Детский мир (сборник) - Андрей Столяров

И сразу же в ноздри им ударил резкий отвратительный запах.

Барма остановился.

— Может быть, ты все–таки объяснишь, что здесь происходит? — спросил он.

Ему это все чрезвычайно не нравилось.

Тогда Цыпа, по инерции немного проскочивший вперед, обернулся и властно махнул гвардейцам сопровождения, чтобы не приближались, а затем умоляющим жестом прижал к груди обе ладони:

— Герр Фабрициус! Честное слово!.. Ну, подумай, ну разве я стал бы тебя обманывать?..

Голос у него даже задрожал от обиды.

— Смотри, — сказал Барма. — Я тебя вытащил из–под лестницы, я тебя в случае чего туда и засуну. И второй раз уже ты из подвалов не выберешься. Понял меня, Цыпа, старый товарищ?..

— Да, господи! Герр Фабрициус!..

Им уже махали из группы людей, стоящих на оконечности пирса.

Задерживаться было неловко.

Барма еще раз глянул в расплывчатые, почти без зрачков, скорбно вылупленные глаза виноватого Цыпы и затем, обойдя его, словно неодушевленный предмет, нарочито замедляя шаги, приблизился к тем пятерым, что топтались, переговариваясь, на низкой бетонной поверхности.

Плохо, подумал он. Плохо. Наверное, что–то серьезное.

Настроение его не улучшилось и тогда, когда среди обращенных к нему, раздраженных чиновничьих лиц, недовольных, наверное, тем, что их ни с того ни с сего оторвали сегодня от привычных обязанностей, он узнал Начальника Транспортного департамента, выглядящего, как с похмелья, и Начальника Департамента празднеств и увеселений, и Военного коменданта, одетого почему–то в партикулярное платье и начальника Канцелярии мэрии, у которого золотая дужка очков полыхала, как будто раскалившись на солнце.

Видимо, здесь собралась вся верхушка.

Не хватало, пожалуй, только его высочества принца Фелиды. Но как раз это обстоятельство было понятно. Потому что его высочество вело ночной образ жизни и, наверное, сейчас отдыхало — развалившись среди подушек в пахнущей валерьянкой комнате.

Впрочем, тут могли быть и другие причины.

Барма чисто автоматически, как уже привык за последние годы, отметил данное обстоятельство, но никаких выводов из него пока делать не стал, а, не обращая внимания на явную отчужденность, которая сквозила во взглядах, и, напротив, стремясь ее растопить непринужденным дружеским обращением, как ни в чем не бывало, протянул для приветствия руку, пожав всем по очереди, и сказал, демонстрируя радость, которую внутри себя не испытывал:

— Здравствуйте, господин Мэр, вы меня вызывали?.. Извините, что задержался: со мною не сразу сумели связаться. Господа, рад вас всех видеть. День сегодня — какой!.. Я надеюсь, ничего чрезвычайного?..

Кто–то хмыкнул в сторонку, а Военный комендант показал крепкие желтые зубы.

Запах был просто невыносимый.

Мэр сухо кивнул.

— Здравствуйте, господин Фабрициус. К сожалению, должен вас огорчить. Обстоятельства, по которым я вынужден к вам обратиться, действительно чрезвычайные. Мы хотели бы получить от вас некоторые объяснения…

В левой ладони он сжимал крохотный носовой платок, вероятно, облитый духами и издающий резкое благовоние — поднял этот платок и приложил к хрящеватому носу:

— Господа, пропустите, пожалуйста, Начальника Охранного департамента…

Вытянутое породистое лицо его брезгливо сморщилось. Расступилась угрюмая шушера, также подостававшая из карманов носовые платки. Угол мертвенной заводи предстал перед Бармой: со стороны залива он был ограничен остовом скерринга, едва поднимающимся из темной воды, а между скеррингом и причалом, обросшим до самого края зелеными скользкими водорослями, словно отдыхая на водной поверхности, плавал, желтея сегментами брюха, полутарометровый хитиновый короед, и когтистые лапы его, согнутые в сочленениях, выдавались, как кустики, высохшие от жестоких морозов.

Выглядел он как–то умиротворяюще.

Барма присел и, держась одной рукой за скобу, высовывающуюся из бетона, другой рукой осторожно потрогал холодную желтую сегментацию, соединенную посередине брюшка мечевидным отростком.

Сегментация была на ощупь как будто пластмассовая.

