Ричард Длинные Руки – эрцгерцог - Гай Орловский

Затем стены начали сужаться. Сперва настолько медленно, что не замечалось, но когда из тьмы появился потолок, тоже весь из оскаленных черепов, по спине как будто провели осколком айсберга.

— Что за чудовища все это сотворили? — прошептала она.

Я сказал довольно:

— Это сделали люди. Чудовищам до такого не додуматься.

— Вы умеете подбадривать, — сказала она дрожащим голосом.

— Мой долг, — согласился я. — Сюзерен должен внушать.

— Скажите еще что-нибудь, — попросила она. — Чтобы я прям здесь и отдала богу душу.

— Вообще-то с твоим великолепным телом… — начал я, — душа как бы и вовсе…

Я запнулся, она спросила с подозрением:

— Что?

— Тихо, — прошептал я. — Такое ощущение, что мы не одни.

Она пригнулась и начала быстро осматриваться, сжатая и напружиненная, готовая к яростной схватке.

— Ничего не слышу, — произнесла шепотом спустя минуту.

— Я тоже, — ответил я.

— Так чего же… — начала она раздраженно.

Я оборвал:

— Разве я сказал «слышу»? Что ты за женщина такая нечувствительная? Или прикидывалась?

Она фыркнула и медленно распрямилась, но глазами по-прежнему зыркала во все стороны, а мышцы подрагивают в готовности наносить смертельные удары.

Противоположной стены у следующего зала просто не оказалось, там дальше такой простор, что этот зал показался тесной каморкой. Под ногами оранжевые, местами вообще красные, почти пурпурные плиты, общее впечатление такое, что идем то ли по толстой стеклянной плите над открытой золотой жилой, что тянется на мили в ширину, то ли по осенним листьям, что усеяли весь мир и окаменели.

— Красота, — пробормотал я, — страшная сила, с годами становится еще страшнее.

Она посмотрела с подозрением.

— Вы это к чему, сэр Ричард?

— Красота, — сказал я, — недолговечное царствование. А ты о чем подумала?

— Что вы зачем-то умничаете, — ответила она сердито.

— Как зачем? — ответил я рассеянно. — Стараюсь тебе понравиться… Мы ведь для вас, дур, затеваем троянские войны, завоевываем королевства, низвергаем тиранов, восстанавливаем вселенскую справедливость. Ну, а кто не дурак, тот завоевывает и низвергает для себя, но таких мало, а вот дураков… Красота — это королева, которая правит очень недолго. Это я, как ты понимаешь, говорю о дворцах, городах, королевствах…

Фрагмент стены высится посреди просторного зала, пролом широк, пятеро всадников проедут в ряд, не касаясь стременами. В неглубоких нишах тщательно изготовленные фигуры существ, то ли вылеплены из мягкого, как пластилин, мрамора, то ли вырезаны из белого, как алебастр, дерева.

Даже я не назвал бы эти странные фигуры людьми. Неведомый эстет ваял некое подобие зверски утонченных эльфов: худых, костлявых, но полных звериной жажды выжить и победить.

Стена из подчеркнуто разделенных глубокими бороздками блоков, в двух местах выпуклые фигуры коней с непропорционально толстыми ногами и широкими копытами, словно всю жизнь бегают по болотам.

— О том, — сказал я, — что грабить могилы нехорошо, понимали даже в древности. Семирамида, королева Ассирии, выстроивши себе гробницу, написала на ней так: «Кому из царей будет нужда в деньгах, тот пусть разорит эту гробницу и возьмет, сколько надобно». И вот Дарий, был такой король, разорил гробницу, но денег не нашел, а нашел другую надпись, так гласившую: «Дурной ты человек и до денег жадный — иначе не стал бы ты тревожить гробницы мертвых».

— Все-таки грабили? — спросила Боудеррия.

— Да, — согласился я, — но то был век варварства и дикости. Все люди на свете были жадными, глупыми и подлыми, так как Иисус Христос еще не родился. Но теперь наступил век просвещения, гуманности, политкорректности! Можем ли мы допустить такую дикость, как раскопки? Безусловно, нет. Как только выберемся отсюда, я подумаю насчет того, чтобы новые нормы гуманности и бережного отношения к захоронениям внести в законы…

— Не как только, — буркнула она, — а если.

— Надо верить, — укорил я.

— Мужчины вообще доверчивы, — сказала она презрительно.

— А я думал, женщины…

— Это женщины пустили такой слух, — мстительно сообщила она, — объяснить зачем?

— Не надо, — ответил я.

В зале нарастает странный холод, я начал ежиться, вздрагивать, поводить плечами, а потом и вовсе едва удерживал недостойную мужчины дрожь, а то вдруг женщина да подумает, что мне страшно. Возможно, надо все-таки брать с собой самца, перед подобными себе если и выпендриваемся, то не так уж и весьма…

Даже статуи в нишах, похоже, жутко мерзнут и пытаются удержать остатки тепла, обхватили себя руками, съежились.

— Как же холодно, — пролязгала она зубами, посмотрела на меня и сразу ощетинилась: — Сэр Ричард, давайте без всяких «согрею»!

— И в мыслях не было, — ответил я честно, но подумал, что могу обидеть, и добавил: — Это было не в мыслях. Ну, ты понимаешь… И, оказывается, ты все-таки что-то да чувствуешь.

— Спасибо, — буркнула она.

— За что?

— За «что-то».

— Я ни на что не намекаю, — возразил я. — И под «что-то» имел в виду вообще, а не что-то конкретное… Господи, что это?

В глыбе льда отчетливо видно огромное человеческое тело. Лохматый, как горилла, гигант не меньше, чем в два моих роста, широкий и с толстыми, как стволы деревьев, руками и ногами, с массивной головой, приплюснутым носом с вывернутыми ноздрями, застыл в позе Лаокоона, что борется с незримыми змеями.

— Это не огр, — сказала Боудеррия.

— Тебе виднее, — согласился я. — Только не смей разбивать лед. А то у тебя такое заинтересованное лицо…

Она всмотрелась, вздрогнула.

— Лед и так почему-то тает… быстро.

— Тогда побыстрее отсюда!

— Может быть, ему нужна помощь?

— Может, — сказал я уже на ходу, — но рисковать не будем.

Она догнала, сказала с презрением:

— Что за мужчина…

— Вот такой, — согласился я. — Уже не нравлюсь?

— Да вы, сэр Ричард, вообще-то никогда не нравились.

— Почему? — спросил я с обидой.

— Не в моем вкусе, — отрезала она.

— Ну да, я не огр во льду.

— Там не огр!

— Ничего, — крикнул я на бегу, — не отчаивайся, еще встретишь себе пару!

Ход вел вниз, потом пошел подниматься, затем без всякой причины резко свернул в сторону. Я начал подозревать, что рыли крупные муравьи, это у них муравейник под землей весь в таких извилистых тоннелях, а пещер великое множество, любой муравейник сразу строится на вырост, он никогда не бывает заполнен даже на десятую часть…