Крутая волна - Виктор Устьянцев

— За капитана «Ястреба» я могу поручиться головой. Я его давно знаю, парень надежный.

— Допустим, — согласился Андерсон, — хотя ваш знакомый, пожалуй, слишком горяч.

— Зато свой в доску и душа в полоску.

—< Допустим. А команда?

— Чего не знаю, того не знаю.

Решили, что Гордей тотчас отправится на «Ястреб» и переговорит с Деминым. Чтобы не делать из этого посещения никакого секрета для эстонской полиции, обменялись открытыми семафорами насчет дальнейшей буксировки, и Гордей средь белого дня отправился в тузике на «Ястреб».

Демин встретил его как адмирала, даже подсменную вахту у трапа выстроил.

— Все выхваляешься? — насмешливо спросил Гордей, когда они оказались в капитанской каюте вдвоем. — Гляди, как бы с курса не сбиться, поправочку на ветер возьми, а то сядешь ненароком на мель.

— Не сяду. Пока что я вас на буксире тяну, а не вы меня, — самодовольно сказал Демин, однако, подумав, совсем неспесиво добавил: —

А может, ты и прав. Ну да ладно! С чем пожаловал?

Гордей коротко рассказал, в чем дело, и посоветовал:

— Ты на ночь, пожалуй, поставь на вахту надежных людей. |.

— Да уж как‑нибудь соображу.

— Вот и соображай. Встретимся в Питере, тогда и поговорим, а сейчас некогда. Ты уж прости.

— Ладно, дело ясное, что дело темное. Еще бы и ночку темную господь преподнес.

А ночь и в самом деле выдалась темная, все небо было обложено тучами, сыпался мелкий дождь, шорохи его растекались по кораблю ровно! и успокаивающе, не мешая, однако, слышать любой посторонний звук. И когда из‑за тонкой занавески дождя послышался легкий всплеск весел, вахтенный на баке вполголоса сообщил:

— Идут.

Шлюпка прошла в полукабельтове от борта, из нее вывалился человек, доплыл до якорь — цепи и быстро, прямо‑таки по — обезьяньи влез по ней на борт. Две неслышные тени ловко подхватили его и провели к люку грузового трюма.

Потом с другого борта тоже послышался легкий всплеск весел и почти так же бесшумно поднялся на борт еще один из освобожденных арестантов. За ним последовали третий и четвертый. Пятого и шестого пришлось ждать долго.

Андерсон уже забеспокоился:

— Не нравится мне все это. Сигнальщик, запросите у «Ястреба» скорость течения.

С сигнального мостика поморгали фонарем, но ответа не получили: пелена дождя стала гуще и, очевидно, до «Ястреба» позывные не дошли.

— Не отвечает «Ястреб», — обеспокоенно доложил сигнальщик и, помолчав, сообщил: — Слышу плеск с правого и левого борта.

Теперь и на мостике слышали этот плеск.

— Слева плывет саженками, а справа — на спине, — определил Гордей. — Тот, что слева, похоже, силенки израсходовал. Разрешите послать дежурных пловцов?

— Посылайте, — согласился Андерсон.

Дежурные пловцы были назначены не случайно. Шлюпки рыбаков не должны были подходить к борту «Лауринстона», чтобы не привлекать внимания береговых постов наблюдения и связи.

— Сейчас с берега ничего не видно, можно было шлюпкам подходить прямо к борту, — сказал Андерсон, переходя с правого борта на левый. — Впрочем, все должно идти по плану, вот только не утонули бы эти двое.

Гордей промолчал, чтобы голосом не обнаружить свою тревогу. Один из этих двоих — его тесть Иван Тимофеевич Егоров. «Здоровьишко у него и без того слабое, неизвестно, как их там, в тюрьме, кормили, надо думать — худо. Хватит ли у него силенок добраться до корабля? Ага, вот с левого борта двое пловцов буксируют кого- то, кажется, именно его…» Гордей поспешил на бак, помог пловцам поднять Ивана Тимофеевича на борт. Тот не мог держаться на ногах, его положили на палубу. Гордей стащил с него мокрую рубаху, начал растирать ему грудь.

— Не надо, сам отойду, — слабым голосом произнес Иван Тимофеевич.

— Самсонов, сбегай‑ка за фельдшером, — попросил Гордей одного из пловцов. — А вы, Иван Тимофеевич, пока спокойно лежите.

— Вроде бы отдышался малость. Постой, а ты откуда знаешь, как меня зовут?

— Так ведь я Шумов. Гордей. Мы же с вами здесь, в Ревеле, и познакомились. Помните?

— Как же, помню. А вот не признал тебя в темноте‑то.

— А ведь я теперь вашим зятем стал, мы с Наташей поженились, — сообщил Гордей.

