Игра Бродяг - Литтмегалина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг на его лице возникло выражение удивления; ресницы вспорхнули, коснувшись кончиками бровей.
— Я вспомнил твое имя! Откуда оно мне известно? Оно словно растворено в моей крови, бежит сквозь все мое тело, — Вогтоус коснулся обломков. — Урлак, — произнес он с почтением, и имя бога повторило эхо, снова и снова, как будто слишком исстрадалось ждать, когда это имя прозвучит вновь. Но эхо все-таки затихло, и в оскверненном доме бога снова наступила тишина.
Вогту стало так грустно, что слезы потекли из его глаз. Остро ощущая свои одиночество и беспомощность, он склонился и прикоснулся губами к обломку статуи. Когда он поднял голову, он увидел нечто, чего не было раньше.
***
Бледное лицо тюремщика мелькнуло за зарешеченным оконцем. Вероятно, он не смог припомнить, какими должны быть его глаза — серыми или голубыми, поэтому в его радужках смешались оба цвета.
— Тебе несказанно повезло.
— Да неужто? — язвительно осведомилась Наёмница, обведя камеру взглядом, излучающим воспламеняющую ненависть.
— Нечасто сам Правитель Полуночи решает навестить преступника в тюрьме. Впервые, насколько мне известно.
Последняя фраза особенно разозлила Наёмницу.
— Тебе все известно, — огрызнулась она. — С чего это он вознамерился притащить ко мне свою задницу?
— Чтобы лично убедиться, что все пройдет как следует.
— Что пройдет как следует?
— Узнаешь.
Наёмница подскочила к двери так резко, что ее плащ взметнулся куполом.
— Они что, собираются казнить меня, убить меня прямо сейчас? Но ведь они говорили о завтрашнем закате! У меня еще целые сутки!
— Они пересмотрели свое решение, — тюремщик пытливо всмотрелся в ее лицо. — Ты чувствуешь страх?
— Нет, — грубо ответила Наёмница. — Я деревянная. Только не жгите меня, пусть моей казнью будет утопление. Оо-х, — она жалобно застонала, а затем заглянула в изменчивые глаза тюремщика. — Ты-то зачем мне все это сообщаешь? Кто ты вообще такой? Не враг, не друг…
— Кто же я? — тюремщик придвинулся ближе к окошечку, позволяя получше рассмотреть его.
Наёмница протянула палец сквозь решетку и коснулась его холодной гладкой щеки.
— Я почти привыкла к происходящему, но не то чтобы начала что-то понимать. Вот ты, например… Уверена, до момента, как я тебя увидела, тебя и вовсе не существовало. А те люди, там, в лесу, которые исчезли… это сделали мы с Вогтом? Но как мы это сделали? Разве это возможно?
— Ты ужасно ограничена. Впрочем, это не твой личный недостаток, а общий для всех людей. Для вас есть явное и неявное, затаенное и открытое. Но существует и то, что явно и открыто, но вы сами не позволяете себе это осознать.
— Что именно?
— То, что люди могут быть как боги. То, что стены строите вы сами и сами же себя ограничиваете. Что ваши законы действуют лишь потому, что вы себя в них убедили. Вы не видите того, что иная действительность отличается от привычной реальности лишь тем, что находится за пределами ваших заблуждений.
— Эх, я очевидно не сильна в этих бессмысленных разговорах не пойми о чем, — глумливо фыркнула Наёмница, но затем ее тон сменился на умоляющий: — Но я попытаюсь понять.
— Лучше просто почувствуй.
Он уходил. Если бы Наёмница могла дотянуться, то вцепилась бы в него ногтями, чтобы не отпускать.
— Не уходи! — крикнула она. — Сначала объясни: этот странный конверт… это какие-то ваши штучки? Почему на нем мое имя?
— Ты та, кто должен прочесть письмо следующей. Но ты пока не сделала этого, иначе сейчас в твоих глазах было бы совсем другое выражение.
— Почему именно я?
Тюремщик проигнорировал ее вопрос — причем с такой невозмутимой рожей, как будто так и надо.
— Это письмо блуждает сотни лет. Его невозможно уничтожить или потерять.
— Уверена, в нем нет ничего хорошего, раз никто не пожелал оставить его себе на память, — уныло заметила Наёмница. — Я не хочу его читать.
— Оно будет тревожить и мучить тебя до тех пор, пока ты не сдашься.
— Ну, учитывая, что меня того гляди вздернут, мучиться мне не так уж и долго, — хорохорясь, возразила Наёмница. — А все-таки… если вдруг не вздернут… как мне избавиться от письма?
— Единственный способ освободиться от него — отдать его кому-то, кто еще хуже, чем ты сама.
Наёмница нахмурилась.
— Хочешь сказать, письмо сочло меня плохим человеком?
— А что, ты у нас лапочка? — елейным голоском осведомился тюремщик.
— Нет, — вздохнула Наёмница. — Но вдруг никто похуже не найдется?
— Однажды такое, несомненно, случится — когда письмо доберется до человека, который наисквернейший среди всех живущих. Бедняге не позавидуешь — письмо будет терзать его бесконечно, пока он не сойдет с ума или не убьет себя. Но у тебя, я думаю, есть шанс его спровадить. Ты, конечно, довольно паскудная особа, всегда на грани приступа бешенства, как медведь с больным животом, и еще ни один конфликт в своей жизни не решила конструктивно, но, определенно, бывают особи и похуже.
— А ну полегче, засранец! — возмутилась Наёмница. — Сейчас как ткну тебя пальцем в глаз!
— Вот я как раз об этом, — заметил тюремщик, поспешив отступить от оконца. — И все же шанс есть. Хотя письмо тебе придется прочитать в любом случае.
— Откуда оно вообще взялось, это письмо? — с досадой бросила Наёмница.
— Если в истории нет хотя бы одной тайны, ее вообще не стоит рассказывать, — заметил тюремщик. — Для твоего успокоения можешь считать письмо маленькой шуткой бога.
— Вряд ли меня это успокоит. Ведь подшутил он надо мной!
Из-за спины тюремщика теперь отчетливо доносились шаги. Тюремщик отвернулся, готовясь уходить.
— Нет! Не оставляй меня им! Пожалуйста! — торопливо зашептала Наёмница. — Я изменилась! Мне нельзя умереть! Я хочу найти свое имя! Я готова найти его!
— Нет, — тюремщик покачал головой, отдаляясь от нее и теряя четкость. — Если бы ты хотела и была готова вернуть свое имя, ты бы не побоялась прочесть письмо.
Стражник с кокардой вздрагивающих фиолетовых перьев вдруг шагнул прямо сквозь него. Наёмница вскрикнула и поняла, что тюремщик исчез, и, кроме нее, его никто не видел.
Советник, уверенный и невозмутимый под защитой полудюжины
