Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский

… на сцене, вообразилось ему, – скромный интерьер полутемной камеры… серые бетонные стены… над ними – как тупое надбровье питекантропа – мрачно навис потолок… в нем – за броневой стеклянной полусферой – элетролампа… досчатый стол, скамья, прикованная к полу, две койки и лежащие на них арестанты… в углу – параша (прущие из нее запашки ни в коем случае не должны проникать в зрительный зал, так как соцреализм обязан подниматься над вульгарным натурализмом нашего кулачья и немецких бюргеров, нажравшихся сосисок с кислой капустой)… звучит хрипловато приблатненный голос сокамерника:

не слышно шума городского

молчит Китайская стена

скорей бы началася сно-о-ова

освободительна-а война-а-а…

А.В.Д. клонило ко сну, поэтому до него не сразу дошло, что крамольные строки напел, якобы только что проснувшийся, Валентин, он же Валек.

– Советовал бы поосторожней высказывать свои пожелания, – тихо сказал он любителю помурлыкать. – Мне это уже без разницы, могу хоть на рога сесть – так и так вышак корячится… пущай давят косяка, я им официально повторю фартовые слова паскуды Дребеденя: «Мандавошки, это конец вашей карьеры!».. тоже мне нашлись, всеслышащие, видите ли, уши… пущай знают, что я их круглосуточно э-бу, – он снова замурлыкал:

«воровка никогда не станет прачкой

и урка не подставит свою грудь эх грязной тачкой -

ты грабки пачкай

а мы в сторонке перекурим как-нибудь…»

– Ты сечешь, Саша?.. ни один гад не имеет права стрелять в картавого чертилу, что на левой моей сиське, ни в Сулико, который на правой, ни в затылок, где герб СССР, а в дупло – всегда-пожалуйста, там у меня двуглавый орел иногда приседает обеими половинками над несусветной вонищей советчины, сечешь?

– Теперь буду знать, но все-таки болтай поосторожней.

11

Пока Валек продолжал пороть всякую блатную чушь, в памяти А.В.Д. возник прежний образ рослого молодого человека.

«Ничего не скажешь, он был, по молодости, не то что бы красив, но еще всего-лишь красивенек, поэтому его обаятельно пластичная внешность – нагловатая и, одновременно, готовая к раболепству – подходила для отличного артистического перевоплощения в кого угодно: от говночиста-забулдыги до Гамлета, называемого театроведами в штатском «левым и правым уклонистом феодально-монархического периода развития истории Датского Королевства»… вспомнил, конечно же, это он – вот так фокус! – Дмитрий Лубянов, лучший из лучших, «Сарра Бернар в портках», как его шутливо величал Учитель и Мастер… «Мастер»… сие словечко тоже ненавижу из-за того, что выродков-палачей всегда называли мастерами заплечных дел… Учитель не ошибся – ученик успешно оправдывал его надежды… о, Боже, каким же я был идиотом, непростительно восжаждавшим стать профессиональным политиком, для чего тоже «внештатно» вникал, остолопище, в систему профессионального лицедейства… но Лубянов – это вовсе не случайное совпадение, а еще один тайный знак правильности пути в беспросветной тьме более чем смутных времен»…

Однажды А.В.Д, после нелепой учебы на «политика» и пары знаменательных совпадений, решительно бросил должность помощника одного знаменитого функционера популярной партии, затем поступил в университет, где и увлекся на всю жизнь новейшими проблемами молекулярной биологии; иначе он либо давно эмигрировал бы, либо получил в здешнем подвале пулю в затылок, либо сгнил на Колыме.

В тот миг он – то ли со скоростью мысли, видимо, превышающей скорость света, то ли из-за склонности самого света к нежному слиянию с мыслью, к чистейшему перевоплощению в нее, в загадочно странную, хотя бы на многотысячную одной секунды – в тот миг А.В.Д., забыв о рискованности такого шага, то есть опередив самого себя со всеми своими отлично расчитанными игровыми вариантами, решил пойти ва-банк.

Сокамерник, неясно почему гениально вжившийся в роль тертого блатного, допевал ужасно сквернословную, но, в своем роде, трагическую песенку. между нами все покончено и подписано судьбой ты иблася с фраерами и ибися хуй с тобой.

Несчастному невольно вспомнился семейный конфликт, и само собой на единственный глаз набежала слеза; то, что А.В.Д. пришлось вынести за полгода своего притворства и отчуждения Екатерины Васильевны, подозревавшей мужа в похождениях с одной из блудливых институтских дамочек, – было бы не под силу описать перу Шекспира, твори он в нынешние времена.

А.В.Д, было уже не до лирики, не до трагедии, не до воспоминаний о полугодовой подготовке к аресту – он был готов приделать заячьи уши всему НКВД, в чем его, как это ни странно, на первом же допросе обвинил Дребедень.

