Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев

Еще не окончены работы по строительству шалашей и благоустройству территории, а нам уже объявляют приказ о начале занятий по боевой и политической подготовке. Занятия проводить только в расположении полка. Строжайше запрещено отлучаться из подразделений и общение с местным населением, то есть с немцами.

Началась служба мирного времени. Утром – физзарядка. Вечером – вечерняя поверка. Отбой. Подъем. Поверка на вшивость. Военфельдшер дивизиона гв. ст. лейтенант медслужбы Гусев организует помывку и санобработку. Но тут возникает проблема: у солдат появились фурункулы. Число заболевших увеличивается. Четыре года пребывания в нечеловеческих условиях – и никаких заболеваний (за небольшим исключением). И стоило только расслабиться, как чуть ли не массовое заболевание. Не избежал этого и я. Чуть ли не у первого у меня появился огромного размера карбункул на задней стороне шеи у позвоночника.

Идет уже вторая неделя без войны. Сладок сон на рассвете. Но звучит команда: «Подъем, тревога!» Выстраиваемся на линейке. Перед строем – командир дивизиона гв. майор Грязнов. Приказ: «30 минут на сборы. Все погрузить. В лагере ничего не должно остаться, кроме шалашей. Через полчаса полк выступает». Выступили, конечно, как всегда, не через полчаса, а через час. Солнце оторвалось от горизонта, когда колонна полка стала вытягиваться на дорогу. Направление – на восток. Безоблачное небо. Тенты кузовов машин сняты. Солдаты греются в лучах весеннего солнца. Идут негромкие разговоры – гадания, куда едем. Одни говорят, что едем в Россию. Мы свое дело сделали и теперь пора домой, другие – что отводят подальше от американцев.

Споры длились недолго. Внимание привлекли группы людей в гражданской одежде, двигающихся навстречу нашей колонне. Мужчины и женщины с рюкзаками за плечами, сумками и свертками в руках, многие с детскими колясками, нагруженными вещами, за несколько сот метров они, освобождая нам дорогу, перебирались через дорожные канавы и устраивались на отдых. Кричали приветствия. Чаще всего было слышно «Франция – Россия». Из чего мы поняли, что это были французы. Мы были поражены их раскованностью. Когда мы поравнялись с ними, многие были уже раздеты до трусов и лежали, девушки в объятиях мужчин, в позах, казавшихся нам недопустимыми.

Через 3 часа въехали на окраину города. Долго стояли, пока командиры что-то выясняли. Машины покидать запрещено. Наконец колонна двинулась вперед. Въехали на огромных размеров двор. Справа и слева – одноэтажные кирпичные здания с широкими двустворчатыми воротами, впереди – четырехэтажный корпус. Позже узнали, что это бывшее Нойруппинское танковое училище. Огневики получили команду поставить машины и орудия в боксы, а мы занимаем двухъярусные койки на отведенном 1-му дивизиону четвертом этаже.

Солдаты устраивались в отведенных им «залах» на пятьдесят и больше мест, а штаб готовил расписание занятий по боевой и политической подготовке. Уже на второй день пребывания в казармах бывшего военного училища мы, как новобранцы, под команды «строевым», «выше ногу», «направо» и «налево» осваивали подзабытую на маршруте от Москвы до Берлина строевую подготовку. Условия для строевой подготовки были идеальные. Огромных размеров плац. Асфальт хороший. Но никто не мог понять, кому и для чего это надо. Через несколько дней на нашем плацу появилась группа солдат и младших командиров под командованием генерал-майора, заместителя командира корпуса. Того самого генерала, который бил палкой офицеров, стрелял в солдат и кричал «Вперед!». Сам генерал был двухметрового роста, и солдаты были подобраны из всех частей армии на ниже 185 см. Из нашего 31-го гв. арт. полка был отобран в эту группу один человек – командир отделения радистов старший сержант Подгорный. Солдат готовили к Параду Победы в Москве.

Мы поражались умственным способностям и выносливости уже немолодого генерала. Команду он никому не доверял. Сам с утра до вечера, лишь с небольшими перерывами, гонял своих подчиненных строевым шагом.

Занятия по специальности разведчики, связисты и топоразведчики проводили за территорией полка. Выходили на берег большого и очень красивого нойруппинского озера, которое плескало свои прозрачные воды в сотне метров от забора военного городка. Надо сказать, что занятия эти ничего учащимся не давали, поскольку место, выбранное нами для занятий, находилось в непосредственной близости с десятиметровой вышкой для прыжков в воду. Неизвестно, то ли это были плановые занятия, или их, так же как и нас, привлекало другое, но когда мы выходили на берег, на вышке и возле нее тут же появлялись молодые, стройные пловчихи в купальниках. Они поочередно поднимались на вышку, некоторое время рисовались перед нами, совершали прыжки и опять демонстрировали свои безупречные фигуры. Мы же могли только смотреть со стороны, даже не могли раздеться. Ни у кого из нас не было не только плавок, но даже обыкновенных трусов. Только один раз, это был последний день нашего пребывания в Нойруппине, ст. сержант Заборский оказался в плавках (говорили, что одолжил у девушек из медпункта) и несколько часов провел среди пловчих.

Пребывание в Нойруппине у меня осталось в памяти на всю жизнь. Еще на Эльбе у меня появились фурункулы. Боли и температуру еще как-то можно было терпеть. А тут карбункул на шее приобрел такие размеры и причинял такие боли, что я не находил себе места. Трое суток я не мог уснуть. Ночью, когда все спали, я спускался с этажа и всю ночь ходил по плацу и вокруг казармы. Только на четвертый день военфельдшер Гусев положил меня в медсанчасть полка. Мази и грелки облегчили мои страдания.

Только через много лет от бывшего адъютанта одного из командиров стрелкового полка нашей дивизии мне стало известно, что здесь, в Нойруппине, уже во время нашего второго пребывания погиб командир батальона стрелкового полка Михайлов. Гвардии майор Михайлов был дважды Героем Советского Союза. Это редкий, а может быть, и единственный случай, когда пехотный командир дважды награжден золотой медалью Героя. Так вот, Михайлов, вооружившись противотанковой гранатой, выехал на лодке на озеро глушить рыбу. Брошенная граната взорвалась в момент соприкосновения с поверхностью воды, и майор погиб. Узнав о случившемся, командир дивизии полковник Мальков был взбешен. Каждый Герой Советского Союза был на особом счету в полку и дивизии, он как бы придавал статус части, а в данном случае – дважды Герой. Так вот, Мальков приказал похоронить дважды Героя без воинских почестей, что и было сделано. В полках дивизии о случившемся узнали только месяцы спустя.

Кроме тяжелого болезненного состояния во время пребывания в Нойруппине, мне выпало и счастье: произошли два приятных события. Первое – мне вручили орден Красной Звезды, которым я был награжден за бои в Штеттинской операции. И второе – сообщили, что за Берлинскую операцию я представлен к награде орденом Отечественной войны.