Это катастрофа, подумал он. Откуда здесь короед? Неужели кто–нибудь из этих кретинов договорился с жуками? Военный комендант, например? И теперь они ставят метки, по которым через сутки–другие будут наступать бронированные штурмовые отряды? Нет, это уж слишком неправдоподобно. Они не решатся. У них просто не хватит воображения. Тогда что? Может быть, сами жуки ведут двойную игру? Успокаивают меня вялыми переговорами, а в это время осторожно и целенаправленно готовят проникновение в город? Тоже неправдоподобно. Тайное проникновение не имеет смысла. Они должны это хорошо понимать. Разве что жуки договорились непосредственно с Городским советом. В целях наведения порядка и прочая чепуховина?.. Тогда, конечно. Тогда мы все уже мертвецы. В том числе и кретины, которые пока еще ни о чем не догадываются. В том числе и господин Мэр, которого следует, наверное, уже называть бывшим Мэром. И это, пожалуй, единственное реальное объяснение. Городской совет и вторжение. Вторжение и Городской совет. Кажется, я теряю профессиональные навыки. Этот вариант следовало бы предусмотреть. Я теряю навыки, а вместе с ними и жизнь — потому что моя жизнь в такой вариант просто не вписывается…

— Так мы ждем ваших объяснений, господин Начальник Охранного департамента, — напомнил Мэр.

Барма выпрямился.

— Лейтенант Котошма! — холодно позвал он. А когда Цыпа вытянулся перед ним, всем своим существом выказывая преданность и готовность, то сказал, отчетливо выговаривая слова чтобы смысл их во всей полноте дошел до слушателей. — Где–то здесь должна находиться «метка», судя по запаху… Лейтенант, вы знаете, что такое «метка»?.. Найдите ее немедленно и уничтожьте!.. Залейте бензином! Сожгите!.. Потом свяжитесь с Департаментом Охраны здоровья, пусть они вышлют машины по городу! Обо всех обнаруженных «метках» докладывать незамедлительно!..

Он спокойно и твердо посмотрел в глаза Мэра.

— Я думаю, что вам лучше вернуться к своим обязанностям. Невозможно, чтобы в такое время город оставался без руководства. Меры уже принимаются. Кризис, вероятно, преодолим. Я надеюсь, что часа через три я смогу предоставить вам исчерпывающую информацию…

Мэр бросил платок.

— Безобразие! — не скрывая сильнейшего раздражения, сказал он. — «Метки» какие–то, проникновение!.. И это — накануне нашего официального праздника. Я не знаю, как в такой обстановке мы будем устраивать День прощения. Я боюсь, что трудящиеся нас не поймут. И потом, почему принц Фелида не даст отпора этим… насекомообразным? Для чего мы, в конце концов, подписывали Конкордат? Или, может быть, это какая–то очередная уловка? Никаких уловок я больше не потерплю! Господин Фабрициус, имейте в виду, что я делаю вам официальное предупреждение!..

Высоко подняв палец, видимо, чтобы подчеркнуть важность момента, Мэр решительно, точно собираясь бежать, отшатнулся и, едва не налетев на лысеватого Начальника Канцелярии, который неловко отпрыгнул, нервными большими шагами, перебираясь через железо и балки, лежащие на земле, устремился к проему между двумя низкими складами, где виднелась кавалькада машин, замыкаемая для безопасности военным открытым «газиком».

Полы импортного пиджака у него раздувались, а отвислые тощие руки болтались, как будто лишенные мускулатуры.

Все кретины немедленно последовали за ним.

Только осторожный, привыкший к бюрократическим передрягам Начальник Канцелярии мэрии несколько задержался, нагибаясь и делая вид, что отряхивает концы запачканных брюк, и, дождавшись, пока свита отойдет на положенное расстояние, покровительственно и вместе с тем явно сочувствующе сжал Барме локоть:

— Ничего, ничего, бывает…

После чего также заковылял следом за остальными.

Это было уж совсем ни в какие ворота.

Барма скрипнул зубами.

Тотчас, словно из–под земли, появился слегка запыхавшийся Цыпа и, привстав на носках, чему–то, как всегда, усмехаясь, доложил — шутовским движением прикладывая ладонь к голове:

— Еще две секунды!..

Донесся мягкий хлопок, и затем вдруг столб дыма поднялся от разваленного пакгауза и, клубясь, подворачиваясь, начал расползаться по небу, будто натолкнувшись на невидимое препятствие.

— Все! «Метка» больше не существует…

Тогда Барма взял его за отвороты кожаной куртки и приблизился так, что их лица оказались почти вплотную друг к другу:

— Слушай, ты на кого работаешь, Цыпа?..

Впрочем, он тут же пожалел о своей несдержанности и, разжав хватку пальцев, чтобы выскользнула из них мягкая кожа, вытерев после этого ладони платком, произнес — уже совершенно спокойно:

— Ты, Цыпа, дурак. Ты, конечно, можешь попробовать занять мое место, но ты всегда будешь для них чужим. Чужим, понимаешь? И тебя съедят точно так же, как ты сейчас пытаешься съесть меня…