«Святой Трифон, – взмолился он, – найди выход, обрати во благо все переживаемое моими любимыми существами – мой ужас, муки, страдания, боль». – Дмитрий, Дима, закрой рот, не выпучивай глаза, но закуривай «Герцеговину», это передачка от Сосо, от Сулико… кури и внимательно вслушивайся в мой шепот… надеюсь в стенах нет наушников?.. хорошо тебя понял, но поостережемся верить в их отсутствие, прибегнем к шопоту… я – Саша Доброво, А.В.Д… сначала расскажи о себе как о «подсадном передатчике», обо мне поболтаем позже, время у нас есть… только не пудри мозги… через пяток минут походим по камере из угла в угол, иногда останавливаемся, разыгрываем сценку: ты вроде бы порешь какую-то чушь про баб, я соответственно реагирую… всячески жестикулируем, гримасничаем, фантазируем, импровизируем и так далее… контрапункт таков, что жесты – жестами, а необходимый нам разговор – разговором… учти: на кону твоя жизнь и судьба моей семьи… это мне, а не тебе, так и так каюк… отличный табачок, усатая гнида знает каким затягиваться до истомы нутра… ты меня узнал?.. не притворяйся, что не узнаешь, хотя прекрасно выполняешь «задание на неузнаваемость одного из персонажей нашей трагедии»… мы были вместе в студии… актер ты гениальный, но отвлекись от роли, оттвлекись, это необходимо в твоих же интересах… вспомнил?.. замечательно… тогда рассказывай что с тобой стряслось… мне хочется думать, что ты попал на крючок не добровольно… ну а как тутошняя сволочь умеет принуждать – знаю без тебя… меня, считай, ждет непременная пуля в затылок… рассказывай, и клянусь тебе жизнями самых дорогих мне на свете существ – жены, дочери, Гена, который овчарка, – потом и ты услышишь от меня только правду, правду и еще раз правду… и сам сможешь прикинуть что к чему, поняв, что, кроме всего прочего, речь идет о возможном спасении и твоей жизни, если она тебе еще не обрыдла, и о изменении судьбы к лучшему… вижу, что согласен… не забывай о импровизациях для «зрителей» и открывайся… колись, как говорит Дребедень – твой шеф, будь он проклят… не шантажирую, но, если не откроешься, я потребую немедленного перевода отсюда – прочь от тебя… сам тогда расхлебывай кашу, пару мисок которой наконец-то получили мы с тобой от самого что ни на есть Его Величества Случая.

А.В.Д. поразило внезапно обескровившееся лицо Лубянова; оно стало растерянным лицом, с которого внезапно сорвали маску, вроде бы навеки к нему приросшую, а такое, как ничто другое, моментально лишает личность последних остатков воли, сил и, если уж на то пошло, яростного желания воспротивиться натиску рокового происшествия; вместе с тем, во всем облике «подставного селезня», было нечто от опешившей рыбины, резко выдернутой из воды и хватающей губищами погибельный для нее воздух наружной жизни.

«Видимо, он настолько прирожденный актер, что как-то там вошел, возможно, в пожизненную роль и почти что начисто забыл о своей личности… тут вполне могут без всякой системы Станиславского принудить даже очень стойкого человека поверить, скажем, в то, что он «являясь сменным начальником кремлевского караула, был завербован японской разведкой в качестве вражеского шпиона, диверсанта м камикадзе, продавшего родину за музейно-мебельный гарнитур и 2 (два) костюма-тройки, а также имевшего злонамереное задание взорвать Мавзолей (один) 7 (седьмого) ноября во время первомайской (1-ого мая) демонстрации с целью физического уничтожения стоявших на трибуне руководителей (количество засекречено) страны победившего социализма, используя для данного акта два (2) баллона жидкого нитроглицерина, похищенного на фармацевтической фабрике имени Цеткин (Клары), в чем расписываюсь и требую вынесения себе высшей меры социальной защиты, а именно 1 (одного) расстрела».

– Ебитская сила, колюсь, – наконец вымолвил сокамерник, совершенно сбитый с толку, – и раз уж вышло такое у нас неожиданное толковище, то, ознакомившись с материалами следствия, могу показать по существу дела следующее: в натуре, это ты – А.В.Д., так что бздеть и менжевать мне нечего, а то, что было, то было, мое прошлое и без тебя известно тем, кому следует… молодчик – режиссируешь данную мизансцену, как доктор прописал, а табак, гадом буду, что надо… это тебе не мичуринский самосад из соломы коровника, обоссанной отрядом продразверстки… только и ты не еби мне мозги, сначала выкладывай все один к одному, открывай карты, тогда уж и я открою тебе свои… затем устроим театральный совет и пустим Немировича по делу Данченко, обвиняемого в совращении, ха-ха-ха, совершеннозимней Яблочкиной, как однажды скаламбурил Учитель, потом возьмемся за Данченко, сознавшегося в том, что вредительски хлял за Немировича, и расколем Немировича, на самом деле являющегося засланным из Берлина Данченко… ну и чем ты мне грозишь – выкладывай?