Технического отдела. При должном аппаратном обеспечении, на ЭВМ, по методу Леонова, можно не только планировать, но и прогнозировать разные события. Недавно во Франции заработала одна из крупнейших в Европе ЭВМ.

Выходит, это может быть правдой?

Он снова беззвучно ругнулся. Писмо в ЦК, не пройдет мимо его службы, если отправлено обычным порядком. Как и остальные письма в Союз. Да и в других случаях тоже. Только, неизвестный отправитель совершенно бессовестно, сделал крайним его, председателя КГБ!

В ЦК это письмо будет три месяца бродить из отдела в отдел, пока не осядет в архиве. У Славского просто пожмут плечами, они и не такое каждый день слушают. Разве что Александров заинтересуется.

И, случись что, хорошо еще если освободят в связи с уходом на пенсию. А не просто освободят от занимаемой должности.

Сукин сын!

Потом председатель КГБ снял трубку, и попросил секретаря соединить его с академиком Александровым.

Глава 63

Поезд отправился по расписанию. Моим соседом на этот раз оказался чувак из торгового флота. Оказывается, финская фирма «Вяртсиля» строит ледоколы для СССР. В частности, для работы в Финском заливе. И он утрясал различные вопросы с финнами.

Я, молодой парень без вещей, с одним рюкзачком, вызвал у него жгучее любопытство. Мы оказались тезки. То есть, он-то — Николай Федорович. А я — просто Коля. Очень приятно. Ему хотелось поболтать, а я как-то был не настроен. Так что отделался дежурным — гостил у родственников. На что он только крякнул.

А я смотрел в окно и думал, что все через жопу. И если поначалу я был готов даже прорываться через границу, то сейчас подуспокоился. Чего суетиться? С другой стороны, все становится сложно и непонятно.

К примеру, что делать с Софьей Игоревной. План предполагал, что она еще год будет жить у себя. Пока меня — невозвращенца, не лишат