За дверью - Антон Белозеров

Ко времени нашего появления религионер все еще был покрыт ледяной коркой. Класус, перенеся его через дверь, поставил на песок, и человек в розовой одежде оставался в той же позе и с тем же выражением лица, что и в момент заморозки.

Я первым делом снял с шеи амулет и спросил:

— Мы уже можем пользоваться магией? Если амулет близко, ему это не повредит?

Я хотел бы еще добавить, что родители Браспасты вообще не стали снимать амулеты, когда прибегли к своей магической силе. Конечно, действовать надо было быстро, но не настолько же, чтобы портить с таким трудом добытые (между прочим, не ими, а мной и Браспастой) амулеты.

— Амулетам ничего не сделается! — довольно беспечно произнес Класус. — Они как бы «включаются» только тогда, когда головы магов по крови проходят через надеваемую на шею цепь. И «выключаются», когда их снимают, или когда используют магию. Когда ты снова наденешь амулет, он опять «включится».

Класус достал из кармана сложенный мешок, развернул, снял свой амулет и засунул внутрь. Потом он протянул ладонь к нам. Снаватта и Браспаста подошли и отдали ему свои амулеты. Мне не очень-то хотелось расставаться со своим трофеем и вот так, как само собой разумеющееся, отдавать его Класусу. Тем не менее, я тоже позволил убрать свой амулет в мешок.

— Ну-с, — тоном старого опытного врача проговорил Класус, — как поживает мой старый друг Плотус?

Ледяная корочка на теле религионера уже почти растаяла под лучами трех светил. Плотус заморгал глазами, зашевелил губами и задвигал пальцами рук, ломая истончившийся лед.

— Не советую! — строго прикрикнула Снаватта, вновь создавая замораживающее заклинание. — Ну-ка, перестань!

Религионер наградил ее гневным взглядом, но перестал плести свое заклинание. Плотус обежал глазами всех нас, полукругом стоявших перед ним.

— Ага! Вся семейка в сборе! — воскликнул он, не выказывая ни малейшего страха. — А это что за мальчуган? Уж не его ли вы называете Калки?

— Это он и есть, — спокойно сказал Класус. — Ты же знаешь, что он по закону объявил о себе над горой Меру.

— Да-да, — ехидно ухмыльнулся Плотус, — хозяева магических энергий до сих пор не могут забыть его проделку. Особенно оранжевый дракон Вихляйс, которому пришлось лично заделывать дыры в энерговодах горы Меру.

Я пока не понимал, чего хочет добиться от Плотуса отец Браспасты, но на всякий случай решил ему подыграть, тем более что слово «мальчуган» по отношению ко мне прозвучало весьма оскорбительно. Я сложил губы в свою не раз испытанную насмешливо-угрожающую улыбку и произнес:

— Как хорошо, что слава идет впереди меня! Не приходится никому объяснять, что отвечать на вопросы, заданные мной и моими друзьями, надо быстро и честно.

— Я всегда рад помочь моему другу Класусу, его семье, а теперь и тебе, Калки! — ничуть не смутился Плотус. Я подумал было, что он, понимая наше превосходство, готов сотрудничать, но религионер продолжил: — Моя святая обязанность — наставлять на путь истинный всех разумных существ, повергать их ниц к стопам гневного, но милостивого Единого Бога.

Класус едва не рассмеялся:

— Довольно лжи! Я знаю тебя не одну сотню лет. Ты же никогда не верил ни в каких богов!

— Какая разница, во что я верил или верю? — возразил религионер. — Имеет значение только то, кому я повинуюсь и кем повелеваю, кому подчиняюсь и кому отдаю приказы.

— Беспринципная позиция! — воскликнула Браспаста, ни к кому конкретно не обращаясь.

Религионер не удостоил ее взглядом, и обратился сразу ко всем нам:

— Когда же вы повзрослеете, наберетесь ума и избавитесь от своего смешного и нелепого максимализма? Уровень ваших суждений находится на уровне детей: «верю — не верю», «хорошо — плохо», «добро — зло».

— Это не совсем так! — перебила Плотуса Снаватта. — Мы пользуемся и другими противопоставлениями: «справедливо — несправедливо», «честно — нечестно». Вы религионеры, подчинили себе народы Центрального Иерархата с помощью лжи и силы. Это было несправедливо, а потому плохо. Еще хуже то, что вы вели завоевательные войны против тех стран, которые не соглашались вам подчиниться. И уж совершенно плохо то, что вы намереваетесь покорить другую планету Дубля.

— Но ведь мы действуем по закону! — хитро прищурился Плотус. — Мы выполняем законы, дарованные нам милостивым Единым Богом,  и других заставляем его выполнять.