— Вот тебе раз! — Иван Тимофеевич сел и спросил: —А ты, парень, не шутишь?

— Не шучу.

— Ну, поздравляю. — Егоров пожал Гордею руку. — Как она там? Жива — здорова?

— Да ведь если замуж за меня вышла, значит, жива, — рассмеялся Гордей.

— Ну да, конечно. А я вот чуть не утонул. Совсем было сбился с пути, не знал, туда ли плыву. Хорошо, что вы фонарем поморгали, на огонек и поплыл. Да вот силенок не хватило, если бы не ваши ребята, не дотянул бы.

Тем временем подняли на борт шестого, и Урма заторопил:

— Пора идти, надо закрывать трюм. Потом, когда выйдем в море, наговоритесь.

— Пусть он пробудет ночь у меня в каюте, — попросил Гордей.

— Да вы с ума сошли! Таможенники могут нагрянуть в любой момент.

Таможенные чиновники и представители власти прибыли утром. Они опять обнюхивали каждый уголок, и, когда попросили снять брезент, которым был затянут люк трюма, у Гордея за мерло дыхание. «Убежище закрыто мешками, но вдруг на них остались мокрые следы или кто- нибудь обронил что?» Вместе с чиновником он заглянул в трюм и осмотрел ровные ряды мешков, наверное, более придирчиво, чем таможенник.

— Можете закрывать трюм, — сказал чиновник, и у Гордея отлегло от сердца.

Боцмана во главе с Урмой начали так торопливо закрывать трюм, что это могло вызвать подозрение. Пришлось их немного остудить:

— Аккуратнее зашнуровывайте, чтобы ни одной капли воды в трюм не попало. Видите, облака какие? Это к плохой погоде.

Урма понимающе кивнул.

Наконец катер с представителями таможенных и портовых властей отошел от борта. Андерсон приказал играть аврал, тотчас завалили трап и стали заводить буксир с «Ястреба». Потом почти час выбирали вручную якорь, хотя на каждую вымбовку шпиля было поставлено по три человека. «Ястреб» потянул парусник к выходу из бухты.

Как только вышли из территориальных вод Эстонии, открыли трюм, и узники, щурясь от яркого света, вылезли на палубу. Там собрались все свободные от вахт и стали знакомиться, расспрашивать друг друга. Среди спасенных оказался и моряк — капитан дальнего плавания старый коммунист Нук. К тому же он оказался великолепным рассказчиком, сразу овладел вниманием команды, и потом матросы часами слушали его.

А Иван Тимофеевич чувствовал себя неважно, лицо у него было землистого цвета, глаза ввалились. Гордей отвел его в свою каюту и оставил там на попечение фельдшера, а сам поспешил на мостик, потому что барометр сильно упал и подул штормовой вест — норд — вест. Он поднял большую волну, и, хотя она была попутной, «Ястреб» едва с ней справлялся: его мотало, как щепку, он то и дело зарывался в волну.

Едва они успели прийти в Петроград и ошвартоваться у стенки порта, как приехал Ребров и велел Федорову собрать митинг. Сыграли большой сбор, и Ребров с полуюта произнес короткую речь:

— Разрешите поздравить вас с благополучным завершением первого заграничного похода советского корабля в Эстонию. Вы с честью пронесли флаг молодой Советской Республики и доставили ей самое ценное для человека — хлеб. Потомки наши будут гордиться вами, потому что вы первыми проложили курс в открытое мкэре! — Ребров сделал паузу и уже тише добавил: — Правда, вы немножко ссамовольничали и провели непредусмотренную акцию освобождения наших эстонских товарищей. Но это великая акция пролетарского интернационализма, и я думаю, что ваш корабль вполне заслужил и с честью пронесет через моря и океаны свое новое имя — «Товарищ».

Сообщение о присвоении паруснику нового — пролетарского — наименования было встречено восторженно, матросы долго кричали «ура» и качали Реброва. Боцмана вскоре вывалили за борт беседку и стали зубилом срубать буквы прежнего названия корабля.

После митинга Гордей подошел к Реброву и спросил:

— А мне‑то теперь куда?

— Пока домой. Тестя‑то привез, теперь давай свадьбу играй. Пригласишь на свадьбу‑то?

— Да я хоть сегодня… Ну а потом‑то куда?

—; У тебя же есть назначение на «Марат». Насколько мне известно, место твое там не занято.

Глава одиннадцатая

Видимо, сказалось нервное перенапряжение последних месяцев. Ирина вернулась в Петроград совершенно разбитой. Ею вдруг овладела хандра, она почти все дни была в трансе, ей были почти безразличны и старания отца, и хлопоты Евлампии, и даже появление Наташи ее не обрадовало. Наташа стала расспрашивать о том, что с ней было. Ирина лишь вздохнула:

— Об этом даже вспоминать не хочется.