— Так Единого Бога и якобы его законы вы сами же и придумали. Вы разработали систему, позволяющую вам безраздельно править людьми и пушистиками, обманывать их, грабить и унижать. Эти законы несправедливы!

— Вы называете несправедливыми законы, исходящие от самого Единого Бога?! — в притворно-наигранном ужасе вскричал религионер. — Бойтесь его гнева, преступники!

Класус небрежно махнул рукой:

— Оставь свой пафос и свою ложь, Плотус! Вы, религионеры, так заигрались в свою игру, что как будто сами перестали отличать действительность от своего вымысла.

— Просто я так давно стал религионером, что привык постоянно ссылаться на Бога, — легко согласился Плотус и перешел на спокойно-деловитый тон. — Рассмотрим это дело с другой стороны. Все те, кто недоволен существующими законами, называет их несправедливыми. Вам не нравится наша доктрина Единого Бога, но нам самим и миллионам наших подданных она очень даже нравится.

— Вы не оставили им выбора, — горячо и обвиняюще произнесла Браспаста, — Вы не говорите им правды, не позволяете самостоятельно думать, запрещаете быть свободными!

— А ты бы у них самих поинтересовалась, милая девочка, хотят ли они думать? Хотят ли быть свободными? Мысли — это ведь и сомнения, и терзания, и бессонные ночи. Свобода — это ответственность, это необходимость каждый миг оценивать свои слова и поступки. Многие ли хотят жить такой тяжелой жизнью? А мы создали систему, в которой каждый знает свое место, и потому спокоен и счастлив. Нашему народу — людям и пушистикам — не ведомы сомнения, колебания, муки выбора. Они знают, что их мир и сами они созданы Единым Богом и потому безраздельно ему принадлежат, что мы, религионеры, являемся его представителями и глашатаями его воли, что их дело — просто повиноваться нам и нашим законам. А тот, кто не повинуется, становится преступником и подвергается наказанию.

Я вступил в дискуссию:

— Обряд целования ягодиц и получения щелчка по носу тоже придуман на благо народа?

— Именно так! И еще обряды целования пяток, слизывания праха с туфель, сечения розгами, забрасывания гнилыми овощами. Эти и многие другие обряды в наших храмах неустанно напоминают  о том, что люди и пушистики — несовершенные, недостойные существа, не могущие и не имеющие права самостоятельно мыслить и управлять своей жизнью. Как же иначе мы, религионеры, заставили бы их повиноваться себе? Да, признаю, доктрина Единого Бога была когда-то выдумана. Но ведь придумали ее для благих целей. Класус, вспомни, что было в прошлом: разобщенные маги правили маленькими племенами людей и пушистиков в неприступных подземных убежищах. Они опасались и других магов, и восстаний собственных подданных.

— Ты перевираешь историю! — воскликнул Класус. — Достойные, справедливые маги никогда не боялись своего народа. Их уважали, а не боялись, благодарили, а не поклонялись. Да, конечно, попадались и такие маги, которые утверждал свою власть с помощью страха и насилия. Но их было меньшинство. Порядочные маги держали их на расстоянии и, естественно, ожидали от них каких-нибудь подлостей.

— Хорошо, хорошо, не будем спорить о далеком прошлом, в котором нас не было. Достойные или недостойные, все маги столкнулись с тем, что людей и пушистиков становилось все больше и больше, и держать их в узде было все труднее и труднее.

— «Держать в узде»?! Ты думаешь и говоришь, как религионер. Да, люди и пушистики плодились и размножались. Вот и прекрасно! Они осваивали новые подземные и надземные территории. Отлично! Магам трудно было везде успеть и всем помочь. Ну, так надо было приучать смертных к самостоятельности, обучать наукам и искусствам!

— Что же хорошего в том, что смертные разбредались из-под власти своих хозяев, обретали собственную силу?

— Да просто магам не следовало считать себя хозяевами смертных, а их — своей собственностью. Не надо было бояться их растущей силы.

— Но ведь случались нападения смертных на магов!

— Только тогда, когда маг был несправедлив и жесток с людьми и пушистиками. Они имели право защищаться.

— Маги — высшие существа! — вскричал Плотус. — Наша власть неоспорима смертными!

— Это типичная религионерская ложь! — отрезал Класус. — Мы такие же, как и смертные.

Слушая этот спор, я понимал, что он продолжается уже не одну сотню лет. Противостояние Класуса и Плотуса было примерно таким же, как Маркандеи и Двуликого Януса: общие для всех законы против исключительного единовластия. Этот спор бесконечно велся не только магами, но и всеми разумными существами во всех мирах.